Я потерла глаза:
— Ну, у нее якобы есть компрометирующие фотографии моего отца, и, если я не оставлю пятьдесят штук наличными в «Холидей Инн» в Хайленде, она грозится послать их в прессу… и еще порезать мне лицо. Или сначала порезать, а потом отправить… Не помню, в каком порядке она это перечисляла.
Повисла секундная тишина, а потом мы одновременно рассмеялись, поняв весь абсурд этой ситуации, которая впервые показалась мне смешной.
— Ладно, погодите, — он отдышался и продолжил: — Ваш отец тоже музыкальный менеджер?
Я кивнула.
Макс доверительно понизил голос:
— Думаете, у нее на самом деле есть эти фотографии?
— Возможно, — ответила я и вздохнула с облегчением. Как же мне нравилось быть честной: будто тысячетонный груз упал с плеч. — Хотя какая разница. И в этом еще одна проблема. Я не могу отличить предосудительное поведение от правильного.
— Да, но вы же заметили, что мать Оливера ведет себя неадекватно, — уточнил Макс, — иначе почему захотели ее наказать?
— В том-то и дело, — ответила я, — не думаю, что хотела ее наказать.
Я рассказала о своих многочисленных поездках к Джинни и описала эйфорию, которую испытывала от слежки за ней.
— Я ездила туда не потому, что она меня шантажировала, — призналась я, — просто возможность представилась, и я ею воспользовалась. — Я замолчала; в памяти всплыло старинное воспоминание. — Прямо как с Кики, — пробормотала я.
Макс изогнул бровь.
— У мамы была кошка Кики. Домашняя кошка, которая всю жизнь провела в доме… пока я ее не выпустила. Это произошло случайно, — призналась я. — Я открыла дверь, а она просто вырвалась наружу. Пряталась за диваном и ждала своего шанса. Как только дверь открылась, ее и след простыл. Но через час она вернулась. Я обнаружила ее на крылечке; она грелась на солнышке. — Я уперлась затылком в мягкую перегородку и продолжила раскручивать клубок воспоминаний: — Мама так об этом и не узнала, но с тех пор каждый день после школы я садилась на крыльцо и открывала дверь, чтобы Кики вышла на улицу. Иногда она ложилась рядом, а бывало, шла гулять по двору. Но больше никогда не убегала.
— Поняла, где ей лучше, — ответил Макс.
Я улыбнулась:
— Верно. Кики не хотела быть уличной кошкой. Но она должна была сделать этот выбор самостоятельно. — Я задумалась. — Не поймите меня неправильно. Мама оберегала Кики из благих намерений, но выбрала неверную стратегию. Она хотела запереть ее в клетке. — Тут меня осенило: — Как Дэвид — меня!
Макс растерянно заморгал.
— Дэвид — мой парень, — объяснила я, — ему не нравится, что я социопатка. Что я не чувствую как он, как все «нормальные» люди. Раньше ему это нравилось, кстати. Но теперь он, кажется, боится. Опасается, что я уйду из дома и больше не вернусь. Метафорически, конечно.
Макс смотрел на меня, склонив голову набок; его лицо выражало изумление и восторг.
— А вы точно настоящая? — спросил он. — Вы реальный человек или мне снится самый крутой в моей жизни сон?
Я рассмеялась его дерзости. Он флиртовал со мной, но мне было все равно. Мне это даже нравилось. Мне это льстило. К тому же этот флирт был безобидным.
Я улыбнулась:
— Мне надо уточнить.
— Давно вы вместе со своим парнем? — спросил он.
— Несколько лет.
— Долго, — ответил он.
— Прилично, — кивнула я, — но я поэтому и ухватилась за возможность с Джинни. В глубине души я понимаю: рано или поздно мы с Дэвидом перестанем ссориться и я снова решу быть хорошей. А пока можно пользоваться случаем.
— А вы этого хотите? — провокационно спросил он. — Быть хорошей?
Я вздохнула и посмотрела на потолок.
— Я хочу стать лучше, — ответила я. В моем голосе слышалась усталость. — Хочу измениться.
Он, кажется, удивился:
— Но зачем?
— Потому что со мной не все в порядке, — горько усмехнулась я. — Вы что, не слышали, что я недавно сказала? Вчера я чуть не совершила нападение на человека.
— Но не совершили же, — парировал он. — Даже не знаю, Патрик. Все это кажется мне очень интересным. И то, что вы так открыто в этом признаётесь. — Он покачал головой и отхлебнул напиток. — На вашем месте я бы ничего не стал менять.
Я нервно заерзала на своем диване. Смелое заявление, но оно задело меня за живое, хотя я не желала признаваться себе в этом. Я изобразила любопытство, так как хотела сменить тему.
— А вы? — спросила я. — У вас есть пороки?
— Лесть, наверно, — подумав, ответил он. — Жажда внимания и одобрения. — Он пожал плечами. — Я не очень оригинален, признаю. Но таков уж этот бизнес. Зависимость от славы — страшная штука.
— У вас, наверно, сумасшедшая жизнь.
— Что вы имеете в виду?
— Все тянутся к славе, — ответила я. — Это очень привлекательно. И в то же время пугает. — Я аж вздрогнула, представив полное отсутствие анонимности. — Я бы не выдержала, если бы меня повсюду узнавали. Что-нибудь сделала бы с собой.
— С собой, а не с окружающими? — пошутил он.
Я рассмеялась.
— На этой ноте предлагаю, заказать нам еще чего-нибудь — он подозвал официанта.
Я хотела было возразить, но подумала: «Почему бы и нет? Все равно важных дел на сегодня больше нет».
К нам подошел официант, мы сделали заказ. Он дождался, пока официант уйдет, и произнес: — У меня другая проблема. Иногда я рад славе. А порой она кажется невыносимой. Бывает, мне хочется быть со своей девушкой, а бывает, хочется, чтобы она исчезла.
— Это нормально, — ответила я. — Вы же понимаете, что это нормально? Это просто проблема границ.
— Как это?
— Люди, у которых отсутствует традиционное представление о границах, всегда ищут новые способы их установить. Как я.
Макс взглянул на меня сверху вниз:
— Хотите сказать, я скрытый социопат?
— Нет. Но у вас очень сильна потребность в одобрении. — У меня возникла идея. — Знаете, я могла бы провести исследование о социопатии и негативном воздействии славы.
— Как это?
Я откинулась на спинку, погрузившись в раздумья.
— У социопатов отсутствует естественное понятие границ, — рассуждала я, скорее разговаривая сама с собой. — В детстве они испытывают трудности с социализацией. Они не руководствуются теми же социальными нормами, что и остальные. — Я посмотрела на Макса. — Но и со знаменитостями происходит нечто подобное, верно? Чем больше известность, тем слабее границы. И знаменитостям тоже необязательно играть по правилам, поэтому они прибегают к деструктивному поведению, пытаясь установить новую норму и новые границы. Они начинают вести себя как социопаты. — Я, кажется, заболталась. — Простите, я учусь на психолога, — я пожала плечами.
— Вы вроде не должны испытывать раскаяние, — пошутил он.
— Спонтанное — нет. Но я хорошо умею притворяться, — я широко улыбнулась.
— Кажется, я начинаю понимать. Но вы так и не ответили на мой вопрос. — Он опустил локоть на стол и подпер ладонью подбородок. — Я спросил, настоящая ли вы. А вы ответили, что это надо уточнить.
— О, — усмехнулась я, — а сами как думаете?
Он внимательно посмотрел на меня:
— Вы настоящая.
— Вот и отлично.
— И сколько у нас осталось времени?
Я с шутливым неодобрением взглянула на него; его намек был туманным, но дерзким. Хотя я по-прежнему считала его безобидным.
— Очевидно, что ваша проблема реальна, — проговорил он. — Но как думаете, мы еще успеем встретиться, прежде чем вы ляжете в психиатрическую клинику?
Я вздохнула и снова подняла глаза к потолку:
— Кто же знает. Сначала надо найти клинику, которая меня примет.
— А завтра? Завтра вечером вы еще будете свободны?
— Скорее всего, да. А что?
— Мои друзья выступают в «Голливудской чаше». Я вас приглашаю, — Макс улыбнулся. — И вашего бойфренда, конечно же.
Позже вечером я сидела в гостиной и ждала Дэвида с работы. Налила нам по бокалу вина, села на подоконник с видом на улицу, расслабилась и с наслаждением вспоминала наш с Максом разговор. Еще утром я была в отчаянии и считала, что мне обязательно нужно лечь в психиатрическую больницу. Но после встречи с Максом случилось невероятное: мои мысли прояснились. Я не искала принятия, но получила его от Макса. Мне понравилось с ним общаться. Это было очень неожиданно. Впервые за много месяцев я была собой. Я себе нравилась. И надеялась, что Дэвид не испортит мне настроения.
На улице было прохладно, но я все равно открыла стеклянные двери во двор. В камине потрескивало полено, из колонок лился джаз, а меня распирало от счастья. Всего двадцать четыре часа назад я стояла под сенью дерева и собиралась совершить огромную ошибку. Но теперь даже представить не могла, что способна на такое. Желание поехать к Джинни как рукой сняло; мне вообще не хотелось делать ничего плохого, а случившееся вчера казалось далеким воспоминанием, как псалом из южной баптистской церкви, куда я ходила в детстве.
Я прислонилась головой к панорамному окну. Дорогу в каньон освещал мягкий свет фонарей. Вдали блеснули фары Дэвида. Я встала, закрыла жалюзи, выключила музыку, взяла его бокал и поспешила к двери. Я планировала встретить его на подъездной дорожке к дому. Он выйдет из машины, я протяну ему бокал и поприветствую… Но в спешке я забыла поставить свой бокал; теперь у меня были заняты обе руки, и я не знала, как открыть дверь. Согнувшись пополам, я попыталась поддеть дверную ручку плечом, но ручка никак не поддавалась. За матовым дверным стеклом возник силуэт Дэвида.
— Патрик, — спросил он через дверь, — какого черта ты делаешь?
Я рассмеялась и выпрямилась. Дэвид толкнул дверь.
— Хотела встретить тебя на улице, — объяснила я, — но руки оказались заняты.
Он тоже засмеялся и закрыл дверь.
— Очень мило, — сказал он и взял бокал у меня из рук. — Почему не спишь? Почти полночь.
Я обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала.
— Знаю, — ответила я. — Подумала, вдруг ты захочешь поужинать.
— Вообще-то, я умираю с голоду, — ответил он.