– Зачем мешки? Еще раз спрашиваю.
– Чемоданчики-то больно приметливые. – Кузнецов налил себе еще чаю. – Цеховики искать будут.
– Угу. А перекладывать ценности ты будешь при кладовщиках? – Я выглянул за дверь, коридор был пуст. – Или в туалете?
– Зачем в туалете? – Лева дописал, помотал усталой рукой. – У моего отца гараж есть. Там стоит старая «Победа». Уже не на ходу. Там и переложим. Можно и хранить в гараже. Например, в багажнике. Закрывается на ключ.
– А если твой отец решит ее починить?
И тут в коридоре раздался топот. В комнату вбежал растрепанный Индустрий, позади него маячило несколько студентов третьего и второго курсов.
– Леша, там тебя показывают! По телевизору!
Друзья на меня очумело посмотрели. Я принял скромный вид, закатил глаза.
– Да скорее же ты! – Индустрий схватил меня за руку, потащил.
Когда мы оказались в Красном уголке, меня встретил восторженный гул. Пришлось пробивать себе путь к телевизору. Точнее, к неновой телерадиоле «Харьков». Увы, себя застать я уже не успел, Кириллов разговаривал с каким-то рабочим – «план перевыполним, спасибо партии!».
– Это было необыкновенно! – Индустрий прыгал позади меня.
– Гагарин! – кричали все вокруг. – Какой он??
Пришлось встать рядом с телерадиолой, усадить всех на стулья. Рассказать о Гагарине, съемках «Огонька». Потом прочитать «Мгновения». И еще пару стихов.
Разогнать импровизированный концерт удалось только коменданту, который появился в дверях и показал мне пальцем на свои наручные часы. И правда, было уже поздно.
Глава 7
Как мы гуляем наповал!
И пир вершится повсеместный.
Так Рим когда-то ликовал,
и рос Аттила, гунн безвестный.
В воскресенье я просыпаюсь знаменитым. Утром начинаются звонки на вахту, днем уже приносят ворох восторженных телеграмм. И как только узнали мой адрес? Ах, да. В той же столице работает Мосгорсправка. Платишь десять копеек и получаешь адрес любого человека. Ну, почти любого. Плюс «земля слухом полнится». Парень из МГУ, не москвич. Вот и пошли звонить в общагу.
В коридор тоже выйти проблема – сразу вокруг образуется толпа. Ходим теперь втроем. Дима таранит народ, Коган идет сзади и отвечает влет на все вопросы. «А книга будет? – Будет. А когда концерт? – В среду на мехмате». И откуда только все узнал?
Отстают от нас в парке. Мы находим свое уединенное местечко под дубами, где распивали грузинское вино после экса.
– Да… заварил ты кашу, Рус, – вздыхает Коган. – Что теперь делать будем-то?
– Все идет по плану, – успокаиваю я друзей. – Ты, Дима, отвезешь тайком одно письмо. Потом расскажу. Адрес я тебе дам. А ты, Лева, перескажешь всем своим друзьям, знакомым анекдот от Русина. Якобы только что услышал. Пора качнуть немного весы в обратную сторону. Хрущев им плох…
Я сплевываю.
– Что за анекдот? – заинтересовался Коган. Кузнецов тоже придвинулся ближе.
– Хрущев с членами Президиума ЦК – Брежневым, Шелепиным, Сусловым – приезжает пообедать в ресторан. Официант спрашивает:
– Что будете заказывать?
– Мясо, – отвечает Хрущев.
– А овощи?
– Овощи тоже будут мясо.
Птицы испуганно взлетают с деревьев от громового хохота друзей. М-да… Юмор из будущего пока вне конкуренции.
Первым приходит в себя Коган. Вытирает слезы, смотрит на меня внимательно:
– Анекдот точно разойдется по Москве. Убойный. Но это же опасно. Вычислят быстро.
– Пускай вычисляют. Антисоветчины тут нет, есть легкая критика некоторых товарищей на верхах.
– Зачем? – теперь в себя приходит и Кузнецов.
– Информационная война. Хрущева сейчас не поливает только ленивый – за кукурузу, за «перегнать Америку»… Надо качнуть маятник в другую сторону.
Я сажусь на траву, достаю учебник. Кладу на него лист бумаги. Синей ручкой вывожу большие квадратные буквы:
«ГЛОРИЯ! Это пишет вам В. И. Извините за корявый почерк – все в спешке, на коленке. Мне грозит сильная опасность. Да и вам теперь тоже. Пишу сообщить, что случайно вскрыл целую систему военных преступников, живущих в СССР, которых покрывает лично председатель КГБ Семичастный. Ниже я привожу их имена и адреса проживания. При желании – можно проверить. По личному распоряжению Семичастного неоднократно закрывались уголовные дела по карателям, служившим фашистам, предателям по типу Власова и другим пособникам Гитлера. В КГБ заметают сор под ковер и боятся международного скандала. Один из сотрудников, занимавшийся преступниками, странным образом покончил с собой. Другой просто пропал. Теперь и мне грозит опасность. Я буду скрываться до последнего – им меня не взять. Решайте сами, что делать с этой информацией. На всякий случай напишу еще одному иностранному журналисту. Искренне ваш, В.И. P.S. Письмо после прочтения уничтожьте.
1. Антонина Федорова, по мужу Гинзбург. «Тонька-пулеметчица». Добровольно пошла на службу к фашистам, работала палачом Локотского округа. Лично расстреляла около полутора тысяч человек (партизан, пленных…) из пулемета. Живет в Лепеле (Белорусская ССР), работает контролером на местной швейной фабрике.
2. Александр Юхновский (Мироненко). «Алекс Лютый». Сотрудник тайной полевой полиции ГФП-721, участник пыток и расстрелов советских граждан. Член КПСС, живет в Москве, по адресу улица Грановского, 3. Печатается в газете «Советская Армия», переводит Гашека с чешского.
3. Василий Мелешко. Поселок Ново-Деркульский Западно-Казахстанской области. Военный преступник, участвовавший в массовом убийстве жителей деревни Хатынь и ее последующем сожжении.
P.P.S. Это из самых крупных. Всего список Семичастного включает в себя двадцать две фамилии. Есть в нем члены КПСС, крупные хозяйственные фигуры… Простите, что взваливаю на вас это, но мне больше не с кем поделиться. Удачи!»
Разумеется, двадцать две фамилии – выдумка, их у меня не было. Тем более членов КПСС. Максимум, что удалось нарыть – Тоньку-пулеметчицу, Лютого и Мелешко. И то только потому, что, готовясь к одному из уроков по истории, я читал Википедию и теперь смог вызывать нужные страницы в памяти. Зато, как только найдут трех, будут искать и остальных из списка. Это как в том анекдоте, когда в дом культуры колхоза шаловливые школьники запустили трех поросят. Написали на боках номера – один, два и четыре.
Для достоверности я хотел включить в список Глории еще какого-нибудь иностранного военного преступника. И у меня даже был на примете Франц Стэнгл, палач из знаменитого лагеря «Собибор». Он проживает в Австрии, еще не опознан. Но увы, я не знал его адреса. Поди найди. Ладно, и так поверят.
Пока я писал, парни тоже не теряли время даром. Лева показывал Димону, как завязывать галстук модным узлом. Новый, синий, в полоску. Трепещи, мгимошник!
– Вот, держи, – я протер письмо от отпечатков пальцев, аккуратно запечатал в конверт. Еще раз протер. – Отвезешь вот по этому адресу, – я подал Димону визитку Глории. – Руками конверта не касайся, держи за края.
Я показал, как держать, чтобы не оставить новых отпечатков.
– Просунешь под дверь квартиры. Только смотри, чтобы никто не заметил. Визитку не потеряй.
Жалко ли мне было Семичастного? Ничуть! Если ты поставлен главой государственной службы безопасности, а занимаешься организацией заговора и переворота – сам себе враг.
Отправив Кузнецова с письмом, а Леву рассказывать анекдот, я возвращаюсь в общагу. Успеваю помыться, перекусить, поинтересоваться планами Вики (зубрить русский и биологию к экзаменам), как меня вылавливает молодой парень с короткой прической. Показывает красное удостоверение, представляется порученцем Мезенцева. Меня ждут на Лубянке.
К бывшему зданию Госстраха, ставшим, как смеялись шутники, «Госужасом», мы подъехали в пятом часу. Проехали площадь Дзержинского, повернули направо. Во двор заехали со стороны улицы Кирова. Окна внутренней тюрьмы были черными – Семичастный закрыл самые известные советские казематы. Последнего заключенного – американского летчика Пауэрс – два года назад обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля.
Порученец провел меня через КПП, где два сержанта тщательно проверили паспорт. Нашли фамилию в журнале посещений, выписали пропуск. На лифте мы поднялись на третий этаж и по длинному пустому коридору – воскресенье – дошли до рабочего кабинета Семичастного. Я это понял не сразу. Сначала мы прошли через большую приемную с фикусами, вошли в специальный тамбур с двумя массивными дверями. Что-то пискнуло, щелкнуло. И, лишь войдя в кабинет и увидев генерала в цивильном, я осознал резкий поворот в романе под названием «Жизнь Алексея Русина». В комнате находились трое. Сам Семичастный, Мезенцев и пожилой, смутно знакомый дядька в костюме с орденскими планками. Хозяин кабинета в гражданском не производил особого впечатления – высокий лоб, мясистый нос, капризные губы. Председатель сидел в кресле за рабочим столом с батареей телефонов на приставной тумбе. Стол для совещаний, несколько книжных шкафов, три кресла у стены, карта СССР, сейф, фотография Дзержинского – Феликс Эдмундович был запечатлен идущим куда-то быстрым шагом. Пока я рассматривал председателя – все трое разглядывали меня, им явно не очень нравилась моя борода.
– Проходи, располагайся. – Семичастный махнул рукой в сторону кресел, где уже сидели неизвестный и Мезенцев, тоже в обычном сером костюме. Председатель КГБ отпустил порученца, снял пиджак, прихватил с рабочего стола знакомую папку – ясно, «Город не должен умереть» – и сел напротив, положив роман перед собой на небольшой столик.
– Давай знакомиться. Генерала Мезенцева ты знаешь, справа от тебя генерал-лейтенант Кулагин из… – Семичастный сделал едва уловимую паузу, – Министерства обороны. Мне представляться надо?
– Нет, Владимир Ефимович, – коротко ответил я.
Мезенцев согласно кивнул, Кулагин даже не шелохнулся. Я определенно встречал фотографии этого человека – широкое крестьянское лицо, складки у бровей, уголки рта вниз, лысина, маленькие колючие глаза… Министерство обороны? Ася ведь по ведомству военной разведки… Короткий прокол памяти. Точно, это же начальник ГРУ Ивашутин! «Генерал-лейтенант Кулагин», жди, будет он перед неизвестным пацаном полное имя и звание светить.