— Пожалуйста… — шепотом попросила я помощи, сама не зная у кого. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…
Рука потянулась за новым свитком, как в глубине зала вдруг послышался грохот. Я тут же резко вскинула голову, оглядываясь по сторонам, не понимая, что могло наделать столько шума. Я ведь была одна здесь. Или… Нет?
Пальцы привычно скользнули в потайной кармашек платья и сжали плеть, которую я после расправы над наемниками, пообещала больше никогда не оставлять. Рукоятка успокаивающе легла в ладонь, и я медленно двинулась к лестнице. По ощущениям звук шел с четвертого этажа. И едва я встала на первую ступеньку, как грохот повторился.
Господи-ты-боже-мой…
Разве это не запретная территория храма? Разве мы здесь не должны быть одни? И самое главное, разве здесь не должно быть безопаснее, чем у Христа за пазухой?!
Вся с ног до головы покрываясь мурашками, я покрепче перехватила плеть и решительно двинулась «на абордаж».
Кто бы ты там не был, призрак, монстр или заблудившийся монах, тебе крупно не повезло, друг. Потому что я чертовски расстроена сейчас. А ты меня к тому же еще и напугал. Так что… Готовь завещание, родной.
Мне оставалось буквально пару ступенек, а в голове совершенно не вовремя вспыхнул образ Шу. Малыш, наверняка, сейчас появился бы из воздуха и, решительно сдвинув крошечные бровки, двинулся бы на разведку, намереваясь закрыть меня от всех опасностей своим крохотным тельцем.
Эта мысль с размаху полоснула по грудной клетке зубастой секирой, и я с шумом втянула в себя воздух, на мгновение закрывая глаза и стискивая плеть до побеления.
Сердце, ты не вовремя. Я не могу сесть посреди лестницы, когда в хранилище творится непонятно что и разрыдаться, ты это понимаешь?!
На что оно лишь грустно улыбнулось и коряво наклеило пластырь на огромную открытую рану, мол: «Видишь? Делаю, что могу…».
О, Боже…
Тряхнув головой, я затолкала эмоции поглубже, утрамбовала их хорошенько и, клятвенно пообещав разобраться с ними позже, накрыла всю эту гремучую субстанцию картонной крышкой. Выглядело не очень надежно, но на время сойдет.
Плеть в моих руках шевельнулась, словно говоря: «И что? Мы так и будем нюни распускать на ступеньках, или уже наконец войдем и разорвем там всех в клочья?».
Войдем. Уже входим.
На площадку четвертого этажа я и правда ворвалась во все оружия, тут же цепким взглядом высматривая чужака. Однако весь мой запал улетел в никуда, потому что здесь была лишь тишь и гладь: все те же стеллажи, доверху забитые свитками, все те же деревянные доски на полу, все та же тишина.
Я нахмурилась, снова и снова пробегаясь взглядом по полкам.
Ну, не показалось же мне?! Или, быть может, звук все же шел с третьего этажа, а не с четвертого? С нехорошим предчувствием я в последний раз с дотошностью детектора осмотрелась и, ничего подозрительного не заметив, развернулась к лестнице, намереваясь проверить нижние этажи, как вдруг!..
Грохот раздался прямо за моей спиной, вызывая у меня слоновье стадо мурашек. Я тут же резко развернулась и с холодком, пробежавшимся по коже, поняла, что звук шел не с четвертого этажа. Он шел из-за стены.
С той стороны что-то билось с невероятной силой, заставляя дрожать стеллажи со свитками.
Бум-бум-бум!
Господи-ты-боже-мой…
Я невольно отступила, покрываясь новой волной мурашек.
Картина напоминала происходящее в фильмах ужасов. И я знала, что только не в меру любознательные героини хорроров пошли бы проверять, что же это такое там стучалось. Наверняка, что-то очень доброе и светлое! Что-то такое, что потом сожрет тебя и не подавится, но…
Но…
Со мной давно такого не случалось. Уже десять лет. С тех самых пор, как малыш Шу принял обличие духа. Ведь именно он баловался такими фокусами.
Безумная, глупая, отчаянная надежда воспарила в моей груди, расправив широкие крылья в тесной решетке. И с колотящимся сердцем, позабыв обо всем на свете, я кинулась прямо к стеллажам, с непонятно откуда взявшейся силой отодвигая их от стены.
В меня словно что-то вселилось. В голове не было ни единой мысли, пока я расчищала себе дорогу к стене. Последней преградой стала какая-то бумажная картина, налепленная на деревянные панели. Я сорвала ее безо всяких раздумий и… Замерла.
Моему взору предстала небольшая дверца в стене с черным каменным кругом в самой ее сердцевине. Следуя внутреннему порыву, я вскинула руку и приложила ладонь к холодной гладкой поверхности.
И тут же почувствовала, как в солнечном сплетении зажглось знакомое тепло и растеклось по всему телу. А черный круг вдруг вспыхнул золотым светом, и раздался щелчок.
С замирающим сердцем, я открыла дверцу и в небольшом пространстве шкафа увидела один единственный свиток, лежавший на кроваво-красной подушке. Почему-то мои пальцы дрожали, когда я брала без сомнений древнюю реликвию.
Позволив плети упасть на пол, я осторожно развернула свою находку, и мой взгляд тут же зацепился за строчки, которые сделали мое тело слабым и заставили ноги подкоситься.
Рухнув на пол, я с разрастающимся до размеров планеты комом в горле снова и снова вчитывалась в одни и те же слова: «И тогда, наконец, я узрел Бога».
Это то, что нужно. Это то, что мы искали.
И та картонка, которой я прикрыла все свои чувства, не выдержала напора и вмиг испепелилась к чертям собачьим. Потому что это было слишком. Прижав к груди свиток, я согнулась пополам, и меня пробило дрожью.
— Спасибо, Шу… — прошептала я. — Спасибо.
Не знаю, сколько прошло времени. Не знаю, сколько я пробыла в странном состоянии, балансируя на грани горя и благодарности. Но в мир меня вернул раздавшийся удивленный голос отца:
— Азалия… Что тут произошло?
Я сглотнула и поднялась. Молча закрыла дверцу шкафа и лишь тогда развернулась к отцу.
— Ты знал про это? — спросила я его, повертев в руках свиток и ощутив, как внутри натягивается струнка напряжения.
Ему многое было известно. И кому, как не ему знать об оберегаемом хранителями тайным знанием? А еще, так уж получилось, что папа был не в большом восторге от моей идеи исцелить Ридриха. Все сходилось, нет?
В его прикованных к моему лицу глазах, как в неспокойной воде, плескалось беспокойство. Лишь на мгновение его взгляд метнулся к свитку в моей руке, но в нем не промелькнуло и тени узнавания или тревоги. Похоже он понятия не имел, что именно я нашла.
Хорошо. Струна с коротким облегченным выдохом расслабилась.
Врагов мне хватало. Мне нужны были союзники, и я рада, что отец все же был в моем лагере, а не преследовал собственные представления о том, как все должно закончится.
— Азалия, о чем ты? — мягко спросил меня Лендрис.
Я без слов протянула ему свиток и стала наблюдать за тем, как изменялось выражение его лица по мере того, как он все больше углублялся в текст. Наконец, он поднял на меня глаза, и в его глазах светилась гордость вперемешку с беспокойством и тревогой.
— У меня все получится, папа, — прошептала я. — Осталось только еще чуть-чуть постараться.
— Азалия… — осторожно проговорил отец таким тоном, будто хотел спустить меня с небес на землю, делая ко мне шаг.
Но я не позволила себя коснуться. Качнув подбородком, я упрямо вздернула голову и встретила его взгляд.
— У меня получится, — надавила я.
Да. Обязательно.
И даже то, что для призыва Бога описанный ритуал нужно выполнять не менее двух лет, меня не остановило. Два года… Подумаешь! Разве это срок?
Десять лет - это срок. Пятьдесят лет - это срок. А два года - ерунда.
И, папа, нечего смотреть на меня так, как будто мы уже проиграли. Я призову этого Бога и заставлю его исцелить Ридриха. Вот увидишь!
ГЛАВА XVI
Дело близилось к вечеру, когда я с тарелкой печенья постучалась в дверь кабинета Ридриха и по привычке потянула за ручку раньше, чем получила дозволение войти.
Хотя мы с отцом вернулись пару часов назад, и по докладу слуг мой злодей был во дворце, я не пошла к нему сразу. Мне нужно было привести мысли в порядок, и я не нашла способа лучше, чем заняться готовкой. Кухарки на кухне, лишь завидев меня, тут же приготовили все необходимые ингредиенты и посуду, но при этом едва дышали от страха и вздрагивали, каждый раз, стоило мне лишь бросить на них взгляд.
Им в какой-то степени можно было посочувствовать. Наверное, они ждут-недождутся того дня, когда мы с Ридрихом, наконец, покинем Иргейс. И я, признаться честно - тоже была в нетерпении.
Я немного скучала по нашему столичному имению. И по столице. И даже по Регори.
Но все эти ненужные мысли тут же вылетели из моей головы, когда я перешагнула порог и увидела своего любимого мужчину. Что удивительно, он не был занят изучением какого-то невероятно важного отчета.
Ридрих сидел, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову. Его глаза были закрыты, и он настолько сильно погрузился в свои мысли, что даже не услышал, как я вошла.
Что ж… Пожалуй, он мог проявлять подобную вольность. Вряд ли нашелся бы хоть один самоубийца, который без спроса вошел бы в кабинет к сейру Абенаж. Посетитель скорее бы иссох перед порогом, дожидаясь позволения войти, чем решился бы потревожить эрцгерцога.
На какое-то время я застыла на пороге, впитывая в себя столь редкую картину. Я хотела, чтобы образ Ридриха, каждая черточка его лица, каждая клеточка тела были выжжены клеймом на обратной стороне моих век.
Если часто смотреть на что-то невероятно красивое, то красота меркнет с каждым новым разом, пока не превращается в обыденность. Но для меня это было совершенно не так. Ридрих, его внешность, запах, голос - весь он в каждую нашу встречу был для меня словно ударом обухом по голове. Так что звездочки начинали плясать перед глазами.
Он был удивительным открытием, сколько бы раз я на него не смотрела. Говорят, что можно вечно смотреть на то, как горит огонь или океан танцует приливами и отливами. Так вот, Ридрих был для меня и огнем, и океаном. Все вместе.