Все улыбаются, но как-то так слегка… снисходительно. Словно они хорошо знают эти «застенки» и реально оценивают шансы сбежать оттуда. Я скромно пожимаю плечами:
– Да моей заслуги в этом нет, просто люди порядочные попались. Сначала врач в тюремной больнице, потом следователь. Собственно полковник Измайлов и дал мне возможность сбежать – подложил ключ от наручников в карман и деньги на дорогу. Оставалось только добраться сюда и проверить, нет ли хвоста.
– Нет, наружку за собой не привел, молодец. И ничего подозрительного у Радиокомитета сейчас тоже не происходит. Видимо, тебя и не сильно ищут.
– Так сегодня же 48 часов истекает, а предъявить им мне нечего. Может, поэтому и дали сбежать?
– Ну… был бы человек, а что предъявить – они нашли бы.
– Главное не это. Полковник Измайлов сообщил мне, где держат Степана Денисовича.
Все четверо мужчин тут же подбираются, и снисходительные улыбки исчезают. А у меня аж холодок по спине пробежал от их острых взглядов. Ух, а товарищи-то какие… опасные.
– И где же?
– В Сенеже, на базе ГРУ.
Один из мужчин, тот самый со смутно знакомым лицом, крякнув досадливо, хлопнул ладонью по столу.
– Я же говорил, что нам надо до конца проверить все объекты ГРУ! А вы мне что? «Какой дурак будет держать Мезенцева так далеко от Москвы?» Где Малиновский и где ум? Родион его пропил давно!
– Павел Анатольевич, не кипятись, – Иванов обращается к «носатому». – Это ведь может быть и ловушка.
Все замолкают, обдумывая ситуацию. Потом начальник Особой службы решительно отодвигает стул.
– Нет. Измайлова я знаю, сталкивался с ним по работе. Он, конечно, карьерист, но человек осторожный и до такого, как его начальник Бобоков, никогда не опустится. Надо проверить информацию и ехать туда.
– Я с вами, – резко вскакиваю, но меня тут же ведет в сторону. Черт, ненавижу уже эту слабость!
На меня снова снисходительно смотрят четыре пары глаз. Вот просто читаю в них: мальчик, не мешай взрослым дядям работать!
Иванов качает головой:
– Нет, Алексей. Ты отправляешься отдыхать. И, судя по твоему состоянию, лечиться. Не хочешь спать – садись, пиши отчет по Японии. – Увидев мое обиженное лицо, мягко добавляет: – Знаю, что парень ты у нас смелый, но к штурму базы ГРУ я тебя не допускаю. Оставь это дело специалистам.
Все уходят, оставив меня в гордом одиночестве. А до меня наконец доходит, почему лицо Павла Анатольевича показалось мне знакомым – это же легендарный Судоплатов!
Беру из стопки бумаги чистые листы, кладу их перед собой. Пытаюсь сосредоточиться на отчете. Но мысли разбегаются, как тараканы, то и дело перескакивая с одного на другое. Тру лицо, заставляя себя думать про встречу с Мацурой Танто, про компьютеры, интернет, но нет… писатель из меня сейчас никакой.
Снова приходит Ася Федоровна, приносит мне горячий чай и градусник.
– Леш, ну что ты мучаешь себя? Ляг, поспи. Смотри, какие глаза воспаленные!
В глаза и правда словно песок насыпали. И поспать пару часов мне сейчас точно не помешает.
– Ладно, согласен на любой продавленный диван и даже на скрипучую раскладушку!
– Да где ж я тебе их возьму, – смеется женщина. – А что, обычная кровать не подойдет?
Неподалеку от медпункта, за дверью без какой-либо таблички оказалась небольшая комната, похожая на обычный номер гостиницы. Кровать, тумбочка, стол с двумя стульями – вот и вся ее обстановка. При входе стенной шкаф и дверь в санузел. По словам Аси, здесь есть еще несколько таких же «спален» для дежурных сотрудников, ночующих в здании службы. Прошу ее разбудить меня часика через два, чтобы не пропустить очередной укол.
Чувствовал ли я сейчас себя лучше? Ну… смотря с чем сравнивать. Если с первой ночью, то однозначно да. А вот по сравнению со вчерашним днем разница пока не так заметна. Температура все так же держится, и градусник упорно показывает 37,6. Может, чуть легче стало дышать, и горло уже не так зверски болит. Но неизвестно, как мне теперь аукнется путешествие по коллектору по щиколотку в холодной воде. Ладно, будем надеяться на лучшее, дома, как говорится, и стены помогают. С этой успокаивающей мыслью я и засыпаю…
…Когда меня будит стук в дверь, я долго не могу сообразить, где нахожусь. Лежу на удобной кровати, уютно пахнет свежим накрахмаленным бельем, но кругом кромешная темнота. Лишь из-под двери выбивается тоненькая полоска света. Пытаюсь восстановить в голове порядок последних событий. Больница – поездка в госпиталь – побег – Пятницкая. С души сваливается камень – я на свободе!.. Просто сейчас в подземном бункере Особой службы.
В дверь снова стучат, и в номер заглядывает Ася Федоровна, в ее руках медицинская кюветка.
– Леш, давай укол сделаем, нельзя их пропускать. А потом снова ляжешь.
Но я чувствую себя на удивление отдохнувшим, после очередного укола и таблеток спать больше не хочется. Поэтому идем пить чай с «Грушей», поднимаясь наконец из подземелья наверх. За окном уже темнеет, идет сильный дождь. В опустевшем здании службы стоит оглушающая тишина. По словам Аси, еще утром здесь было много сотрудников, а сейчас никого почти не осталось – мы с ней да несколько охранников на постах, все остальные уехали на спецоперацию.
– Ася Федоровна, а как же так получилось, что Степана Денисовича гэрэушники арестовали?
– Внимание грамотно отвлекли, – вздыхает она, – ты, наверное, даже и не знаешь, что у нас три недели назад в Дагестане беспорядки вспыхнули? В газетах-то про это не было. Так Хрущев Ивана Георгиевича в Хасавюрт отправил, чтобы он негласное расследование провел. Уж больно мутная история там получилась – массовые драки словно на ровном месте вспыхнули, никаких причин для этого не было. Ну, и Степан Денисович тоже своих людей туда направил, а сам в срочную командировку на Кубу улетел. Так что, когда он вернулся, Иванова в Москве не было. А сторонники Захарова и Семичастного времени зря не теряли, тем же вечером его дома и арестовали.
Ну, да… не додавили гидру, не все щупальца заговора в июле отсекли. И Малиновского тоже сильно недооценили.
– А что с Хрущевым?
– В реанимации, инсульт. Все подозрительно в одно время случилось. Литвиненко арестован, всю личную охрану заменили, ближайшее окружение отстранено от работы.
– А где сейчас мой «подельник» Андрей Литвинов, не знаете?
– Нет, Леш, не знаю. Только про Аджубея слышала, что его тоже сняли. Видимо, заговорщики ждут завтрашнего Пленума ЦК, а потом сразу чистки начнутся.
Да уж… веселые времена настали. А я сижу здесь, чаи распиваю. Может так статься, что никому мои отчеты и донесения уже не понадобятся. Про статьи свои вообще молчу. Если Аджубея завтра на пленуме попрут из членов ЦК и снимут со всех постов, то о журнале можно навсегда забыть. Интересно, где мои друзья сейчас? Вот как-то не верю, что они тихо по домам сидят. Прогуляться, что ли, до редакции, проверить, не там ли они? А то ведь с ума, поди, сходят от неизвестности…
Ася Федоровна мою идею, конечно, не одобрила, но я пообещал ей проявить максимальную осторожность. Пока она ходила на склад искать для меня куртку подходящего размера, я взял у дежурного ключи от своего кабинета. Здесь за время моего отсутствия ничего не изменилось, пишущая машинка все так же сиротливо стоит на окне. Залез в стол. Из нижнего ящика достал запасной ключ от сейфа. Перебрал его содержимое.
Ордена, сценарий «Города», отпечатанные на машинке экземпляры рукописей, документы на дачу и на квартиру, которые я успел получить перед самым отъездом в Хабаровск. Покрутил в руках хрущевскую индульгенцию. Кому она теперь нужна – эта филькина грамота. Долго решал, стоит ли взять с собой трофейный пистолет. А потом подумал – зачем? Чтобы устроить перестрелку в коридорах Радиокомитета? И дать Бобокову стопроцентный повод посадить меня? Тогда уже никакой Измайлов и Руденко не помогут. Так что взял половину из пятисот рублей, что остались у меня после покупки дачи, сунул в карман свою записную книжку, пропуск, несколько отмычек и решительно захлопнул сейф.
Иду под зонтом по Садовническому переулку. На улице ни души, дождь льет как из ведра. Но если бы я снова сунулся в коллектор, то идти мне пришлось бы уже не по щиколотку, а по колено в воде. Так что отступление через коллектор – это только на самый крайний случай. Проверяюсь заодно – наружки действительно нет. Вахтер сменился, я показываю пропуск и спокойно попадаю в здание Радиокомитета. Прислушиваюсь к вечерней тишине в здании, направляюсь к лестнице. По пустому коридору подхожу к дверям редакции. Там явно кто-то есть, за дверью неразборчиво слышны голоса. Ну… была не была!
Рывком открываю дверь и сразу же прикладываю палец к губам, призывая всех находящихся внутри к молчанию. Потом показываю друзьям на потолок, давая понять, что наша редакция может прослушиваться. Выражение их лиц дорогого стоит – глаза все вытаращили, словно привидение увидели. Девчонки рты руками зажимают. Молча показываю всем рукой на выход.
– Пошли, перекурим, что ли? – первой находится умная Юлька.
– Да, – громко соглашается с ней Лева, – пора и покурить.
Все разом отодвигают стулья и гурьбой высыпают в коридор. Каждый, проходя мимо, старается выразить мне свою радость. Девчонки улыбаются, Левка крепко пожимает мою руку, Димон со всей дури стискивает меня в своих медвежьих объятиях. Я показываю ему кулак и веду всех за собой к лифту, чтобы подняться на последний этаж. Ключ от чердака лежит там, где его в последний раз оставил Иванов, так что вскоре мы уже обнимаемся с друзьями и расцеловываемся с девчонками.
– Тихо вы, черти! – смеюсь я и захожусь в очередном приступе кашля. – Я болею, меня беречь надо. Ну, рассказывайте, как у вас дела?
– Да что мы! Когда тебя выпустили?
– Меня никто не выпускал. Я сам сбежал с Лубянки и теперь нахожусь на нелегальном положении. В бегах я, короче. А вы откуда знаете, что меня арестовали?
– Москвин мне похвалился, что лично тебя арестовал в аэропорту, – скривилась Юлька.