Вроде и слова его вполне доброжелательные, но подляной от них за версту несет. Топит конкурента перед концертом? Мысленно пытаюсь предугадать, на чем еще он меня может поймать. Понадергано у меня из современных поэтов дай боже! От продолжения неприятной темы спасает появление Гагарина. Вот уж кому я рад безмерно! Да и Евтушенко про меня сразу же забывает, бросаясь навстречу первому космонавту. Они явно видятся не в первый раз и здороваются, как старые знакомые.
– Алексей, спасибо что приехал! – Гагарин жмет, наконец, и мою руку. – Ребята очень хотели послушать твои стихи, я их заинтриговал своими рассказами.
– Ну, с Евгением мне трудно будет конкурировать.
– Да брось! Вы совершенно в разных жанрах пишете. К тому же и проза у тебя отличная. У нас твой «Город» в отряде уже почти все прочитали. И еще очередь в библиотеке на «Новый мир» на месяц вперед. Кстати, после концерта будет небольшое дружеское застолье – готовься, вопросами тебя там сегодня замучают!
Гагарин улыбается, и не ответить на его обаятельную, открытую улыбку просто невозможно. От него исходит такая позитивная энергия, что не хочется его отпускать. Но раздается звонок, предупреждающий о начале концерта, и он уходит. А мы с Евтушенко выходим на сцену, где нас по очереди представляет Николай Петрович.
Первым выступаю я, и это нормально. Понятно, что новичок идет на разогреве у более именитого поэта. Его присутствие за журнальным столиком в углу сцены меня совершенно не смущает, стихи для выступления отобраны такие, что за них не стыдно. И начинаю я, конечно, с «Мгновений», сразу задавая высокую планку концерту. Меня слушают внимательно, тишина в зале стоит оглушительная. После каждого стихотворения зрители громко хлопают, но стоит мне поднять руку, как аплодисменты тут же послушно затихают и зал застывает в ожидании новых строф. Эта нынешняя любовь публики к поэзии не перестает меня удивлять. И чем ее объяснить, я, если честно, так и не знаю. Искреннее восхищение в глазах людей порой наводит меня на мысль, что такое увлечение поэзией в обществе напрямую связано с отсутствием в нем цинизма. Нет, циники, конечно же, есть и сейчас, но их количество несопоставимо с тем, что будет в 70-х и 80-х. Видимо, люди еще не утратили способность ярко сопереживать услышанному, прочитанному и увиденному.
Но Евтушенко, кажется, не ожидал от меня стихов такого уровня, и по его лицу заметно, что он в легкой растерянности. Снисходительность на лице будущего классика быстро сменилась напряженным вниманием. Скосив глаза, вижу, как он задумчиво трет пальцами острый подбородок, откинувшись в кресле.
Выслушав целую овацию, я уступаю место Евгению. Один из самых популярных советских поэтов показывает класс – читает, как дышит. Его стихи понятны и доступны любому слушателю. Не зря его поэзию называют эстрадной. Хотя любовь Евтушенко к игре словами и звуками доходит до вычурности – этого тоже нельзя не заметить. А его пафосная риторика иногда попахивает откровенной конъюнктурой. Собственно, Евгений и войдет в историю нашей культуры как уникальный поэт, способный отвечать на любые запросы общества. От прославления Ленина и Сталина в 50-х до антисоветского разворота в 80-х и западноевропейского оппортунизма в 90-х. А сейчас, в середине 60-х, он представляет себя трибуном послесталинского периода и верным последователем Маяковского. Сам не замечая того, что пафосная высокопарность в его стихах зачатую соседствует с откровенным прославлением мещанства. И он вступает этим в жесткое противоречие с позицией самого Маяковского, который как раз мещанство люто ненавидел и презирал.
Первое очарование выступлением Евтушенко спадает. Его заразительный бодрый оптимизм больше не цепляет меня. Он слишком красуется на сцене, и вскоре я понимаю, как мало в его стихах искренности и глубины. Передо мной вроде бы и романтик, но при этом разочаровывающе расчетливый и прагматичный. Конечно, на нынешнее восприятие Евтушенко накладывает отпечаток и весь мой жизненный опыт, и мое послезнание. Я не могу отделить для себя того молодого поэта, что вижу сейчас перед собой, от старого прожженного циника, в которого он превратится на закате своей жизни. А поэтому разочарование постепенно копится, и вскоре я уже перестаю жадно вслушиваться в стихи, раздающиеся со сцены. Нет. Это точно не мой кумир.
Поэтическое отделение концерта заканчивается, и под бурные овации мы с Евтушенко покидаем сцену. Перемещаемся в зрительный зал, где в первом ряду оставлены два места. Пока идет небольшой перерыв и музыканты расставляют свои инструменты, нас окружают зрители. Евтушенко большой мастер в живом общении с публикой – поэт улыбается, сыплет остротами и вообще испускает вокруг себя флер очарования, под который тут же попадают особы женского пола. Женя просто купается в дамском внимании и восхищении, щедро раздает автографы – явно наслаждается всем этим. Я же держусь намного скромнее, как и положено начинающему автору, и, отвечая на вопросы публики, веду себя не в пример сдержаннее. Аудитория вокруг меня собралась по большей части мужская, оттого и сами вопросы серьезные – почти все они относятся к «Городу». Кто был прототипом главных героев, живы ли они, какова их дальнейшая судьба? Еще раз мысленно даю себе слово позаботиться об Асе.
Наше общение с публикой прерывается с продолжением концерта, вернее с его второй, музыкальной, частью. Молодые ребята из джаз-банда играют с огоньком, задорно, много импровизируют, это настоящее живое выступление. Исполняют они известные современные песни, что-то я слышу впервые – в общем, впечатления остаются приятные. Но… не более того. Не цепляет. Мне трудно восхищаться музыкой, которую слышал по радио все свое детство и которая изрядно приелась еще тогда. Восхищаться песнями времен молодости наших мам и пап, над которыми мы снисходительно, а иногда и зло посмеивались в юности. Оказалось, что в моей второй жизни при суперпамяти есть свои большие минусы – я не могу воспринимать сто раз виденное и слышанное как что-то новое и уж тем более новаторское. Невозможно получить первое, даже самое яркое впечатление дважды. Потому что я уже знаю: на смену этой музыке, этим фильмам, этим спектаклям придут более свежие, интересные и более профессионально сделанные. Сейчас же мне остается только вежливо хлопать.
После концерта большая часть публики расходится, а нас с Евтушенко ведут в офицерскую столовую, которая на время превращена в банкетный зал. Отдельные столики сдвинуты буквой «П», как на свадьбе, и накрыты белыми скатертями. В роли двух свадебных генералов, видимо, выступаем мы с Женей. Он-то, наверное, привык к подобному: застолье для артистов после концерта – вполне привычная практика, – а вот мне как-то неловко. Впрочем, первое смущение быстро проходит. Гагарин знакомит нас со своими товарищами, по очереди представляя их. Я, волнуясь, пожимаю руки Титову, Быковскому и Поповичу, на их кителях, как и у Юры, Звезды Героев Советского Союза… Слышать по радио и телевидению прославленные имена первых космонавтов – это одно, а видеть этих людей рядом с собой, говорить с ними – совсем другое. Ощущения непередаваемые!
На данный момент по программе «Восток» в космосе побывали уже шестеро космонавтов, но семейной пары Николаева и Терешковой на концерте не было – у них недавно родился ребенок, и им явно не до развлечений. Зато здесь присутствуют все остальные летчики из Первого отряда – те, которые тоже скоро отправятся в космос, но в рамках новых космических программ – «Восход» и «Союз». Вот они стоят передо мной – герои, имена которых никому пока не известны: в форме – Комаров, Леонов и Беляев, рядом с ними в штатском – Феоктистов и Егоров, один – инженер-конструктор, другой… врач. Полет «Восхода-1» с тремя космонавтами на борту состоится совсем скоро, уже в октябре, «Восхода-2» – в марте, и тогда впервые человек выйдет в открытый космос. Экипажи, видимо, уже сформированы, потому что космонавты держатся вместе.
Рассаживаемся за столом, я оказываюсь между Гагариным и круглолицым, загорелым Леоновым. Последний постоянно улыбается, весело шутит. Все окружающие смеются, шутят в ответ.
Еда на столе вполне обычная, как в любом рядовом ресторане, никаких особых изысков. Тосты произносятся и в нашу честь, и за здоровье принимающей стороны. Но пьют за столом мало, рюмки и фужеры поднимают скорее чисто символически. Не похоже, что спиртное здесь под запретом, просто ребята из отряда космонавтов знают свою норму. Я вообще не пью, помня, что мне потом за руль садиться, а вот Женя, которого привезли на служебной машине, ни в чем себя не ограничивает, и на его поведении это сильно сказывается. Он становится шумным, громко смеется и с жаром рассказывает о своей недавней поездке на Братскую ГЭС. С видимым удовольствием выслушивает похвалы в свой адрес. Комплименты Женя любит. Как и всеобщее внимание. А мне это только на руку.
Мы сидим и тихо разговариваем с Юрой. Он тоже собирается в отпуск и сейчас решает, куда ему с семьей поехать. Да уж… с его известностью со спокойным семейным отдыхом могут возникнуть проблемы. Если только на необитаемом острове ото всех скрыться? Гагарин смеется, говорит, что этот вариант он тоже рассматривал. Неожиданно выясняется, что Юра – большой фанат водных лыж и даже принял участие в организации Всесоюзной федерации этого вида спорта. В следующем году они уже собираются проводить первые официальные соревнования. Уговаривает меня хотя бы раз прокатиться на водных лыжах, чтобы почувствовать, как это здорово. Его увлечение мне понятно – человека отстранили от полетов на самолете, берегут его как национальное достояние, а душа-то по-прежнему требует риска и выплеска адреналина. Не удивительно, что его страсть к катанию на водных лыжах разделяют и многие другие товарищи по отряду космонавтов – эти парни привыкли жить на грани риска.
Рассказываю в ответ о серфинге. Мол, на Западе стало модным кататься на доске на волнах. Попутно выполняя разные пируэты.
– Там, на