С Викой встречаемся всего один раз – и то погулять по парку. Подруга сама готовится ко вступительным экзаменам, и ей не до свиданок. Плюс возникла серьезная проблема. За мной толпой таскаются первокурсники. Володя Сидоренко отвез рукопись «Города» Асе и тут же разболтал знакомым, что его принимают в «Метеорит». Разумеется, валом повалили начинающие поэты. Все ждут заданий, собраний, но пока все, на что меня хватает – это попросить Леву заказать у знакомого слесаря значки болидов, вонзающихся в Землю. И убегать от кандидатов через проходные аудитории.
На значки меня навела мысль моего загробного путешествия. Я там тоже мчался, словно метеорит в кипящем вакууме. Как вспомню – так вздрогну.
Пока я вожусь с «болидами» – живыми и железными, – успевает умереть бессменный премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, появляется Организация освобождения Палестины. Мир стремительно катится к хаосу, в моей жизни тоже порядка мало.
Во-первых, проблема денег. Мы перетаскиваем их с вокзалов на вокзал, после чего я скрепя сердце даю команду спрятать мешки в гараже Когана-старшего. Прячем в старую «Победу». Ключ от багажника Дима с Левой торжественно вручают на хранение мне. Проблема в том, что в багажник легко проникнуть из салона. Да и вообще, все на соплях держится. Решит Марк Наумович починить и продать «Победу», откроют в сервисе машину и ахнут – пистолеты, пачки денег, слитки… Лева клянется, что он все узнает заранее, но я что-то сомневаюсь. Закон Мерфи в действии. «Если какая-нибудь неприятность может произойти – она случается». Даю Леве команду связаться с Изей и узнать контакты какого-нибудь маклера. Пора покупать дом.
Во-вторых, творческая интеллигенция. Роман еще не издан, но слух по Москве о нем идет. Усиливается поток желающих почитать. Мне названивают на вахту, отлавливают на парах. Я еду к Твардовскому в «Новый мир». Именитого редактора в издательстве журнала нет, он на даче. Творит. Беседую с заместителем – белобрысым высоким мужиком в растянутом свитере. «Да, команда поступила, копию Федина курьер вчера привез, верстаем макет, в июне выйдет». Со мной подписывают договор – выплачивают небольшой аванс. В кабинет заместителя наведываются несколько сотрудников поглядеть на «молодое дарование». Обещаю после выхода журнала устроить фуршет в ЦДЛ. В глазах – скепсис. Ну какой фуршет может устроить студент, да еще не москвич? Сало с водкой?
Зато в издательстве «Советский писатель» все проходит иначе. Тут меня принимает лично директор издательства – Николай Васильевич Лесючевский. Импозантный мужчина с ранней сединой в волосах. Долго жмет руку. Оказывается, копия Федина сначала была прочитана в «Советском писателе», причем рукопись выдавалась самым заслуженным сотрудникам всего на одну ночь. Чуть ли не под роспись. Машинистки с нее уже сделали копию и отдали в редактуру. Меня знакомят и с корректором – пожилой, но модно и стильно одетой женщиной. Юлией Федоровной Корниленко. Именно она будет править «Город». Мне с ходу предлагают переименовать роман а-ля Ивашутин – «Город должен жить». Я вежливо отказываюсь. С редакторами нужно держать себя строго, не давать садиться на голову. Многие из них сами пытались писать, не получилось. Они всегда знают как лучше, но это, увы, не всегда лучше.
Что радует, так это деньги. В «Советском писателе» мне предлагают очень приличную ставку. 250 рублей за авторский лист. Всего в «Городе» 12 с лишним авторских листов, и сумма получается космическая – больше трех тысяч рублей. Но в кассе, куда меня отправляют за авансом после подписания договора, «космос» резко сдувается. Сразу вычитают подоходный налог и налог на бездетность (6 %). Последний я пытаюсь оспорить – студенты освобождены. Но «налог на яйца» все-таки с меня берут, обещая сделать перерасчет, когда привезу справку из института.
На руки получаю около тысячи – остальное после выхода книги.
Сразу еду в Елисеевский и закупаюсь деликатесами. На месте разбитой витрины – новое стекло. Починили. Стиляг не заметно, зато есть очереди. Беру икру черную и красную, водку, шампанское, колбасу с сыром, торт «Московский». Тащу все на себе к Асе в Алтуфьево.
Нахожу знакомый домик. Огородик, колодец, навес, под которым дрова, – все это выглядит довольно грустно и безнадежно. Почему Родина так относится к своим героям??
«Груша» мне рада. Вокруг прыгает Брунька – пес неясной породы. Женщина с улыбкой тянет меня в дом.
– Прекрасно написал! – Пока я выкладываю деликатесы, Ася Федоровна накрывает на стол. – Я даже не ожидала. Приврал, конечно, кое-где, но для художественного романа это не страшно.
Мы садимся за стол, чокаемся шампанским.
– Приезжал твой Мезенцев, – Ася тяжело вздыхает. – Воспитывал. Хотела сказать ему пару ласковых… да сдержалась.
– Степан Денисович нормальный, – я кусаю бутерброд, тяну в рот замечательную капусту «Груши». – Сам в Смерше воевал.
– Этот-то да, – Ася Федоровна подпирает голову, вертит в руке бокал с шампанским. – Вот в 43-м у нас начальник был, Леня Гриб… Зверь. Убийца. Говорил тихо, почти шепотом. Но боялись его, ужас просто… Ты знаешь, что в полковой разведке служить – это как космонавтом стать?
Я помотал головой.
– Все хотят, но мало кого возьмут. Никто ниже майора на нас даже голос не повышал. Но и убивали, конечно же, нас не в пример простому, окопному солдатику. В окопе у тебя хоть шанс есть уцелеть, да и свои кругом, а разведчик в боевом выходе – один против всей фашистской Германии.
– Вот у нас случай был, – Ася начала вспоминать. – Большой разведгруппой углубились мы в немецкий тыл на пятнадцать километров, задание предельно простое – без «языка» не возвращаться. В первое же утро наткнулись на немцев и почти поголовно были перебиты. В живых остались я да восемнадцатилетняя девчонка – санитарка Кира. Делать нечего, нужно пробираться к своим и докладывать о гибели группы. К обеду на лесной дороге мы заметили «Опель» и мотоцикл сопровождения, открыли огонь и застрелили водителей. В «Опеле» сидел полковник, но он и выстрелить не успел – машина влетела в дерево.
Немца связали, положили на плащ-палатку. Тащим этого стокилограммового хряка по мокрой земле. За полчаса почти не продвинулись, даже разбитая машина все еще была видна…
– И что дальше? – Я разлил в бокалы остатки шампанского.
– Да убери ты эту шипучку. Открой водку.
Ася достала из шкафа рюмки, я сдернул с горлышка бутылки пробку-«бескозырку».
– Развернула рацию и вышла на связь. Кое-как продиктовала фамилию и звание пойманного полковника. Леня Гриб обрадовался. И приказал: «Доставить пленного живым любой ценой, даже ценой собственной жизни! Точка! Без полковника не возвращайтесь».
– Какой-то важный чин оказался. – «Груша» махнула рюмку, зажмурилась.
– Немец русского не знал, но, услышав свою фамилию, по интонации понял, что он за линией фронта очень важен и что время работает на него, нужно только умело тянуть его… А мы тем временем совсем выбились из сил, тащить по лесу здоровенного немца – работа для пятерых мужиков, а не для двух сорокакилограммовых девчонок. Даже если зарыть рацию, оружие и вещмешки – не поможет. Попробовали поставить его на ножки, так он, сука, не держится, в обморок падает. Хотели припугнуть, разбили прикладом нос, но немец орет «Хайль Гитлер». Идейный, гад.
Я тоже выпил свою рюмку, закусил. Асю не торопил, ждал продолжения.
– Наш план «А» – кое-как дотащить немца до своих, с треском проваливался, а ведь с минуты на минуту весь лес наполнится веселым лаем породистых овчарок… Срочно придумали план «Б». Привязали пленного к березе, развели костер, поставили укол и в районе плеча сделали ножом глубокий порез до кости…
Вдруг Ася заплакала. Уткнулась лицом в платок. Я подскочил, не зная, что делать. Метнулся к раковине, налил в стакан воды. Поставил перед Асей. Но та уже справилась с собой. Плечи перестали вздрагивать, вытерла платком глаза.
– Может, не надо дальше? – спросил я, хотя мне ужас как хотелось узнать, что там дальше.
– Да ладно, дорасскажу. Сначала немец терпел, но потом его как подменили. Еще минуту назад он, глядя на окровавленный нож с улыбкой на губах, был готов умереть за фюрера, а тут задергался, завыл и еще не на русском, но уже не на немецком как мог объяснил, что ему стало гораздо лучше и он готов бежать в советский штаб полка, чтобы скорее сообщить ценные сведения…
– Мы с Кирой навесили на него автоматы, рацию, и он, как новогодняя елка, бежал впереди всех, еще и подгонял: «Фрау, битте шнеллер ворвартс!!!» Десять километров до своих прошли за каких-то три часа.
Гриб представил нас с Кирой к орденам солдатской Славы и похвалил за находчивость: «Молодцы, товарищи разведчицы, ловко вы «языка» ножичком припугнули – подзадорили, а в результате всего лишь маленький порез на плече… ничего страшного, до расстрела доживет…»
– Я ничего не понял, – покачал головой я. – Немец испугался пореза?
– Нет, – Ася встала, начала собирать тарелки со стола. – Мы не собирались пугать пленного. Кира туго обвязала его правую и левую ноги в районе паха и руки под мышками. Затянула палочками потуже, вколола в полковника лошадиную дозу обезболивающего, а я своим немецким штыком с пилой на обухе принялась отпиливать офицеру руку…
У меня челюсть поехала вниз. Я смотрел на эту миниатюрную женщину и не мог поверить своим глазам.
– Стокилограммовый мужик без рук и без ног уже совсем не такой тяжелый, – спокойно тем временем продолжала Ася. – Культи бы прижгли головешками и дотащили бы его до наших. А если повезет, то еще и живого…
Я пытался что-то сказать, но слов не было. Совсем.
– Вот так, Лешенька… Хоть бы не было войны…
29 мая 1964 года, пятница
Москва, Пушкинская площадь, дом 3
– Как делается газета, знаешь? – толстый низенький мужчина с большими залысинами на голове и дымящейся «беломориной» в желтых зубах вел меня по главному зданию «Известий». Сегодня был мой первый рабочий день в качестве стажера отдела репортажей. Возглавлял отдел тридцатилетний Герман Седов – тот самый ученик Заславского, которому звонил декан на мой счет.