В пятницу и субботу вечером почти все студенческие братства и сестринства Калифорнийского университета устраивали грандиозные вечеринки на «общажной улице». Я шла по узкой улице и прислушивалась, в какой общаге громче всего играет музыка и царит самый большой бедлам. Заходила туда, быстро находила самого пьяного студента и ловко освобождала его от ключей. Иногда я гоняла, иногда ездила медленно. Бывало, уезжала очень далеко, а иногда проезжала буквально пару кварталов. Неизменным в каждой поездке было лишь чувство облегчения, которое я испытывала, когда апатию удавалось разогнать, и спокойствие оттого, что мне удалось найти надежное, хоть и временное, решение.
Я осознавала потенциальные последствия своих действий. Если бы меня поймали на чужом автомобиле, мне, вполне вероятно, грозили бы арест и даже тюрьма. Но мне было все равно. «В этом и проблема с такими, как я, — подумала я, остановив “свой” шикарный БМВ у окошка выдачи заказов в бургерной. — Нам все равно». Тюрьмы я не боялась; меня даже привлекала эта перспектива. Я вспоминала подопечных охранника Бобби: тюрьма защищала их от самих себя. Мне было бы даже интересно отсидеть небольшой срок.
В отсутствие всякой стимуляции и возможности покинуть тюрьму будет ли меня по-прежнему тяготить мой черно-белый эмоциональный мир? Отчасти мне даже хотелось это выяснить. Вместе с тем я знала, что вряд ли попадусь. Ни один из студентов не сообщал в полицию об угоне. Обычно они сами отдавали мне ключи, хоть и в нетрезвом состоянии. Они были настолько пьяны, что, наверно, даже не помнили, что у них есть машина, и уж точно не заметили бы пропажи. А на случай, если бы кто-то из них заметил, что машины нет на месте, и догадался, кто ее взял, у меня всегда имелись объяснение.
— А вот и твои чипсы, красавчик, — я бросила пачку «Доритос» своей последней жертве: тот развалился на кресле-подушке в гостиной общежития. Он открыл глаза и потер лоб, безуспешно пытаясь сфокусироваться.
— Привет, красотка, — с улыбкой пробормотал он. — Ты где пропадала?
— Ездила за чипсами, как ты и просил, — проворковала я, наклонилась и чмокнула парня в щеку. — Держи ключи, — я кинула ему ключи, — еще увидимся.
У меня не было ни малейшего желания вступать с ним в разговоры, как и с другими своими жертвами. После целой ночи катания я ощущала приятную усталость и расслабление. Мне хотелось одного: вернуться в общагу и лечь спать. Я улизнула, прежде чем он успел меня удержать.
В ночном воздухе разлилась прохлада, но мне было все равно. Вспомнилась ночь в Сан-Франциско, когда я сбежала с пижамной вечеринки и пошла домой. На улицах не было ни души, в домах все спали. Ночь таила безграничные возможности. Дойдя до общежития, я не стала заходить через парадную дверь. Я пропустила комендантский час; после полуночи двери запирались. Попасть в общежитие можно было, только позвонив дежурному. Но я не собиралась никому сообщать о своих ночных прогулках. Вечером перед уходом я всегда обеспечивала себе запасной способ проникнуть в здание.
Я проверяла, чтобы окно в хозяйственном помещении в глубине здания оставалось незапертым. По возвращении слегка надавливала на стекло ладонью, приподнимала окно, забиралась на подоконник и залезала внутрь. На первом этаже было темно; я пробиралась к лестнице. Быстро поднявшись на второй этаж, на цыпочках шла по площадке к своей комнате. Коридор освещал резкий свет флуоресцентных ламп. Я как можно тише открывала дверь в комнату, стараясь не разбудить соседку.
Кими терпеть не могла мои ночные экспедиции. Она много раз мне об этом говорила. Через переводчик объяснила, что у нее чуткий сон и она просыпается от любого шума. Впрочем, той ночью ее разбудил не шум. По сравнению с царившей в нашей комнате темнотой коридорные лампы светили как стадионные прожектора. Я вошла бесшумно, но меня опередили яркие лучи, осветили комнату и разбудили Кими.
Она зажала глаза рукой, будто ее ошпарили.
— Боже, — я не скрывала своего презрения, — зачем так драматизировать?
Я закрыла дверь и прошептала извинения, забираясь на верхнюю койку, но Кими меня не понимала. Я слышала, как она сердито ворчит что-то на мандаринском и ворочается. Я улыбнулась.
Я знала, что нам с Кими предстоит «соседский разговор».
Глава 8. Маленькие землетрясения
— Ты-опять-нарушила-комендантский-час-разбудила-меня-это-невежливо, — монотонно пробубнила Машина.
На следующий день после моей последней вылазки мы с Кими сидели напротив друг друга за письменными столами. Между нами стоял стул, а на нем на нейтральной территории лежала Машина. Моей соседке не нравилось со мной жить, и я ее прекрасно понимала. Мы были полными противоположностями. Я не следовала никакому моральному кодексу и постоянно нарушала многочисленные правила общежития, что совершенно не устраивало Кими. Ее приводили в бешенство даже мелкие нарушения. Обычно эти истерики случались с ней во время наших «соседских разговоров», которые по ее настоянию мы проводили минимум раз в месяц. Когда Кими решала, что подошло время очередного разговора, она сообщала об этом мне, написав на клеевой бумажке «РАЗГОВОР». Эту записку она приклеивала к пульту от телевизора. Делала это почти всегда ночью, пока я спала.
Проснувшись и увидев, что Кими оставила мне записку, я чувствовала себя так, будто меня навестила зубная фея. Я буквально жила ради «соседских разговоров», и не только потому, что конфликты приводили меня в восторг (хотя поэтому тоже). Мне нравились эти разговоры, потому что мы общались при помощи Машины. Поскольку Кими не знала английского, а я — мандаринского, Машина невольно стала нашим медиатором, и я решила, что в глубине души она на моей стороне.
— Я знаю, — честно согласилась я, поерзав на стуле. — Но это было неизбежно. Мне надо было вернуть угнанную машину.
Ким, кажется, растерялась, услышав перевод. Она уставилась на Машину, потом на меня и снова на Машину. Покачала головой и указала на список правил и запретов, приклеенный скотчем к стене над своим столом, а потом принялась почти кричать на меня на мандаринском.
— Полночь, — бесстрастно сообщила Машина. — Ты-пришла-в-три-пятьдесят-один-опять-меня-разбудила-я-не-смогла-заснуть-теперь-жертвуй-в-Гринпис.
Я закатила глаза. Меня взбесили не упреки, а ее упоминание Гринпис. По какой-то причине Кими часто требовала, чтобы в компенсацию за свое плохое поведение я пожертвовала деньги одной из природоохранных организаций, где она была волонтером. Видимо, это должно было искупить мои грехи.
— Да пошел куда подальше твой Гринпис, — буркнула я. Но Машина перевела мои слова, и Кими взглянула на меня так, будто я влепила ей пощечину. — Нет, нет, погоди, — выпалила я, гневно взглянув на Машину. — Извини, Кими. Я пошутила. — Машина принялась переводить извинения, но Кими ничего не желала слышать. Она закрыла лицо руками и покачала головой.
— ПОЧЕМУ ТЕБЕ ВСЕ РАВНО? — воскликнула она.
Я оторопела. Мало того, что она заговорила по-английски; она впервые обратилась ко мне напрямую! На миг я лишилась дара речи, а Машина перевела Кими ее собственные слова.
— Не волнуйся, Машинка, — произнесла я. — Все хорошо.
Машина снова затараторила, а я изо всех сил пыталась не засмеяться. Мне нравилось, когда Машина говорила в третьем лице, хотя я не понимала ни слова.
— Слушай, мне правда очень жаль, — сказала я, дождавшись, пока Машина закончит. — Я не хотела тебя будить. Больше не буду так поздно приходить, обещаю. По крайней мере, в будни. Честно. Правда.
Кими, кажется, успокоилась, когда Машина заговорила намного ласковее, переводя мою попытку искренне извиниться. Кими театрально вздохнула.
— Ты мне веришь? — спросила я.
Кими выслушала перевод и кивнула. Я решила, что разговор окончен, встала и пожала ей руку. Но Кими взяла меня за руку и посмотрела на меня широко распахнутыми умоляющими глазами.
— Почему тебе все равно? — снова спросила она.
Я отчего-то испугалась, услышав, как кто-то вслух произносит тот же вопрос, который я задавала себе много раз. Еще и дважды. Мне показалось, что стены давят на меня, и я медленно покачала головой. Я и сама хотела знать ответ, даже больше, чем Кими.
— Я… я не знаю, — выпалила я и не соврала.
Кими кивнула, неожиданно проявив сочувствие. Ласково сжала мою руку, встала и указала на часы.
— Пора ужинать, — перевела Машина. — Пойдем?
Я кивнула и обрадовалась, что она сменила тему.
— Конечно, только переоденусь.
Кими указала вниз, давая понять, что будет ждать меня в лобби. Взяла Машину и ушла.
Оставшись в тишине, я обрадовалась, что снова в комнате одна. Балконные двери были открыты, комнату заливал солнечный свет. Пылинки в лучах плясали и искрились, как алмазы. Накатила апатия, и я не стала сопротивляться. Эффект был поистине завораживающий.
— Почему? — произнесла я вслух. — Почему тебе все равно?
Настало время узнать.
На следующий день я пошла в зал психологии университетской библиотеки.
— Мне нужно все, что у вас есть по социопатии, — обратилась я к библиотекарше.
Она ввела слово в поиск на компьютере и разочарованно уставилась в экран. Волосы у нее были огненно-рыжие, на ней было платье с запахом и длинные серьги. Согласно бейджу, ее звали Шелли.
— Кажется, у нас не так уж много на эту тему, — ответила она. — Да и термин этот устарел. — Она встала, велела следовать за ней и подошла к большой стопке книг в глубине зала. — На самом деле я даже не уверена, что он есть в ДСС.
— Что за ДСС? — спросила я, шагая рядом.
Шелли остановилась, сняла с полки толстый том и пролистала.
— Диагностический и статистический справочник психических расстройств, — пояснила она. — Библия психологов. Врачи используют его для постановки диагноза. Страховые компании — для оценки счетов на лечение. В этом справочнике есть все психические расстройства, описание и диагностические критерии. — Шелли нахмурилась, изучив содержание. — Социопатии тут нет.