– Тебе-то откуда знать? Все они такие из себя чистенькие, пока до койки дело не дойдет.
Вот сучка… знает ведь прекрасно, что я ее слышу. Вот из-за таких ситуаций и не люблю я иметь дело с фарцовщиками. Но костюм, который она притащила, и правда хорош. И сидит на мне он отменно, даже брюки подшивать не нужно. Пиджак, на мой вкус, немного коротковат, но здесь уж никуда не денешься – мода сейчас такая. Нехотя снимаю костюм, убираю его в прозрачный целлофановый пакет. Зову Боба.
– Сколько она хочет?
Названная сумма, конечно, немаленькая, но костюм того стоит. А главное – эта дура, кажется, сама не до конца понимает, какую классную вещь она притащила. Куда ей, с ее куриными мозгами. Ей бы только жвачкой в переходе спекулировать. Боб тихо советует:
– Поторгуйся с ней. Кэт наверняка уступит, она на тебя запала.
– Да пошла она… На, – отдаю Бобу названную сумму. – Сам с ней торгуйся.
– Духи есть французские, «Мисс Диор», нужны?
– Ладно, давай их тоже заберу.
В результате, отдав практически все, что у меня с собой было, я покидаю «конспиративную» квартиру, даже не попрощавшись с наглой девицей. Шопинг был на редкость удачным, но я остался совсем без денег. И теперь мне придется ехать в Абабурово за наличностью, – откапывать айзеншпицевскую заначку. А времени на эту поездку вообще нет. Если только вечером туда мотануться и заночевать?
Логос последние десять минут тихонько звенит в голове натянутой струной. Словно настойчиво подгоняя меня в спину – хватит, мол, ерундой заниматься, дела же ждут! Согласен, ждут. Поэтому и сам тороплюсь поскорее уйти от Боба, чтобы не терять драгоценное время.
Внизу на выходе из подъезда молодая женщина с трудом пытается вывезти на улицу детскую коляску. Ребенок хнычет, мамаша его успокаивает.
Нынешние коляски жутко неудобные и неповоротливые, да еще и пружина у входной двери тугая. Вздохнув, притормаживаю, чтобы помочь.
– Давайте так, вы подержите мои вещи, а я вынесу вашу коляску?
Женщина с радостью соглашается принять мою помощь, и я вручаю ей свои пакеты и плащ. Прямо в дверях мы сталкиваемся с группой коротко стриженных мужчин в штатском. Я укоризненно смотрю на них:
– Товарищи, позвольте нам сначала вынести коляску, мы очень спешим!
Мужчины нехотя отступают, давая мне протиснутся и пропуская за мной женщину. Один даже помогает придержать тугую дверь. Пока я ставлю детскую коляску на асфальт, мужчины уже успевают исчезнуть в подъезде. Все, кроме одного. Рыжий парень с веснушками внимательно смотрит на фирменные пакеты, которые женщина мне передает. Потом глядит на меня:
– Эй, парень, подожди-ка!
И тут чуть в стороне я замечаю милицейский «уазик». Упс… В голове взвывает СЛОВО, время словно замедляется. Воздух превращается в кисель, рыжий все никак не поднимет руку, чтобы подозвать меня к себе.
Я успеваю подумать сразу о многом. Похоже, что я попал под облаву и по душу Боба приехала милиция. Прокручиваю внутри ситуацию. «Индульгенции» у меня с собой нет, и для начала мне придется долго доказывать, что я не верблюд и оказался в этой «нехорошей» квартире совершенно случайно. Иначе запросто могут включить меня в состав «преступной группы». С покупками своими мне точно придется расстаться – это вещдоки. Потому что если я на них предъявлю права, то налицо уже факт моего участия в спекулятивной сделке, а это влечет за собой штраф как минимум и телегу по месту учебы. В свете предстоящего вступления в партию мне это совершенно не нужно. Покупка вещей у спекулянтов – это та же аморалка, просто в более легкой форме.
И совсем не удивлюсь, если Боб, спасая собственную шкуру, легко сдаст ментам – кто я и что я. А это уже иной уровень неприятностей и новая встреча с Москвиным. Значит, что? Надо рвать когти.
Я резко вдыхаю воздух-кисель, время возвращается к своему привычному ритму.
– Парень, ты оглох?
Не дожидаясь новых приказов от рыжего, перепрыгиваю через декоративный заборчик и срываюсь на бег. Сзади раздаются свистки, – оглядываюсь, из «уазика» вылезает милиционер в форме. Оперативник бежит за мной, бухая ботинками. Детская площадка, прыжок через скамейку, я наращиваю темп. Редкие прохожие на улице смотрят на меня с любопытством, но не мешают. И то хлеб. Кто-нибудь ведь мог и попытаться схватить. Помощь родной милиции сейчас не пустой звук для народа.
Выбегаю на Архипова, быстро пересекаю ее и ухожу во дворы, продолжая движение в сторону Солянки. Свистки все дальше, а потом и вовсе затихли. Фу… Похоже, все-таки оторвался. Не мудрено. Здесь такие лабиринты из старых зданий, что сам Минотавр обзавидовался бы. Но не расслабляюсь – милиция свой район лучше меня знает. Пробегаю задворками синагоги, выскакиваю между домами на Солянский проезд и тут же ныряю в свободное такси, на мое счастье, стоящее на обочине.
– На Таганку, – прошу я шофера, – и, если можно, побыстрее, опаздываю. Готов доплатить за срочность.
– Ну если готов… – смеется дядька в кожаном картузе.
Почему на Таганку? А куда еще? Я же не попрусь с костюмом к Федину, а потом еще и на партсобрание? Нужно срочно закинуть его домой. Мог бы и на метро, конечно, доехать, но на Ильинку мне нельзя, там одни учреждения, и в каждом по посту милиции, – значит, до «Площади революции» не доберешься. На Дзержинку тоже лучше не соваться – на проезде Серова я буду как на ладони. А станцию «Площадь Ногина», которая в будущем станет «Китай-городом», еще не открыли, увы. Так что такси. Но подъехать на нем прямо к дому мне паранойя не позволяет. Лучше сделать небольшой крюк и остановиться у метро на многолюдной площади, чтобы затеряться там окончательно. Вся поездка обходится мне в семь минут и какую-то мелочь, меньше полтинника натикало. Отдаю водиле рубль и ныряю в толпу. Выдыхаю. Все, теперь меня сам черт не найдет.
Нет, нужно завязывать с этими фарцовщиками! Вроде и обращаешься к ним только в случае большой нужды, но такое легкое решение всех проблем неизбежно затягивает, как в омут. И это рано или поздно приведет к закономерному итогу – попадалову на деньги или потере своей репутации. Второе даже более вероятно – нет сомнений, что Боб меня сдаст.
С другой стороны, что он обо мне знает? Писатель? Так их сотни в Москве. Ради одного бегуна не будут искать. Или будут? Нет, вряд ли. Это уже точно паранойя…
Перевести дух получается только у Федина в приемной. Секретарша сделала страшные глаза и кивнула на свободный стул. Ага, значит, в кабинете у Константина Александровича сейчас кто-то важный.
Рядом сидят двое мужчин, видимо, хорошо знакомых между собой, потому что за то время, пока я жду вызова к Федину, они успели обсудить массу своих общих знакомых. Тихое журчание их речи окончательно успокоило меня, теперь оно навевает легкую дремоту. Откинувшись на спинку и прикрыв глаза, я задумался о своем насущном. Например, о том, что сегодня кроме партсобрания у нас еще и заседание редколлегии, где мои друзья должны представить на суд Марка Наумовича первые статьи. А мой черед настанет чуть позже, после того, как я завтра возьму интервью у Чарльза Сноу. Волнуюсь немного – как оно все пройдет?
Слух неожиданно цепляет знакомое имя, и я невольно начинаю прислушиваться к чужому разго вору.
– Солженицын?! Да ты не представляешь, какой он скандал здесь устроил! Требовал найти завистников, выкравших его рукописи и часть архива. Кричал, что написал роман века, угрохав на него несколько лет.
– Он? И роман века? Не смеши! Его же читать невозможно. Пишет каким-то странным языком, на котором давно никто не говорит. И потом какой смысл красть у писателя рукописи? Их же нельзя издать под чужим именем!
– Вот и Федин ему так же сказал. Но Солженицын на этом не успокоился, в КГБ помчался, представляешь?! Говорят, тоже там требовал найти его бесценные рукописи.
– А они сразу вскочили и побежали искать! – хохотнул собеседник. – Небось перекрестились на радостях, что этот «Достоевский» без своей писанины остался.
– Но вообще дело тут нечистое, согласись… – задумчиво возразил рассказавший о пропаже рукописей Солженицына. – Какая-то провокация наме чается.
– Нечисто, да. Особенно если учесть, что Суслов с Ильичевым иначе как «литературный власовец» Исаича даже не называют.
– А с чего вдруг так?
– Ну вроде как Солженицын имел дурость сказать кому-то из писателей-фронтовиков, что Власов вовсе не предатель, а идейный борец со сталинским режимом.
– Совсем, что ли, сбрендил?!
Дальше разговор обрывается, поскольку распахивается дверь фединского кабинета и оттуда выходит какой-то важный седой дядька. Федин провожает его до дверей приемной, а заметив меня на обратном пути, кивает:
– Зайди, Алексей.
Писатели зло на меня смотрят, но молчат. Я оставляю плащ на вешалке рядом с секретаршей, захожу. Присаживаюсь за стол, пакет с виски скромно ставлю в ноги.
– Ну что… Хочу тебя поздравить. – Федин закуривает. – Поскольку твоя книга распродана в рекордные сроки, решено издать дополнительный тираж «Города». На этот раз 100 тысяч экземпляров. А учитывая тираж «Нового мира» да плюс стартовую партию книги, то и вовсе идешь на рекорд. Переводами «Города» тоже уже занимаются, так что скоро и за рубежом тебя издадут.
– Константин Александрович, сам бог велел такое дело обмыть! – с улыбкой выставляю коробку с «Чивас» на стол.
– Открывай, раз так! – смеется мэтр.
– Нет, я не могу. Мне сегодня еще в партию вступать, так что вы уж сами за мой успех выпейте.
– Молоток! Так держать. Документы на квартиру-то сдал?
– Справки все собрал, завтра отвезу.
– Молодец. А что со сценарием?
– Написал. Собираюсь его в Госкомитет по кинематографии завезти.
– Правильно, нечего тянуть. Пока в Японии будешь, здесь все твои дела и решатся. Надо мне Романову позвонить, – почти дословно повторяет Федин слова Фурцевой.
Я смущенно кашляю.
– Ну… вроде как Екатерина Алексеевна тоже хотела ему набрать.