– А парень-то далеко не дурак! – доносится из каминного зала. Судя по всему, речь зашла обо мне, любимом, и это голос Яковлева.
– Он и вблизи не идиот, – ехидно отзывается Бурлацкий, – поосторожнее с ним.
– И если использовать, то только втемную, – добавляет Арбатов, – неизвестно еще, что он дует в уши Гагарину.
– Да уж… как бы парень не испортил нам Юру своими идиотскими затеями.
Вот же суки… Так и тянет спросить: сами, что ли, хотите испортить?! Наступает пауза, слышен лишь звон хрусталя. Снова пьют. Глотки у них точно луженые!
– Может, пора натравить на него комсомольскую банду? – предлагает Шахназаров. – Он же их лидера того…
– Этим тварям сейчас и без Шурика живется неплохо. Их Гагарин вполне устраивает. Людей Хрущева из ЦК убирают, а кто на их место приходит? Вон, даже Юрий Владимирович парочку комсомольцев в наш отдел взял, а уж на что он осторожен.
– Русин уже сам подставился, – хмыкает Бурлацкий. – Рецензию на «Заставу Ильича» в его журнале читали? А разгромную критику последней постановки Любимова? Пока наша творческая интеллигенция молчит и присматривается. Но еще парочка таких рецензий, и она окрысится, объявив его придворным борзописцем и реакционером. А мы поможем.
Слушая их пьяные циничные рассуждения, я злюсь все сильнее, понимая, что с этими прожженными интриганами мне трудно будет бороться в одиночку. И натравить на них Иванова или Мезенцева пока не за что. Пьяные разговоры к делу ведь не пришьешь – кто по пьяни не злословит и не перемывает кости ближнему? Мне нужен более весомый повод. А доказательств, что здесь свито настоящее змеиное гнездо, нет. И от бессилия я чуть ли не закипаю. К концу их пьяных посиделок я уже зол до потери порядочности.
– Ладно, давайте по последней, и пора идти спать. А то завтра тяжело вставать будет.
Снова слышен звон хрусталя, а потом звук отодвигаемых стульев. Мимо бильярдной нетвердым шагом проходят несколько пар ног. Шум и разговоры стихают на лестнице. Наступает тишина. Похоже, все разошлись. В темные окна бьется метель, закидывая в приоткрытую створку пригоршни колючего снега. Я жду еще минут десять, потом делаю несколько вдохов-выдохов и решительно поднимаюсь с кресла. Выхожу в коридор. На моих часах второй час ночи. Осторожно заглядываю в каминный зал. Никого. Свет за собой не потушили, и в камине продолжают гореть поленья. На столе натуральный срач, а водочный дух в помещении стоит такой, что, кажется, кинь спичку – и воздух полыхнет.
Полыхнет… Может, это и есть выход – спалить здесь все к чертовой матери? С пути их, конечно, не свернешь, товарищи уже скурвились. Но на какое-то время точно задержу. Пока разберутся, пока накажут кого-нибудь…
Тогда за дело. Я быстро подхожу к очагу, еще немного подтягиваю к нему медвежью шкуру. Хватаю кочергу и скидываю на шкуру верхнее полено из полыхающего камина. Занимается хорошо. Но загорится ли потом вся комната? Одной шкуры явно будет мало, и я сдвигаю в сторону начинающегося пожара штору одного из окон. Да и кресло с парочкой стульев можно чуть ближе к шкуре придвинуть. Вот! Теперь полный ажур.
Сдерживая кашель от повалившего дыма, выбегаю в коридор. Не забыв перед этим прихватить со стола несколько листков с черновыми набросками. Снимаю ботинки и, стараясь не шуметь, несусь в свою комнату. Там скидываю покрывало с кровати, ворошу постель. Открываю шкаф, закидываю туда вещи из сумки. Их, конечно, жалко, но чем-то придется пожертвовать. Будет очень странно, если я выбегу с пожара полностью одетым, еще и с сумкой в руках. Все документы и прихваченные черновики заранее кладу во внутренний карман пальто. Раздеваюсь и плюхаюсь на постель. Теперь остается только ждать…
Пока я создавал видимость своего пребывания в комнате, из-за двери уже потянуло дымком. Хорошо так потянуло. Сквозняки здесь из-за старых рам приличные, так что и тяга тоже ого-го! Вдалеке раздаются первые крики, по коридору кто-то бежит и стучит во все двери. Моя комната находится чуть ли не в самом конце, поэтому ко мне ломятся к последнему. Тру глаза до красноты, лохмачу волосы. Открываю не сразу, громкий стук успевает повториться несколько раз. За дверью взволнованная пожилая женщина. Открывает и закрывает рот, пытаясь мне что-то сказать. Наконец ее прорывает:
– Пожар! Там чуть дальше черная лестница, бегите по ней на улицу. Парадная уже вся в дыму!
Трясу головой якобы спросонья, хватаю со стула джинсы и шустро натягиваю их. Сую босые ноги в ботинки. Женщина кидает мне пальто с вешалки и выталкивает в коридор. Что ж, этой одежды вполне хватит, чтобы не простыть, но выглядеть достоверно. Я бегу по коридору в указанном направлении и по пути тоже стучу во все двери. Какие-то уже распахнуты, некоторые приходится выбивать с ноги – там пьяные цековцы спят крепким сном. Я стаскиваю их на пол, с удовольствием луплю по щекам, приводя в чувство. Шум в особняке все нарастает, первый этаж уже прилично так полыхает. Мы с прибежавшей на подмогу прислугой вытаскиваем сиятельных алкашей на черную лестницу, а потом и на снег. Кто-то уже и сам выбрался на улицу. Вдали слышны завывания пожарных машин.
– Ты их считал?! – Какой-то пожилой мужик в военной форме хватает меня за плечо. – Все тут или кто еще в доме?
– Да я даже не знаю, сколько их всего! Я здесь в гостях. Но вроде бы все двери по дороге я вышиб и комнаты проверил, никого не забыл. А что вообще случилось?
– Допились, б…! – Мужик зло сплевывает на снег. – В камине огонь не потушили, и, видимо, горящее полено из него выпало. Предупреждал же, сто раз просил!..
Я закашливаюсь, пытаюсь сфокусировать взгляд на жмущихся друг к другу полураздетых консультантах. Видок у всех еще тот! Хотя я и сам, наверное, выгляжу сейчас немногим лучше. Тру снегом шею и уши, чтобы прийти в себя. Следующей пригоршней обтираю лицо. Немного помогает. Кого же здесь нет? Еще раз вглядываюсь в потерянные лица цековцев, на которых всполохами играют отсветы пожара. Нет Яковлева. Гашу первый естественный порыв броситься в пожар за «могильщиком СССР». Нет, не стоит он того. И вместо этого я иду отогнать свою машину от входа, чтобы она не мешала пожарным.
Прости, Александр Николаевич, но за тобой я в огонь не полезу! Мне еще страну спасать от твоих подельников, а ты свой выбор сделал, когда на ЦРУ подписался работать…
Приезжают пожарные, начинают тушить огонь. Нас всех просят не мешаться и вообще пройти в отдельный флигель для снятия первичных показаний. Погиб ответственный сотрудник ЦК – понятно, что будет возбуждено уголовное дело по факту возникновения пожара и проведено тщательное расследование трагического происшествия.
Растерянные погорельцы неорганизованной толпой потянулись к указанному флигелю, расположенному справа от главного дома. Там в тепле мы с хмурыми лицами рассаживаемся за длинным столом в чьем-то кабинете. Нам выдают листы бумаги и ручки, просят по возможности подробно описать события, предшествовавшие пожару.
Бурлацкий недовольно посматривает на пожарное начальство в чине майора и вовсе не спешит выполнять его указание. Не возражает, но и не торопится. Словно ожидает еще чьего-то прибытия. Остальные, глядя на него, тоже выжидают. Понятно, что все они предпочли бы объясняться со следователем из совсем другого ведомства. Я подвигаю к себе лист бумаги, но натыкаюсь на предупреждающий взгляд Бурлацкого – он едва заметно качает головой: мол, не нужно суетиться, юноша!
И действительно. Минут через пять в кабинет бодрой походкой заходит подтянутый, седоватый мужчина в штатском, с портфелем в руках. От него ощутимо повеяло гарью, – видимо, он уже успел побывать на месте пожарища и пообщаться с бойцами. Показывает майору удостоверение и сообщает, что дело передано в другое ведомство. Следствие будет вести КГБ, поскольку данный объект находится под охраной сотрудников девятого управления. Майору остается только покинуть помещение под пристальным взглядом комитетчика.
– Давайте для начала познакомимся, товарищи, – комитетчик достает папку из портфеля и раскрывает ее перед собой, собираясь записывать показания, – полковник следственного отдела КГБ Брусенцов Николай Ильич, я буду вести это дело. Попрошу всех по очереди представиться.
Ух, ты… целый полковник примчался. Хотя чему тут удивляться? Сгорел охраняемый объект и погиб далеко не рядовой партиец. Да еще на рабочем месте, так сказать. Консультанты по очереди называют свои фамилии и должности. Все они, естественно, сотрудники ЦК. Наконец, доходит дело и до меня.
– Алексей Русин. Заместитель главного редактора журнала «Студенческий мир».
Полковник едва заметно морщит лоб, словно пытается что-то вспомнить, и, видимо, все-таки вспоминает. Потому что в его взгляде мелькают узнавание и удивление. Мол, а тебя-то, парень, как сюда занесло?! И в курсе ли генерал Мезенцев? Бурлацкий замечает его реакцию, но истолковывает по-своему. Спешит ему пояснить:
– Алексей не входит в нашу рабочую группу и не является моим сотрудником. Он просто приезжал сюда по делу, припозднился немного и поэтому остался переночевать.
– Понятно. Как руководитель группы… в двух словах поясните, пожалуйста, что здесь произошло сегодняшней ночью.
– Все как всегда. Мы поужинали, потом долго беседовали, обсуждали разные рабочие моменты. Затем пошли спать.
– Все одновременно разошлись?
– Нет. Кто-то раньше ушел, кто-то позже. Мы втроем, с товарищами Арбатовым и Шахназаровым, ушли предпоследними, а Александр Николаевич Яковлев еще задержался в зале после нас. Как долго он там пробыл, не знаю. Я быстро уснул и не слышал, когда он вернулся в свою комнату.
Все названные им согласно кивают, типа: да, все верно, так оно и было.
Что?! У меня натурально челюсть отвисает от такого беспардонного вранья! Я просто в шоке. Так быстро, буквально на ходу сориентироваться и дружно перевести все стрелки на погибшего Яковлева, назначив его виновным за пожар?! Охренеть! И ведь ни у кого из этой троицы даже мускул на лице не дрогнул – врут как дышат!