– Станция «Ленинские горы».
Поезд останавливается на мосту через Москву-реку. Передо мной в окне открывается прекрасный вид на пейзажи столицы. Часть пассажиров выходят. Целая толпа молодежи, с гитарами и рюкзаками, идут в сторону выхода на Ленинские горы. На пикник? Самое оно. Солнышко ласково светит, водичка умиротворяюще плещет. Птички поют… Лепота! Сам бы все воскресенье провалялся на травке, поел шашлычка. Но у меня внутри бухает СЛОВО. В такт сердцу. СЛОВО зовет, требует…
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Университет».
Арабам все равно придется помогать. Война с Израилем, как бы она ни закончилась, – это политика эмбарго и высокие цены на нефть. Точнее, рекордные. Как раз в октябре открывается нефтепровод «Дружба». Он свяжет СССР с Европой. Дальше будут строиться новые ветки, увеличиваться объемы поставок «черного золота». Наконец, отгрохают газопровод «Союз» и «Уренгой – Помары – Ужгород». Доходы от нефти и газа позволят сгладить экономические проблемы СССР. А сверхдоходы в эпоху Брежнева так и вовсе обеспечат возможность проводить Олимпиаду, строить БАМ и оплачивать прочие советские мегапроекты.
Главным из которых, безусловно, должен стать «цифровой скачок». Процессоры, компьютеры, программное обеспечение, сотовая связь… Вот на что надо тратить нефтедоллары. Впрочем, до «цифрового скачка» и в Штатах еще долго. «Эппл» появится в 76-м году, «Майкрософт» в 75-м году. IBM уже активно работает, но до массового персонального компьютера (81-й год) – еще грести и грести. Хотя в этом году будет представлено семейство IBM System/360 – первый универсальный компьютер с байтовой адресацией памяти. У нас академики тоже понимают важность компьютеризации. Глушков, Китов, Левин еще в 62-м году начали процесс создания вычислительных центров (АСУчивание). Но все делается через задницу, без единых стандартов, кто во что горазд…
– Станция «Университет».
Я выхожу из поезда, иду весь в мыслях к эскалатору. И уже перед самыми ступеньками получаю хлопок по плечу. Оборачиваюсь, вижу высокого мускулистого парня в футбольной майке «Спартак». Мужественное лицо, голубые глаза, на голове лихая, почти «кубанская» челка. Петров. Бывший парень Виктории.
– Слышал, Рус, что ты за Селезневой ударяешь? – Бывший комсорг встал на одну ступеньку со мной.
– Здороваться не надо? – Я смотрю в глаза Петрова. Там горят какие-то нехорошие огоньки.
– Ну, здравствуй, Русин, – парень разворачивается ко мне всем телом. – Так это правда? Про Вику?
– Допустим, правда, и что? – я иду на обострение.
– Это моя девушка! – повышает голос бывший комсорг.
– Она была твоя. Пока ты не налажал! – Я тоже говорю громко. На нас оборачиваются пассажиры. На эскалаторе свободно, но люди есть.
– Ты точно уверен в своих словах? – Петров нависает надо мной, хватает за шею правой рукой. Я перехватываю его кисть сверху и с небольшим шагом вперед срываю руку. С усилием выворачиваю наружу. Петров шипит от боли, сопротивляется. Я добавляю левой рукой под его локоть. Парень совсем скрючился, наклонился к ступенькам.
– Молодые люди! Сейчас же прекратите! – раздается голос дежурной по эскалатору. Он разносится через встроенные динамики. Теперь на нас смотрят все. Я продолжаю держать Петрова, тот дергается. Наконец эскалатор поднимается наверх. Перед нами никого. Сильным пинком под зад я придаю Петрову ускорение, и он выскакивает в вестибюль. Пытается тут же броситься ко мне с кулаками, но его останавливает взгляд милиционера, незаметно стоящего сбоку эскалатора.
– Молодые люди, что здесь происходит?
– Так, дурачимся. Правда, Коля?
Петров мрачно кивает.
– Дурачьтесь в другом месте! Эскалатор – место повышенной опасности.
Мы дружно киваем, Петров первым выходит наружу. Я за ним. Милиционер смотрит на нас через окна станции.
– Ну, Русин, еще увидимся, – бывший комсорг потирает кулак. – Ходи аккуратно.
– Давай, Петров, дуй в общагу, не задерживай пешеходов, – я спокойно иду к светофору, даже не оглядываясь.
– Леш, а ты где был? – интересуется Индустрий, когда я захожу в комнату.
– Там где я был, меня там уже нет, – туманно отвечаю соседу. – А что?
– Коган приходил, конверт оставил. Просил тебя еще раз поблагодарить. Ты сам знаешь, за что.
Индустрий просто лучится любопытством.
– А что было вчера? Вы так ничего и не рассказали.
– Добро победило зло. Сиди, занимайся. – У меня нет никакого желания общаться с этим трусом. Индустрий обижается, утыкается в учебник.
Рядом с конвертом лежит записка от Димона. «С Левой поговорил, он тоже готов. Ушел в магазин».
Я мысленно стону. Вот так и сыпятся агенты. Один сказал другому, другой третьему – а третий оказался сексотом. Еще и Индустрий наверняка прочитал.
Открываю конверт – там два билета на «Вам 22, старики». В первый ряд. М-да… Коган-старший держит слово.
Быстро обедаю в столовой, переодеваюсь в костюм. Хорошо бы прогуляться по Москве перед спектаклем. Спускаюсь на этаж женской общаги, прошу вахтершу позвать Селезневу. Та с ворчанием, но все-таки идет по коридору. Стучит в дверь:
– Селезнева! К тебе пришли.
Из комнаты выскакивает Вика. В коротеньком халатике, вся такая свежая… Волосы распущены, глаза светятся. Я с трудом сглатываю слюну.
– Ой, Леша! А я еще не готова… Куда мы идем?
– Куда и заказывала, – я с большим усилием отвожу взгляд от ее высокой груди. Пожилая вахтерша недовольно качает головой.
– В «Ленком».
– Ой! Какой же ты молодец! – меня удостаивают поцелуем в щечку. – Я буду готова через полчаса. Погуляй пока.
Делать нечего, иду гулять по пустому МГУ. В одной из открытых аудиторий слышу надрывный детский плач. Ребенок чуть не захлебывается криком. А еще и безысходный женский.
Заглядываю. Молодая девушка, прикрывшись кожаной сумкой, пытается покормить ребенка грудью. Тот лишь упрямо вертит головкой и орет еще сильнее. Девушка же сама рыдает. Крокодильи слезы капают на лысую, покрытую красными пятнами головку младенца.
– Ну и что тут у нас за слезливое море разлилось? – участливо спрашиваю я и захожу внутрь. Разглядываю мать. Миловидная такая. Темные волосы, большие глаза, пухлые губки. Одета в светлый летний костюм, юбка которого пуритански прикрывает коленки, шелковую светлую блузку, кожаные бежевые лодочки на шпильке. Все импортное, качественное, очень дорогое. Кто же ты такая, птица-небылица?
Ребенок не сказать чтобы совсем младенец. На голове есть пушок, взгляд фокусирует, смотрит по сторонам. Пока я разглядываю парочку, ребенок успокаивается. Мама тоже.
– Ты кто? – шмыгает носом девушка.
– Я Русин. А ты – Света Фурцева, да?
– Козлова!
– Ой, да все на курсе знают, что ты Фурцева, – смеюсь я, – дочь министра культуры.
– Я по мужу Козлова! – мне демонстрируется палец с кольцом.
«– А муж у нас кто?
– Волшебник.
– Предупреждать надо!»
Кто у нас Козлов-старший? Член Президиума ЦК КПСС, один из ближайших соратников Хрущева. Сейчас сильно болеет, в следующем году умрет. Его сынок и так ведет разгульный образ жизни, а без тяжелой руки отца так и вовсе пустится в загул. Светлана с ним разведется. Выйдет замуж повторно. Но сейчас династический брак еще в силе.
– Почему ребенок плачет?
– Не хочет грудь брать, – краснеет Светлана. – Она у няни привыкла к бутылочке…
– А где няня?
– Уехала к родственникам. Я приехала к подругам в общагу, а дочка раскапризничалась.
– Попробуй не совать грудь, а сжать ее, чтобы молоко брызнуло в рот – у моей сестры было аж трое детей. Знаю почти все про выращивание младенцев.
– Отвернись!
Я подхожу к доске, встаю спиной к Фурцевой. Разглядываю формулы. Математики занимались? Послышалось детское причмокивание.
– Слушай, ест!
М-да… Вот вам и мамашка.
– Как ребенка-то зовут?
– Марина.
– Понятно. Ладно, раз все хорошо, я пойду.
– Постой! Откуда ты знаешь про грудное вскармливание? – в голосе Светланы слышны нотки традиционного женского любопытства.
– Пусть это останется моим секретом, – усмехаюсь я. – Детей грудью не кормил.
Фурцева смеется.
– Ты любопытный! Мне кажется, в тебе что-то есть.
Какой несоветский вызов – Фурцева-младшая тайком заправляет грудь в платье, встает. Ребенок наелся и уснул. Может, слинги изобрести? Только кому я в Союзе продам идею?
– Ладно, еще увидимся! Чао!
Светлана вешает сумку одной рукой на плечо, девочку прижимает к себе. Стремительно выходит из аудитории. А я иду обратно в женскую общагу. На проходной меня уже ждет разодетая Вика. Выглядит Селезнева очень стильно. Голубое платье, открывающее плечи. Широкий красный ремень, который подчеркивает ее талию. Такие же крупные красные бусы. Аккуратные стрелки на чулках. Лодочки на шпильках. Из-за угла выглядывает и тут же прячется рыжая голова. Раздается хихиканье. Понятно, Вику на свидание собирали всем миром.
– Чего такой задумчивый? – Девушка игриво пихает меня в бок.
Идем молча в сторону метро. Наконец я рассказываю про Фурцеву-младшую. Вика сочувственно кивает и подтверждает ее неудачный династический брак. Рассказывает о Козлове-младшем, про которого ходят нехорошие слухи в МГУ. Дочка Фурцевой, оказывается, ушла от мужа и проживает с дочкой на даче в Переделкине.
Богатые тоже плачут. Деньги и положение могут помочь во многом, но только не в чувствах.
Спектакль в «Ленкоме» проходит на «отлично». Когда я провел Вику в первый ряд – та аж задохнулась от радости и удивления.
– Леша, твоя фамилия случайно не Корейко? – шутит девушка с раскрытыми от восторга глазами, разглядывает сцену, потолок, портьеры.
– Дай миллион, дай миллион, – я корчу рожи и хватаю Вику за рукав, пародируя старика Паниковского из «Золотого теленка».
Вика заливается беззаботным смехом и украдкой утирает выступившие слезы на густо подведенных стрелками глазах. В это мгновение она хороша как никогда. Окружающие мужчины бросают на мою подругу заинтересова