К горлу генетика подкатывает позыв на рвоту, но он успевает с ним справиться и тихо повторяет – на этот раз со звонким, мягким «б»:
– Блоуд!
Молчание. Энтони ерзает на стуле. Затем:
– Я не удивлен. Это совсем не странно. Человек твоей профессии…
И продолжает:
– Я знаю, кто ты такой, хотя ты меня и не знаешь. Я живу тут неподалеку. Уже полных шесть десятков и еще пять лет – как раз по сей день. Да, приятель, кто бы мог подумать, что бедный мальчишка из Нигертауна проведет свою жизнь в качестве домашнего негра теологического факультета исландского университета?
– А я тоже знаю, кто вы. С мальчишеских лет видел вас на прогулках тут, у озера, и в березовом лесу. Вы живете на старой даче теологов. Мой отец иногда говорил о вас. Помню, как он однажды сказал моей матери, что во всей Исландии лишь еще у одного мужчины есть твидовый костюм, равный вашему. Нетрудно догадаться, кого он имел в виду. Мы, дети, вас до чертиков боялись. А задумывались ли вы об одной вещи? Если полностью осушить озеро Тингватлаватн, в котором 2 миллиарда 856 миллионов кубических метров воды, а затем извлечь кровь из всех людей на земле (в одном человеке в среднем около 0,005 кубометра крови, просто умножьте это на 7,1 миллиарда) и вылить ее в пустой котлован озера, она заполнит лишь одну восьмидесятую его часть. Одну восьмидесятую! И это всего лишь одно несчастное озеро!
Генетик явно начинает приходить в себя после того, как вырубился на берегу. Он пока не в состоянии произвести точные расчеты кубометров воды и крови, но всё же ему удалось это сделать более-менее без искажений. Он шарит по столу в поисках стакана. Тот пуст. Пузырь виски лежит на боку, в плечике виднеется немного влаги. Схватив бутылку и откинувшись назад, генетик переворачивает ее вверх дном и ожидает, пока последняя капля, скатившись вниз, упадет на его жаждущий язык. Но к тому времени, когда жидкость, наконец, перетекает из прозрачного горлышка в его собственное, он забывает, чем собирался завершить свои разглагольствования о крови. Чтобы подвести хоть какой-то итог, он машет зажатой в кулаке бутылкой в сторону воды и выдает:
– Да, всё человечество не больше крошечной части этого озера…
Энтони Теофрастос Афаниус Браун:
– Бррр, меня всегда пробирает дрожь, когда представители нордической расы начинают рассуждать о крови…
Молчание.
Наконец пришелец, похлопав в ладоши, чтобы согреть их, произносит:
– А я несколько раз разговаривал с твоей женой, когда она проходила мимо моей дачи. Надеюсь, ты не против.
Старик подмигивает генетику:
– Мы просто разговаривали.
– Мои жены сами себе хозяйки. Это была Анна?
– Нет, мы представились друг другу. Ее звали не Анна. В этом я уверен.
– Бри́ндис? Она высокая? Когда это было?
– По-моему, ее имя начиналось с «си». Я тогда еще подумал, что не так уж много исландцев с именем, которое начинается с этой буквы[43].
– Тогда это Кáра Мьётль.
– Она немного моложе тебя, блондинка. Это было лет пять назад.
– Да, подходит. Так, значит, вы еще не знакомы с Дорой?
– Пока нет, но Кара… Кара Мьётль… Она интересовалась вопросами из моей области.
– Фитнесом?
– Вуду.
«Будь творцом своей жизни!» – такой девиз отец генетика прививал своим сыновьям. Он постоянно повторял его – буквально по каждому поводу. Не то чтобы он только и талдычил об этой своей жизненной философии, нет, его нельзя было обвинить в однобокости, он был эрудитом старой закалки, одинаково хорошо читал природу, людей и книги, но ему удавалось свернуть в это русло любой разговор. Неважно, затрагивала его беседа с сыновьями обыденные вопросы, такие, например, как стоимость грампластинок или запланированный правительством переход с левостороннего движения на правостороннее, или же они обсуждали животрепещущие темы, такие как атомная угроза, война в Индокитае или создание союза северных стран, вывод был неизменным: равенство и братство великого социализма никогда не будет достигнуто, если каждый борец с несправедливостью у себя на родине, где бы она ни находилась, не сможет распоряжаться своей собственной жизнью. Чтобы менять ход истории, они должны для начала иметь полный контроль над собственным положением. Больше всего на свете мировые капиталисты и их жалкие исландские подражатели боятся именно таких людей. Ибо, когда эти люди сталкиваются с превосходящей силой врага, с необузданным насилием капиталистического монстра, в их арсенале имеется то, что можно назвать бедняцким оружием массового уничтожения их противника: самопожертвование.
В отцовских лекциях слова «эти люди» означали «вы, братья», и с этим иногда было трудно согласиться, особенно если разговор, к примеру, касался просьбы о деньгах на школьную дискотеку.
Позже младший сын Мáгнуса Áугустссона – журналиста, депутата парламента, писателя, певца и истребителя всех видов форели – понял, что отцовская философия была своего рода сверхчеловеческой вариацией молитвы Анонимных Алкоголиков (Боже, дай мне душевный покой принять то, что я не в силах изменить; мужество изменить то, что могу; и мудрость отличить одно от другого), только без Бога и с любым желаемым количеством спиртного.
Дети учатся на примере родителей, и теперь генетик мог похвастаться тем, что стал творцом не только собственной жизни, но и жизни своего народа. Да, он указал соотечественникам на их собственную ценность, активировав их генóм, их книгу жизни в цифровой базе данных во благо всего человечества. Противостоять его делу пытались очень немногие, в основном посредством газетных статеек и нескольких книжонок, но оказались бессильны в борьбе с человеком, который творил свою жизнь сам. Единственным неподвластным ему звеном были его жены, которые по странной прихоти судьбы являлись к нему в алфавитном порядке. Первой была Анна, его школьная любовь, отсрочившая свои планы стать инженером, чтобы он смог получить образование и создать «CoDex». Она родила ему троих старших детей. Следующей шла Бриндис, которая с детства набиралась мудрости в супермаркетах своего отца. Когда Хроульвур и Бриндис начали совместную жизнь, она была второй богатейшей женщиной Исландии. За их спиной шептались, что они сколотили состояние на мертвых соотечественниках: он – на медкартах умерших исландцев, она – на продуктовой империи, которая, как говорили, началась с незаконного выращивания овощей в буквальном смысле на кладбищах Рейкьявика и его окрестностей. Третьей женой стала Кара Мьётль, персональный тренер, она родила ему близнецов. И, наконец, четвертая супруга – профессор экономики Халлдора Октавия Торстейнсон, или просто Дора, на ней он женился исключительно из научного любопытства.
В этом алфавитном порядке определенно было что-то абсурдное, но что он мог поделать? Не сторониться же ему теперь всех женщин по имени Э́йрун, Э́нгильрауд, Э́фемия, Э́мма, Э́йнарина или Э́лизабет?[44]
– Вуду??
– Да, моя специализация – распространение африканских религиозных практик в Новом Свете…
Генетик прерывает его:
– Если вас заинтересовала Кара Мьётль, вам стоит познакомиться с моей новой женой.
– Я бы этого очень хотел.
– Дора – это то, что мы в медицинской науке называем химерой в честь гротескного существа из греческой мифологии. Ее ДНК состоит из генетического материала пяти индивидуумов: ее матери и четырех отцов. Это не сразу заметно, но у нее, например, две разные группы крови, а также она с левой стороны рыжеволосая, а с правой – блондинка. Первый ребенок, родившийся в тысяча девятьсот шестьдесят втором году…
Теперь пришла очередь старика прерывать генетика:
– Это очень интересно! Ты не представляешь, но самым странным из произошедшего со мной в той стране стал случай, когда меня попросили помочь при домашних родах в Рейкьявике в конце лета того же года. И там тоже на свет появился далеко не обычный ребенок.
– В тысяча девятьсот шестьдесят втором? Расскажите мне об этом поподробнее. Я как раз прочесываю базу данных в поисках людей с генетическими мутациями, которые родились в этом году.
Слышны удаляющиеся шаги Хроульвура З. Магнуссона, генетика, и Энтони Т. А. Брауна, теолога.
(Конец записи.)
VIIЗавершение работы(23 октября 2012 года – 15 апреля 2013 года)
Алета выключает диктофон:
– Этого достаточно. Для исследования больше ничего не нужно.
Она опускает диктофон в сумку:
– Это было очень… Как это называется?.. Очень познавательно. Никогда раньше я не разговаривала так долго с одним и тем же исландцем. Это меня многому научило.
Она встает, но, прежде чем успевает выпрямиться, Йозеф хватает ее за запястье. Застыв в неловкой позе, она бросает взгляд на его руку. Бледная тонкая кожа туго натянута над костными наростами, усыпавшими тыльную сторону кисти словно грибы. Из-под съехавшего вниз рукава клетчатой рубашки выглядывает деформированное предплечье. Видимо, ему нужно сказать что-то очень важное, поскольку каждое внезапное движение может привести к новой травме. Не говоря уже о том, что каждое усилие стоит ему немалых страданий.
Он сильнее сжимает ее руку:
– Меня здесь уже не будет, даже если ты опять сюда придешь.
Она кладет свою ладонь на его кисть.
Он отводит глаза:
– Через два дня я ложусь в больницу. Это будет моя последняя госпитализация.
– Я навещу тебя.
– Нет, не надо меня навещать. Речь не об этом.
Так же неожиданно, как схватил, он отпускает ее запястье. Какое-то время на ее коже виден бледный отпечаток его пальцев, но уже через мгновение, когда капилляры снова наполняются кровью, отпечаток исчезает. Алета выпрямляется.
– Мне жаль, что я не могу должным образом отплатить тебе за то, что ты выслушала мою историю, не могу выслушать твою, как учил меня мой отец. У нас на это нет времени. Меня это удручает. Надеюсь, ты простишь меня.