— Некуда, — прошептала я про себя.
Мое желание исполнилось. Я стала невидимкой, по крайней мере в том, что касалось моего диагноза: его попросту не существовало. А еще я была одна такая. Пока мои соседи по общежитию были на занятиях, я вламывалась в их комнаты и рыскала в чужих вещах, пытаясь понять, какие тайны они хранят. Пока мои «подруги» ходили на свидания, я угоняла машины. «Неужели мне всегда придется так жить?» — в отчаянии думала я.
С отъездом в колледж деструктивные позывы никуда не делись. Напряжение и «стресс беспомощности» по-прежнему были моими постоянными спутниками. Я ни на шаг не приблизилась к «нормальности». Напротив, мои проблемы усилились. И что же, так будет всю жизнь? Неужели я всю жизнь буду находиться в эмоциональной изоляции от окружающих и вести себя аморально из-за необходимости держать в узде опасные импульсы? Все книги в библиотеке в один голос твердили, что антисоциальное поведение является симптомом моего личностного типа, но нигде не объяснялось почему. Почему я внешне обаятельна и склонна ко лжи? Почему испытываю постоянную тягу поступать дурно и почему эта тяга связана с таким сильным стрессом? Почему неприемлемое поведение восстанавливает мое внутреннее равновесие? Почему я часто впадаю в апатию?
Ученые и психологи, занимавшиеся диагностикой социопатии, не дали ни единого ключа к объяснению апатии. Может, они о ней не знали? Или не хотели знать? Что, если решение исключить социопатию из справочников доказывало: мой случай безнадежный? При одной мысли об этом мне поплохело.
Я уставилась вниз, крепче схватилась за перила и перебросила через них ноги, оказавшись по ту сторону ограждения. Я вытянула руки за спину и наклонилась вперед. Я не видела конца и края своей апатии, как не понимала и того, что является ее причиной. Но я знала, что случится, если я когда-нибудь поддамся одному из своих позывов к насилию. Это будет уже не маленькое землетрясение. Когда все кончится, кровь откипит и отхлынут чувства, а я, скорее всего, окажусь в тюрьме или в могиле. В обоих случаях мучиться больше не придется.
— Пропади все пропадом, — буркнула я.
Я отпустила перила и на миг зависла в невесомости. Этот миг тишины длился вечность, а потом гравитация сделала свое дело — и я стала падать. Хотя в реальности падение было коротким, мне показалось, что я падала целую жизнь. Бетон ринулся мне навстречу. Я не готовилась к удару; я просто закрыла глаза.
«Пусть будет так», — подумала я и ударилась о землю.
Прямо под нашим балконом, между стоянкой и бетонной дорожкой, был маленький участок газона. Я с глухим плюхом приземлилась на него; земля смягчила удар, хотя на миг мне стало нечем дышать. Я перекатилась на спину и перевела дыхание. Над головой мерцали звезды. Я осознала всю глупость своего драматичного поступка и покачала головой. Я даже ногтя не сломала.
— Господи, — выпалила я и попыталась сесть. А потом вспомнила пункт из чек-листа Клекли: «Склонность к суициду практически отсутствует».
Я сделала глубокий вдох и несколько минут лежала неподвижно, предаваясь мыслям о том, как предсказуемо глуп мой поступок. Потом мимо проехала машина, и это привело меня в чувство. Я собралась, встала и обошла здание кругом, качая головой от собственной глупости. Нашла окно подсобки, толкнула — окно распахнулось. Я забралась внутрь. В душе поселилась знакомая двойственность. Но на этот раз я не стала ей сопротивляться. «Допустим, я социопатка, — подумала я, закрывая за собой окно подсобки. — А может, даже психопатка. Может, мне суждено остаток жизни справляться с маленькими землетрясениями».
Я вышла из подсобки и зашагала по неосвещенному коридору. «Может, мне просто придется чуть больше стараться, чтобы поступать правильно?» Я поднялась по лестнице на свой этаж. «Может, и не будет у меня нормальной жизни, в окружении нормальных людей, в нормальном доме, с нормальной работой и прочим? Может, мне не суждено завести “значимые отношения”?»
Поднявшись на свой этаж, я пошла в свою комнату и отперла дверь запасным ключом, который спрятала над дверным косяком. «Тогда, вероятно, и мой опыт пребывания в колледже может отличаться от “нормального”, почему бы и нет?»
Я зашла в комнату. Густая тишина окутала меня и успокоила, как лечебный бальзам. Я взглянула на открытые балконные двери. Они уже не вызывали такой безнадежности, как несколько минут назад. «Может, мне и не суждено испытывать все те же чувства, что остальным?» — подумала я, вышла на балкон и снова перелезла через перила. Мелькнуло отражение в балконной двери, и я на минутку остановилась, взглянув на девушку за стеклом.
— И что с того? — спросила я вслух. — Если больше никто не может выяснить, что такое социопатия, придется мне самой это сделать. И если при этом я окончательно потеряю надежду и впаду в отчаяние, если мне придется всю жизнь прожить одинокой маленькой социопаткой… — голос оборвался. Я посмотрела на небо и улыбнулась: — Что ж, пусть будет так.
Глава 9. Лекарство
Через несколько месяцев закончился мой первый учебный год в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса.
— Приезжай домой, — сказала по телефону мама.
Я хотела поехать. Мне было негде жить — общежитие на лето закрывалось, — и я давно не видела ее и Харлоу. Но серьезность происходящего со мной занимала все мои мысли, и я поняла, что ехать домой — плохая идея.
«Сначала надо больше узнать, — решила я, — и научиться себя контролировать».
И я решила пожить у отца. У него был дом в стиле кейп-код[8] в каньоне Колдуотер, и отправиться туда казалось логичным решением. Там, за высокими белыми воротами у сверкающего бассейна на заднем дворе, я обрела покой и чувство безопасности, как за стенами своей тайной крепости. По крайней мере, так было поначалу. Но очень скоро меня вновь обуяло беспокойство, совсем как после приезда в колледж.
«Надо найти работу, — подумала я однажды, глядя на связку ключей, которую соседи выронили рядом со своей машиной. — А то загремлю в каталажку». Я и раньше хотела найти работу. Летние каникулы длились с июня по сентябрь, а праздные руки — как известно, орудия дьявола, и моя дьявольская сторона только и ждала случая себя проявить. Для таких, как я, эти долгие месяцы с отсутствием структуры и обязательств таили в себе несметное множество потенциальных катастроф. Я нуждалась в ограничениях.
После встречи с доктором Слэк я приуныла, но одновременно исполнилась решимости. На следующий день после случая с балконом я вернулась в библиотеку, но в этот раз просидела там несколько часов, штудируя все книги и исследования по психологии с упоминаниями о социопатии, которые только смогла найти.
Я просидела в библиотеке несколько дней, потом недель, проводя там все время после занятий и поражаясь мизерному количеству источников о социопатах. Даже та информация, которую удавалось найти, меня разочаровала. Описания расстройства были в лучшем случае туманными, в худшем — вводили в заблуждение. В СМИ социопатов, за редким исключением, изображали презренными злодеями. Кое-кто даже предлагал изолировать их от общества, что лично мне показалось весьма опасным заявлением. «Избегайте этих людей любой ценой», — говорилось в одной статье в журнале, которая меня просто возмутила.
«А куда же социопатам идти за помощью?» — подумала я. Ведь они тоже люди. Люди, которые отчаянно нуждаются в лечении. Но в большинстве источников их представляют чудовищами, которых нужно изгнать. В поп-культуре, которая, как известно, основана на утрированных обобщенных образах и рассказах третьих лиц, социопаты описываются исключительно как ужасные злодеи. У них якобы нет совести. И души. В книгах, которые я нашла, отмечалось, что социопатов невозможно вылечить и нельзя контролировать. Их называли совершенно непредсказуемыми, неэмоциональными, опасными для общества людьми. Считалось, что они не способны к саморефлексии и эмоциональному развитию.
Однако при изучении статистики вырисовывалась совсем другая история. Покопавшись в научных работах, я нашла множество исследований, доказывающих, что далеко не все социопаты — монстры, повернутые на разрушении. Скорее, их природный темперамент усложняет овладение наученными социальными эмоциями, такими как эмпатия и угрызения совести. Усложняет, но не делает это невозможным. Мой личный опыт это подтверждал.
Все источники безошибочно указывали, что я социопат. У меня практически отсутствовала способность к эмпатии. Я была виртуозной обманщицей и лгуньей. Могла совершать насильственные действия и не испытывать угрызений совести. Легко манипулировала людьми. Казалась обаятельной. Была замечена в криминальном поведении. Мне было трудно ощущать эмоции, и я никогда не испытывала чувство вины. Но при этом я знала, что не являюсь чудовищем, каким социопатов рисуют в СМИ. Я также поняла, что мои симптомы лишь отчасти соответствуют клинической картине, описанной в чек-листе психопатии Клекли.
Так, пункты четвертый и шестнадцатый списка Клекли — «Ненадежность» и «Неспособность следовать жизненному плану» — являлись универсальными признаками социопатической личности, но ко мне не относились. Я могла быть очень надежным человеком, мне надо было просто захотеть. Я прилично училась, поступила в Калифорнийский университет благодаря жесткой самодисциплине. При этом часто врала и была неискренней (пункт пятый). У меня отсутствовала эмпатия, и я понимала, что владею не всеми эмоциями. Но в этом был весь смысл! Я замечала такие вещи. А значит, меня нельзя упрекнуть в «специфической неспособности к глубокому анализу» (одиннадцатый пункт). Мало того, что я умела рефлексировать, я верила, что смогу измениться, — а в научной литературе утверждалось, что социопаты на это не способны.
Картинка не складывалась. Мой личный опыт подсказывал: с существующими исследованиями по социопатии что-то не так. Если врачи действительно используют чек-лист Клекли для диагностики социопатии, они упускают важные нюансы. Я ре