абря 1962 года – ✝ 26 декабря 1971 года, мальчик: 17 июня 1962 года – ✝ 12 марта 1972 года, мальчик: 10 мая 1962 года – ✝ 18 января 1973 года, мальчик: 11 октября 1962 года – ✝ 30 марта 1973 года, мальчик: 7 апреля 1962 года – ✝ 29 января 1974 года, девочка: 19 апреля 1962 года – ✝ 26 марта 1974 года, мальчик: 23 сентября 1962 года – ✝ 28 августа 1974 года, мальчик: 28 декабря 1962 года – ✝ 7 июля 1976 года, девочка: 10 сентября 1962 года – ✝ 17 ноября 1976 года, мальчик: 6 декабря 1962 года – ✝ 1 января 1977 года, мальчик: 22 ноября 1962 года – ✝ 27 июня 1977 года, девочка: 22 июля 1962 года – ✝ 28 августа 1977 года…
Младшие из вновь прибывших мальчиков празднично одеты, будто ко дню собственной конфирмации – в костюмы из гладкого бархата бутылочно-коричневого или темно-синего цветов с брюками клеш и широкими лацканами на пиджаках. Юнцы постарше – в одежде, купленной для чужих торжеств. На девушках новые платья: на одной – светло-синее, на другой – красное с мелким цветочным узором из незабудок, на третьей – из белого хлопка, с такой же белоснежной кружевной отделкой, длиной до щиколоток, сшитое специально для ее похорон.
Сверху спускается зеркальный шар. В темноте раздаются четыре щелчка, и с четырех разных сторон к его серебристой многогранной поверхности устремляются длинные узкие лучи света. Шар начинает вращаться, расщепляя лучи на сотни ослепительных пятен, которые кружатся по пространству, расцвечивая лица и тела детей, молча наблюдающих за новоприбывшими.
Тем требуется некоторое время, чтобы понять, что это не обычный зал для танцев. Здесь двигаются в тишине, которая наступает всякий раз, когда кто-то покидает земную жизнь. Каждый танцует в отсутствии звука собственных шагов и хлопков в ладоши, в отсутствии собственных голосов и утробного урчания, в отсутствии звуков плескания, шорохов, стуков и скрипов, которые возникали при контакте их живых тел с внешним миром, в отсутствии дыхания, в отсутствии сердцебиения.
Сначала их движения скованны, так как обусловлены различными причинами смерти и недавним моментом кончины, но постепенно становятся более плавными.
Мальчик: 31 января 1962 года – ✝ 8 января 1978 года
Мальчик: 3 мая 1962 года – ✝ 17 июня 1978 года
Мальчик: 6 февраля 1962 года – ✝ 26 июля 1978 года
Мальчик: 1 мая 1962 года – ✝ 5 декабря 1978 года
Первым на танцпол выступает подросток, умерший в больнице после долгой борьбы с болезнью. За ним следует другой, который исчез вместе с тремя приятелями, когда они в День независимости погребли на остров и их утлая лодка перевернулась в полнейший штиль. Тогда на берег ничего не выбросило, кроме одной кроссовки и одного весла. Утонувший подросток катит перед собой инвалидную коляску, в которой сидит третий подросток, всю жизнь проживший с серьезной инвалидностью, но теперь он танцует вместе со всеми верхней половиной своего тела. Чуть позади них, покачиваясь в такт с остальными, идет по-мальчишески худенький кудрявый матрос, которого смыло за борт траулера и затянуло в холодное декабрьское море где-то в Западных фьордах.
Юноша: 15 октября 1962 года – ✝ 13 мая 1979 года
Юноша: 12 июля 1962 года – ✝ 8 декабря 1979 года
Затем на сцену вихрем врывается юноша, его танец так стремителен, что никто не замечает ампутированную выше колена больную ногу, загнавшую его в могилу меньше чем за два года. Мгновение спустя к нему присоединяется другой юнец, утонувший, когда его машина свалилась в воду с причала. В Исландии водительские права получают в семнадцать лет.
Юноша: 13 ноября 1962 года – ✝ 23 октября 1980 года
Этот нерешительно застывает на границе кружащихся световых точек, глядя вслед тем, что шли перед ним. Он погиб на строительстве гидроэлектростанции, оказавшись зажатым между бульдозером и турбиной. Наконец, он присоединяется к другим. Но не танцует.
Юноша: 31 мая 1962 года – ✝ 14 января 1981 года
Девушка: 14 июля 1962 года – ✝ 5 сентября 1981 года
Девушка: 23 мая 1962 года – ✝ 23 ноября 1981 года
Следующими из темноты выступают юноша и девушка, оба закончившие жизнь в дорожных происшествиях. Он входит слева – медленно, но легкой походкой, она появляется справа – покачивая бедрами, со скрещенными перед собой руками. В ее объятиях можно угадать очертания младенца – восемнадцатимесячного сына, погибшего вместе с ней. За ними показывается еще одна девушка, будто идущая со стороны зала, хотя зала как такового здесь нет, а есть только сцена. Девушка улыбается.
Юноша: 5 сентября 1962 года – ✝ 10 января 1982 года
Девушка: 6 июня 1962 года – ✝ 30 января 1982 года
Юноша: 3 октября 1962 года – ✝ 14 марта 1982 года
К общему танцу присоединяется девятнадцатилетний юноша, погибший в автокатастрофе вместе со своим единокровным братом. Это сто десятый умерший из родившихся в Исландии в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. По пятам за ним следует сто одиннадцатый умерший – это девушка, которая сама стала матерью меньше чем за год до своей смерти. В ее чреве вырос не только ребенок, но и опухоль, обнаруженная через три недели после родов. Опухоль теперь исчезла навсегда, но ребенок выжил. Последним к танцу на сцене присоединяется юноша, только что поднявшийся со своего смертного ложа в рабочем общежитии рыбацкой деревеньки. Он задохнулся ядовитым дымом, когда в его комнате вспыхнул пожар. Юноша оглядывается через плечо и всматривается в темноту позади него, но там пока никого не видно.
Снова четыре щелчка. Зеркальный шар темнеет.
В глубине сцены загораются лампы. Теперь видна вся толпа детей. Только что прибывшие подростки, юноши и девушки щурятся, прикрывая руками глаза, пока те привыкают к свету. Да, они узнают некоторых из присутствующих здесь.
Тринадцать новых голосов присоединяются к общему хору:
– Дорогие братья и сестры, родившиеся в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, мы ждем вас здесь.
Откуда-то доносится плач новорожденного младенца.
– Стать кем-то, иметь положение в обществе, родиться на достойном упоминания кусочке Земли, жить в знаменательные времена, быть вписанным в мировой сборник историй (пусть лишь один-единственный раз в этой ужасающе длинной книге и лишь одним только пространством между строчек, пробелом между слов, пробелом между буквами или просто пустотой внутри строчной буквы «е») – есть ли что-то более человеческое, чем такое желание? Разве не все мы жаждем быть чем-то, чувствовать, что мы есть, чувствовать, что другие замечают, что мы есть, замечают тот момент времени, когда мы есть? И если кому-то не повезло родиться на севере, вдали от войн, как пылающих на полях идей, так и громыхающих оружием в небе, на земле и на море, то что ему остается, кроме как использовать все хитрости и уловки, чтобы вчитать самого себя в сказания о героях, отыскать себе место в контексте вещей, вдумать себя в историю человечества, вплести себя в паутину всего сущего?
Ее звали Синей Нитью. Когда они впервые ее увидели, ее руки были синими от самых плеч до кончиков пальцев. Ногти были темно-темно-синего цвета, но чем выше по руке, тем светлее он становился, и, дойдя до подмышек, уже был блекло-голубым, пока постепенно не исчезал, растворившись в молочно-белой коже. День был летний, на ней была рабочая черная рубаха с отрезанными рукавами, и поэтому все могли это видеть.
Поверх рубахи она носила кожаную безрукавку, доходившую ей до середины бедер, на ногах – толстые льняные шоссы и грубые деревянные башмаки. Другими словами, она была одета, как мужчина-красильщик на своей работе, но так как ей было всего одиннадцать лет и она была дочерью мастера, никого не волновало, что она носит шоссы, а не юбку, как трудившиеся в мастерской женщины. Коль девочке удобнее иметь короткую стрижку и носить штаны, она вполне могла это делать, но при условии, что обернет ноги отрезком ткани и покроет голову платком, если к ним вдруг нагрянут церковные чиновники (возможно, им нужно будет посоветоваться с ее отцом о новом, более ярком оттенке красного цвета крови, истекающей из тела Христа на кресте, ибо нет ничего чудеснее, чем увидеть собственными глазами сияющий жизненный жар в этой самой крови, которую Он пролил для того, чтобы человечество могло процветать во веки веков), или когда она вместе с семьей потащится на какое-нибудь многолюдное сборище.
Итак, впервые ее увидели такой именно в компании коллег-красильщиков. А если добавить, что ее синие руки были чрезвычайно тонкими, даже до абсурдности тонкими (хотя, очевидно, достаточно жилистыми и мускулистыми, чтобы она могла наравне с мальчиками-подростками таскать в ткацкую комнату лохань за лоханью со свежеокрашенными мотками шерстяной и шелковой пряжи), то и получилось так, что ее прозвали Синей Нитью[41].
Имя прижилось и осталось за ней, когда два года спустя ее взяли на работу в ткацкую мастерскую. Иметь на месте опытного красильщика было очень удобно на случай, если во время срочного заказа неожиданно закончатся нитки определенного цвета. Красильня была расположена в целом дне пути от города, она стояла на берегу реки, терпеливо принимавшей в себя грязные стоки, а жуткое зловоние, сопровождавшее брожение красителей и кипячение в красильных котлах, в конце рабочего дня уносило бризом к самому морю. Поэтому Синяя Нить, отбывая к ткачам, прихватила с собой хороший запас красильных порошков, которых ей вполне хватило бы на несколько сезонов. Вдобавок она обустроила уголок сада за ткацкой мастерской, где на пышных грядках выращивала растения для изготовления основных цветов: вайду – для синего, марену – для красного, а также ту разновидность резеды, из которой получался солнечно-желтый цвет. А уж из этих трех она умела сдистиллировать все двести пятьдесят оттенков, необходимых для мастерской, где создавались столь замечательные и дорогие работы.