За год до отставки де Голля случится Пражская весна. Обуржуазивание чехословаков уже идет быстрыми темпами. В конце десятилетия они захотят и политических свобод. СССР придется вводить войска, это крайне негативным образом скажется на взаимоотношениях и с союзниками, и с Европой в целом. Внутри страны вновь поднимут голову диссиденты. Как же… Можем править только с помощью штыков.
Я ложусь в постель. Какие-то мысли еще бродят в моей голове, еле слышно шепчет СЛОВО, и тут я незаметно проваливаюсь в сон.
«Нас утро встречает прохладой…» У Индустрия срабатывает большой круглый будильник, и мы просыпаемся. Я – с громадным скрипом. Глаза красные, как у вампира. Щетина еще больше отросла – шрама уже под ней не видно.
Водные процедуры, уборка комнаты. Легче всего это делать в воскресенье, на энтузиазме. Никуда не надо срочно бежать, перед кем-то отчитываться…
– Русин! Тебе звонят, – к нам в комнату заглядывает дежурный. Тащусь к телефону, беру трубку:
– Общежитие слушает.
– Привет, шутник, – в трубке раздается резкий мужской голос. – Загляни ко мне сегодня. К двенадцати.
– Куда? – Мозг отказывается узнавать собеседника.
– На Таганку.
В трубке раздаются короткие гудки.
Я иду в душ, включаю воду. Сначала холодную, потом горячую. Чередую. Закрываю глаза, терзаю память Русина. Мне только что звонил Степан Денисович Мезенцев. Фронтовой друг отца. Генерал, начальник 3-го главка КГБ. Военная контрразведка – особые отделы в армии, на флоте… Видел его Русин после смерти матери трижды. Сразу после дембеля, на первом и втором курсах. Все разы – на конспиративной квартире. В первую встречу Мезенцев настоял на МГУ. На второй и третьей дал денег. Много. Собственно, с этих средств куплена «Спидола», часы, фотоаппарат…
Я завтракаю, одеваюсь.
– Куда собрался? – Димон, похоже, готов ехать со мной.
– Надо встретиться… с одним человеком.
Кузнецов понимающе кивает. Подмигивает мне. Хорошо, что Индустрий корпит над учебниками и ничего не видит.
Я качаю головой. Кузнецову, как и мне, – 24. А в заднице все еще детство играет. «Зарница» плюс казаки-разбойники.
Я выхожу из метро «Таганская» и нос к носу сталкиваюсь… с двухэтажным автобусом. Сначала стою в некотором оцепенении, наблюдаю, как народ грузится внутрь. Причем практически никто не поднимается на вторую «палубу». Подхожу ближе, смотрю шильду на капоте. Да это же немецкие Büssing Do-56! Кажется, Хрущев получил их в подарок от председателя немецкого Совмина Отто Гротеволя. Пару или тройку штук. А они оказались не очень удобными. Опасно раскачивались при движении, грелись… И их скоро списали. Выходит, что пока работают… Живы еще бродяги.
Подивившись на ретроавтобус, я дошел пешком до Воронцовского переулка. Тут в старом, еще довоенной постройки здании на третьем этаже располагалась служебная квартира. Их еще называют оперативными. Я позвонил, дверь открыл лично Мезенцев. Подтянутый мужчина среднего роста, в обычном двубортном костюме. Высокий лоб украшен многочисленными морщинами. Глаза карие, узкие губы. Взгляду зацепиться не за что.
– Проходи. – Степан Денисович тоже внимательно осмотрел меня с ног до головы. Похоже, заметил шрам на скуле. Внимательный. Я мысленно поежился. Тяжело будет с таким.
Я зашел внутрь. Двухкомнатная квартира была обставлена в странном эклектичном стиле. Кожаные кресла, бюро с инкрустацией, в спальне была большая железная кровать с никелированными шарами, в шкафах заметил много книг по ботанике. На письменном столе в гостиной стоял мраморный чернильный прибор и ручки с железными перьями. Такими я писал в первом классе.
Мезенцев уселся за стол, я рядом на стуле.
– Алексей, ты знаешь, зачем я тебя позвал? – Степан Денисович достал пачку «Мальборо», закурил.
– Вы испытываете чувство вины. – С такими людьми надо сразу играть в открытую. – Наверное, мой отец просил вас заботиться обо мне и маме, если с ним что-то случится.
Я сумел удивить Мезенцева. Тот расслабил узел галстука, скинул пепел с сигареты в хрустальную пепельницу.
– Откуда ты об этом знаешь? Подслушивал наши разговоры с мамой в Самарканде?
– Да.
– Не ожидал… И в чем же моя вина?
– Вы не смогли позаботиться о маме, от меня отделываетесь деньгами.
Мезенцев глубоко затянулся. Я видел, что он хочет мне сказать что-то резкое, но сдерживается.
– Ты стал… каким-то другим, колким… Впрочем, всегда таким был, – генерал сильно вдавил сигарету в пепельницу. – О маме я позаботиться не смог, это правда. Был в служебной командировке. Длительной. Хотя очень хотел… Даже готов был забрать вас в Москву. Я сильно обязан твоему отцу – он мне жизнь спас. Там, на фронте.
Мы помолчали.
– Я обещал ему. Но видишь, не сдержал обещание.
– Это не ваша вина, – примиряюще произнес я.
– Моя! – Мезенцев резко щелкнул зажигалкой, закурил новую сигарету. – Я бы мог позаботиться о тебе, забрать из детского дома к себе. Но я тогда… женился. И в общем, супруга была против.
А кольца-то на пальце нееет!
– Это жизнь, – философски вздохнул я.
Генерал держит паузу. Мхатовскую.
– Ладно, это все лирика. А позвал я тебя, Алексей, вот для чего. Твоя фамилия появилась в суточной сводке по Москве. Ты позавчера был у памятника Маяковскому, читал стихи на публике. После чего попал в нашу учетную картотеку. Это само по себе не очень хорошо, пусть и стихи твои были правильные, и ты все делал из лучших побуждений. Потом еще эта драка. Я глянул протокол допроса. Наш сотрудник не имел права его изымать. По закону ты – пострадавшая сторона. Если над стилягами этими будет суд, а там ребята очень непростых родителей…
Мезенцев замялся.
– Короче, нарушена социалистическая законность.
Мы опять помолчали. Генерал курил, я разглядывал книги на полках.
– Сейчас у нас в обществе разворачиваются всякие непростые процессы, – туманно продолжил Степан Денисович. – Куда все пойдет – совершенно не ясно. Поэтому очень тебя прошу и даже, как друг твоего отца, требую! Держись от всего этого подальше! Не надо соваться под катящийся каток. Учись, на лето найди подработку, встречайся с девушками… Через полгода станет ясно, в каком направлении двинется страна. Тогда я тебя куда-нибудь пристрою. Одного не брошу.
Я согласно кивнул. Интересно, а Мезенцев участвует в заговоре против Хрущева? Должность у него большая, но состоит ли он в ближайшем окружении Семичастного? Насколько я помнил мемуары, точно участвовал генерал, который отвечал за прослушку. Он-то и докладывал Семичастному о «протечках» в заговоре. А председатель КГБ принимал меры.
– Кстати, о девушках, – располагающе улыбнулся Мезенцев. – Ну-ка доложи о своих успехах в деле покорения женского пола. Вроде бы у тебя была подруга на первом курсе?
– Была да сплыла, – эту сцену в памяти Русина я внимательно рассмотрел, – Лена Володина.
– Помню такую – рассказывал.
– Она не москвичка… – замялся я. – По лимиту приехала в столицу, работала, то есть работает на хлебобулочном комбинате, живет в общежитии. Ну и…
– Не дождалась? – проницательно заметил генерал.
– Вроде того. Замуж очень хотела. А куда я ее приведу? В общагу? Мне еще учиться четыре года! А если дети пойдут? Куда я их пропишу?
– Ну-ну, не заводись, – Мезенцев налил мне воды из графина. – Сейчас-то кто-то есть?
– Ухаживаю за одной девушкой, – я глотнул из стакана. – Викой зовут.
– Молодца, – генерал покопался в ящике. – Вот тебе на расходы и на ухаживания.
На стол легли две пачки денег в банковской упаковке. Десятки. Да тут пара тысяч, если не больше. Сумма огромная. Но если на год… Что же делать? Деньги очень нужны. На новое свидание с Викой пришлось занимать у Кузнецова.
– Не возьму.
– Почему?
– Мы это уже обсудили. Степан Денисович, я вам и так благодарен за поддержку… А деньги… Деньги я сам заработаю.
Мезенцев внимательно посмотрел на меня.
– Уважаю. Можно узнать способы заработка?
Можно, но не все.
– Устраиваюсь на стажировку в «Известия» плюс роман пишу.
Генерал убрал пачки в ящик, запер его.
– «Известия»… хм… ладно, пока не вижу особых проблем. А что за роман?
Рассказываю про Асю Федоровну, шефскую помощь, разведгруппу в Кракове.
– «Город не должен умереть»? – Мезенцев удивлен, качает головой. – Точно рассекречено?
Киваю.
– Я уточню это по своим каналам. Рукопись мне сразу на стол, – генерал слово в слово повторяет декана. – Вот мой прямой телефон приемной на Лубянке.
Мезенцев записывает на бумажку номер, протягивает его мне.
– Как только будет готово, сразу же привози. Помогу с публикацией.
По дороге обратно в общагу я возвращаюсь мысленно к обстановке в стране и за рубежом. Арабы. На них Никита сделал большую ставку. Дружит со всеми, кроме саудитов, – Алжир, Египет, Сирия и прочие… Все они декларируют движение по социалистическому пути развития. И все кинут. Ну какой социализм прямо из феодализма? Даже теоретики марксизма это понимают. Но Хрущев закусил удила, вваливает в арабов огромные и невозвратные кредиты. Их потом будут списывать уже после развала СССР. До двухтысячных годов включительно.
Арабы встали на путь войны с Израилем. Который им как кость в горле. Впереди две большие войны. Шестидневная и «Судного дня». В 67-м и 73-м. Обе неудачные. Ибо арабы воевать не умеют. Даже при всех советниках и оружии, что СССР им будет поставлять. Евреи оба раза расчихвостят Египет и Ко всего за несколько дней. После чего арабские лидеры, большей частью с воем и слезами, переметнутся к Штатам. Плакали наши денежки. И что тут можно сделать? Не знаю. Воевать за арабов? Сажать наших пилотов за штурвалы самолетов? А почему бы и нет? В следующем году будут же воевать наши зенитчики во Вьетнаме. И ничего, американцы проглотят. Или за евреев они плотнее впишутся? Тут ведь под угрозой их «непотопляемый авианосец» на Ближнем Востоке. В США – огромная и богатейшая еврейская община. Половина Уолл-стрита – евреи. Черт, как все сложно…