И вдруг волк проводит шершавым языком по низу живота. Скулит как-то жалобно. Еще раз. Поднимает на меня янтарные глаза. Они такие печальные. Это невыразимое что-то. Лижет снова мою кожу, грустно урча. Потом привстает и валит меня навзничь, придавливая своим весом. Шершавый язык беспорядочно проходится по лицу, шее, груди, снова лицу. Едва успеваю прикрыть веки, чтобы не лизнул распахнутые глаза.
— Джер… - неуверенно поднимаю дрожащую руку и глажу его по морде. Он упирается лбом в мою ладонь, урча. У него такая густая мягкая шерсть. И псиной совсем не пахнет. Удивительно. Запах, как у человека, только сильнее и с нотками горечи. Я втягиваю воздух, вбирая его в себя.
Волк снова скулит и опять упирается мне носом вниз живота, лижет кожу, а потом просто укладывается, положив мне на промежность морду, и задумчиво смотрит в панорамное окно. Затихает, будто собирается спать. Я не сразу, но решаюсь погладить его, волк поворачивается, лижет мне руку и снова кладёт морду на живот, одобрительно ворча, когда начинаю чесать его за ухом.
Я тоже смотрю в окно, откидываясь на подушках. Глажу рассеянно волка, перебирая пальцами его густую рыжеватую шерсть. Космос поражает. Наверно именно так и выглядит вечность. Кошусь на волка, застывшего на мне. Почему он обернулся, и поскуливает так жалобно? Может скучает по своей волчице? Пришел ко мне… Но чем я ему помогу? Разве что за ушком почешу.
Глаза сами собой закрываются, и я опять засыпаю.
Когда просыпаюсь вновь, волка уже нет. А Джер сидит на полу голый, облокотившись спиной о кровать, и все так же смотрит в окно. Подползаю к нему сзади и обнимаю за шею крепко, целую в висок.
— Доброе утро, — Ансгар поворачивается ко мне, находит губы.
— Уже утро?
— Да, здесь не понять. Скоро уже прилетим, — он улыбается, но выходит как-то странно, словно через силу. Янтарные глаза, всегда такие яркие, тускло мерцают. Я глажу его по волосам, вглядываясь в мрачное лицо.
— Твой волк приходил…
— Да, очень хотел…познакомиться… да и учуял…
— Что?
Джер не отвечает сразу, сглатывает, будто ему сложно продолжать. Радужка затапливает белок, превращая глаза в звериные.
— Что ты беременна, Мару.
38
Я молчу, застыв, и просто хватаю воздух. Словно в прорубь бросили. Это должно было случиться. Я знала. Но не была готова. К такому невозможно подготовиться. Сотни мыслей вихрем проносятся в голове, оглушая быстро нарастающим крещендо. Отпускаю шею Джера и падаю на спину на кровать, бездумно уставившись потолок.
— И сколько у нас времени? — мои губы внезапно пересохли так, что с трудом размыкаются, — девять месяцев?
— Не говори ерунды, Марру, — волк рычит на меня зло и ложится рядом. Его золотые глаза возбужденно сверкают, ноздри раздуваются, — надо просто избавиться от плода. И все. Как можно скорее.
Я перевожу на него затуманенный взгляд. Какое дикое предложение. Не предложение даже. Словно ультиматум звучит. Внутренности разрывает от протеста. Он так просто говорит об этом. Но это же убийство. Нашего ребенка…Глаза начинает предательски щипать. Я не могу. Ребра давят на легкие, будто сжимаются.
— А дальше что? — хриплю в ответ, — буду делать аборт за абортом? Еще и еще? Или, может, сразу стерилизуешь меня, чтобы не мучилась?
Голос срывается, звеня истерическими нотками. И Ансгар молча хмуро наблюдает за мной. Подскакиваю, садясь перед ним, не в силах лежать. Толкаю волка в грудь.
— А потом что, Джер? Как ты видишь наше будущее? У тебя жена для волка, я — для человека, а будет еще пара сосудов для размножения, так ты себе это представляешь? И мы все должны будем это терпеть, да, Джер? Я правильно тебя поняла? Правильно?
— Что ты хочешь от меня, Маррру? — рычит, тяжело смотря исподлобья, сверкая глазами, — что я должен был еще сказать или сделать? А?
— Я не знаю…Не знаю! — вскакиваю с кровати и начинаю кружить по комнате. В голове каша, мысли сбивают друг друга, несясь вскачь. И только одна звенит четко и чисто, перекрывая безумную какофонию. Останавливаюсь, смотря в панорамное окно корабля. Туда, где бескрайний космос и мириады звезд. Вечность. И говорю тихо то, что вертится на языке, болезненно требуя выхода.
— Я не хочу избавляться от ребенка. Я рожу. И я выживу.
Вижу, как у волка медленно отвисает челюсть.
— С ума сошла, дуреха? — сипит Ансгар, явно пребывая в шоке от моего решения, — У тебя ни единого шанса нет!
— А у кого есть? Ты же говорил, процентов десять выживает, если сильные. А я сильная. Уж точно здоровее твоей Белинды…
" Полудохлой" — продолжаю про себя.
— Ты не волчица, — Джер смотрит на меня как на буйнопомешанную. Кажется, еще секунда, и санитаров позовет.
— Волчица.
— Необорррротная, — ревет Джер, вставая и надвигаясь на меня, — Так, суррогат…
— Так сделай оборотной! Ты же можешь! Я слышала, есть какой-то ритуал.
Джер вплотную подходит, и я чувствую, как от него печет. Даже кожа вся в испарине. Клыки выглядывают из-под верхней губы. Лицо рябит словно в раскаленном мареве. Обернется сейчас — не сдержится. И прикусит за шею, чтобы молчала и не спорила. Кладу ему руку на грудь, пытаясь успокоить, и чувствую, как его сердце бешено бьется прямо в мою ладонь.
— Ведь есть же…ритуал? — намеренно говорю тихо-тихо, чтобы прислушивался и хоть чуть-чуть остыл, — Правда? Почему ты не хочешь?
— Есть, — хрипит волк, и голос его низкий, почти звериный. Еще немного и не разобрать слов будет, — Но он тоже опасен. Долгий укус, большая доза волчьего яда… Не все выживают. Еще и беременность… Вместе никак.
Его взгляд становится задумчивым. Джер склоняет голову набок и аккуратно проводит выступившими когтями по моей щеке, очерчивая овал. Потом пальцы смыкаются на шее, нежно сдавливая.
— Вместе не получится, Маррру, — шепчет хрипло, прожигая янтарными глазами. Потом произносит едва слышно, будто сам с собой разговаривает:
— Мне достаточно просто ударить тебя сейчас в живот. И все…
Я судорожно сглатываю, но делаю вид, что не расслышала. Я знаю, что он так не сделает. Мы оба знаем. Вместо этого продолжаю гнуть своё.
— А кто-нибудь пробовал? — облизываю губы, лихорадочно соображая, — ведь, насколько я понимаю, ребенок к яду вашему нечувствителен, да и я теперь наполовину волчица…Кто-нибудь делал так, Джер?
Ансгар молчит. Только пальцы медленно сжимаются на горле все сильнее. Злится. И думает. Может, даже сам не замечает, что делает. Бью его по руке, чтобы прекратил, и Джер тут же отпускает, опомнившись.
— Я не знаю, — признается честно, — Не слышал о таком.
— Так узнай, — я обвиваю талию волка, утыкаюсь носом ему в грудь, целую солоноватую кожу. Хочу, чтобы успокоился, выдохнул. Его мышцы каменные, гудят от напряжения, будто кинется сейчас за добычей.
— Джер, — шепчу, задевая губами волоски на широкой груди, и он покрывается мурашками, — я не хочу тебя делить ни с Белиндой, ни с сосудом. Ни с кем. И без тебя быть не хочу. Понимаешь? Нам нужно рискнуть…Я верю, чувствую, что все будет хорошо…
— И я не хочу, — только и отвечает волк, зарываясь носом в мою макушку, шумно втягивая воздух, — Не хочу тебя терять. А ты своим глупым упрямством обрекаешь меня на это…В тебе просто инстинкт говорит, Мару. Это плод тебя отравляет, заставляет выбрать его, а не себя… Опомнись! Хотя бы взвесь все.
— Хорошо, я подумаю, — решаю уступить волку. Пока. Время на моей стороне. И тут же чувствую, как он облегченно выдыхает.
— У тебя неделя, — произносит хрипло и стискивает меня в стальных объятиях. Вжимает в себя. И в живот мне упирается вставший член, обжигая кожу. Руки Ансгара лихорадочно гладят спину, спускаясь ниже, подхватывают под ягодицы и приподнимают меня, заставляя обхватить бедра волка ногами.
— Почему неделя? Так мало… — шепчу, целуя его в губы, вцепляясь в плечи, чтобы удержаться.
Ансгар идет к кровати и падает на нее, придавив меня своим весом, так что воздух стоном выбивается из легких. Подхватывает мои ноги и высоко задирает их, устраивая себе на плечи, практически вдвое сложив меня под собой. Меня током прошибает от открытости позы, от невозможности спрятаться от его блуждающего взгляда, жадно рассматривающего меня. Низ живота скручивает в томительном предвкушении.
— Позже уже не изменить ничего. Умрешь вместе с потерей ребенка, — Ансгар медленно водит головкой по набухшим складкам, размазывая выступившую влагу, заставляя меня подрагивать от нетерпения, — Это у людей беременность девять месяцев…
Склоняется ко мне, накрывая ртом приоткрытые губы. Язык проскальзывает внутрь, лениво сплетаясь с моим. И я выгибаюсь навстречу медленно входящему члену, насколько это возможно, когда колени почти прижаты к собственным плечам. Мычу волку в рот от острого удовольствия. Так глубоко. Что даже больно. Но эта боль сладкой судорогой разносится по телу.
— У оборотней беременность всего три месяца, Марру, — Джер вдруг рычит и сильно прихватывает мою губу выступившими клыками. Рот заполняет металлический привкус. Плавно проникающий член начинает таранить словно отбойный молоток, и я взываю от звенящего напряжения в мышцах. Джер привстает и давит мне под коленки, вжимая в меня собственные ноги. Скручивая до упора под собой. Его янтарный яростный взгляд, хриплое рычание, член, будто насквозь прошивающий. Словно пытается выбить из меня всю дурь. И знает, что не может. И беснуется в своем бессилии.
— Готова так быстррро умеррреть, Марру? — рычит мне в лицо, скалясь.
Но я отворачиваюсь и прикрываю глаза, погружаясь в ощущения. Плевать, пусть злится.
Мне хорошо. И я не передумаю.
39
Моя неделя на исходе. Джер верен себе, верен своим словам, и разговор об избавлении от плода так ни разу и не затевает. Пока. Но непроизнесенные слова висят между нами, отвратительно звеня, натягивая нервы до предела. Иногда я ловлю на себе его тяжелый взгляд. Иногда, когда волк не успевает отвернутся или забывается. В такие моменты мне начинает казаться, что Ансгар и правда готов причинить мне вред, чтобы я потеряла ребенка. Просто потому, что считает это меньшим злом, а терпение его на исходе. Джер- собственник в самом худшем понимании этого слова. Настолько собственник, что не понимает разницы между своим телом и моим. Ему кажется, что он может решать за меня, думать за меня, чувствовать за меня. Жить за меня и умереть за меня. Но разрешать мне умирать он не собирается. Иногда я его боюсь. Боюсь это слепой жажды в янтарном взгляде, фанатичной решимости.