Думай, думай, Химик! Тебя ничего, кроме твоих мозгов, не спасет! Сожрут – не посмотрят на образование, как говорится, бьют не по паспорту, а по морде.
Очередная обезьяна упала совсем рядом со мной, шерсть ее, подпаленная разрядом, дымилась.
Стоп. Гаусс-пистолет – не огнестрельное оружие, он стреляет разрядом. И с помощью него можно что-то поджечь, если дать достаточно сильный и длительный импульс. К сожалению, дохлые обезьяны были слишком влажными, и гореть не стали бы.
Я сосредоточился и представил все известные горючие материалы, адресуя манипуляторам вопрос: что из этого у нас есть?
Откликнулся Длинный. Он вспомнил, что у него в рюкзаке – какой-то растительный жир и палатка из тканого горючего материала. Если облить… Я дал мысленное согласие и обратился к Пригоршне:
–Предлагаю запалить костер! Хочешь жареной обезьянятинки?
–А из чего?– откликнулся Пригоршня.
–Длинный разведет из палатки.
–Давай, только быстро, они валят все сильнее!
Длинный уже занялся делом. Он раскатал палатку, полил ее маслом и передал картинку: отступаем за перегородивший ущелье будущий костер, поджигаем, ждем обезьян, и спокойно, не тратя лишних сил и выстрелов, расправляемся с ними.
Рыжего пришлось тащить – он не мог преодолеть эти несколько метров. Мы отступили за палатку, и Длинный выстрелил. Масло вспыхнуло, зачадило, к счастью, перебивая вонь лилий.
Как ни странно, подействовало. Обезьяны, утратив к нам интерес, полезли к огню. Морды у тварей, несмотря на шевелящиеся жвалы, были зачарованными. Прям жалко стрелять. Но мы, естественно, стреляли. Сейчас обезьяно-пауки не метались, и мы не тратили лишних зарядов и лишних усилий. Больше не казалось, что их – несчетное множество, их было много, да, но не чрезмерно.
Через несколько минут все было кончено. Лишь сладкий смрад, вонь опаленной шерсти и сгоревшей палатки, да трупы тварей напоминали о произошедшем.
–Пойдем,– прохрипел Пригоршня.– Будем надеяться, дальше будет легче.
–Дальше будет хуже,– откликнулся я.
Никита усмехнулся, оценив шутку.
А я подумал: не накаркать бы.
Из ущелья мы выбрались уставшие и замерзшие, но, к счастью, живые и полным составом. И почти без потерь, если не считать основательно уменьшившееся количество зарядов, а так же сгоревшую палатку и масло.
Манипуляторы развлекали нас картинками из своей жизни, облеченными в образы и эмоции – рассказывали про охоту, исследования заброшенных городов, а я пыхтел под гнетом рюкзака.
Горы здесь были низкие. Даже не горы, а холмы, поросшие привычной серой травой. Скалы за нашими спинами упирались в небеса. Впереди холмы становились все ниже и переходили в степь, на горизонте маячила полоса леса. И висел вдали Небесный город, кажущийся отсюда не больше пятака – деталей не разберешь. Мы и правда вышли довольно близко от него.
На холод я старался не обращать внимания. Привыкнуть к нему нереально, но можно идти быстрее, дышать на руки, растирать нос, щеки, уши, чтобы не было обморожения. Я натянул капюшон. Стремительно холодало – следовало спешить: ветер дул с ледника, пока еще достаточно далекого, но холодный фронт приближался с каждой минутой. Над головами пролетела стая больших серых птиц, Сизый проводил ее взглядом и принялся «рассказывать», как охотился на этих обитателей гор.
Внезапно «охотничья байка» от Сизого прервалась сильным ощущением беспокойства.
Дикие.
Манипуляторы остановились, заспорили: Сизый предлагал обойти диких, Рыжий считал, что лучше их шугануть, а Длинный выражал опасение, что это не мы диких «шуганем», а они – нас. Вроде бы, их довольно много.
–Там впереди нечисть,– перевел я для Никиты.– Наши совещаются, пойти их побить или ну его, обойдем?
–Пойти и побить!– оживился Пригоршня.
И в деталях представил себе погибших людей из деревни. Дикие – существа, которым совершенно незачем жить.
Наши спутники, в общем и целом, были с ним согласны. Я надеялся, что диких не придется ловить по лесу – сами на нас выйдут, хотя идея расправы мне отчего-то не нравилась: во-первых, это – неразумно, так проблему не решить, лучше уж дождаться, пока телепаты и люди заключат союз, и ударить общими силами, а не одним небольшим отрядом. Во-вторых, у нас осталось не так много зарядов, проблемы чужого мира волновали не сильно, зато очень хотелось домой.
Сталкеры любят Зону. Не все, но многие, самые удачливые: невозможно пользоваться благосклонностью этого места, если не любишь его, не принимаешь и не уважаешь. И вообще, мы – довольно свободолюбивый народ, я не стал бы жить в Зоне, если бы не привык к ней, если бы представлял себя без нее.
А без Зоны я ничего собой не представляю. Там из Андрея превратился в Химика, весь мой опыт, все приобретения и потери, приятели, привязанности, враги – в Зоне. Я не мыслю себя без нее. Холодный и неулыбчивый мир, куда нас забросила судьба, неплох. Может, даже поинтересней привычной Земли – мира денег, больших и малых городов, алчности, насилия… здесь, по крайней мере, все честно. Но останься я тут, мне скоро стало бы муторно: не приживусь я ни в Небесном городе, ни, тем более, в Лесу или в Столице, занятой телепатами.
Я и проблемы их решаю только потому, что отчаянно хочу назад, как и Пригоршня. Мы здесь – гости. Не «хорошие люди», а просто чужаки.
А вот в Зоне мы – свои. И нам пора домой.
Из гибнущего мира.
Казалось, я чувствую, как все замерзает: ломкой стала трава, останавливаются подземные реки, скованные льдом, все подергивается изморозью, как пеплом.
Если я уйду и оставлю мир погибать – совесть заест.
Дикие больше не проявляли себя – или наши спутники об этом не говорили. У выхода из ущелья мы устроили привал: достали еду, развели костер, сели поближе к огню. Рацион телепатов не подходил нам с Пригоршней – хорошо, были свои запасы. Мясо фибии стало уже привычным, сушеные овощи – тоже. Я вспомнил, что приберег последнюю бутылку водки, но решил пока не говорить Никите – не время. Настроение было, как перед боем. Не последним, не решающим, а очередным выматывающим сражением, совершенно не важным в стратегическом плане. Мне рассказывали – во Вторую мировую войну иногда организовывали военные операции для поднятия боевого духа: занимали крошечную деревушку или одинокий хутор, не имеющий значения… но – победа. Ура, товарищи.
Никита тряхнул головой и вдруг ухмыльнулся:
–Ну что, надерем диким поджарые задницы – полегчает на душе?
–Надерем,– согласился я.– И таки полегчает.
Безмолвно присутствующий при диалоге Сизый проиллюстрировал, как именно мы собираемся «драть задницы»: по мнению манипуляторов, получалось, что убивать диких будут быстро, но максимально болезненно и беспощадно. За, так сказать, испорченную репутацию всех манипуляторов.
Мы спустились с холмов. Еще не начало смеркаться, до леса оставалось совсем немного. Солнце не появлялось, было холодно, пусть и бесснежно, ветер хватал за нос и пальцы рук, пейзаж не радовал – с равнины мы не видели леса, ориентировались по едва заметному над самым горизонтом пятнышку Небесного города.
Аномалий здесь не было. Наверное, когда только попали в этот мир, мы с Пригоршней случайно наткнулись на несколько ловушек и разозлили теорию вероятности…
К вечеру мы рассчитывали достигнуть леса, а потом пробираться в город. Ночевать в продуваемой степи – занятие дурное.
Телепаты уверяли, что лес не такой большой, полоска километра в три, за ней – снова степь и одна из застав. Собственно, туда нам и надо.
И действительно, еще не потемнело, а до леса осталось совсем немного. Уже можно было разглядеть деревья, они были всего раза в два-три выше и толще привычных сосен, с красноватой корой. Вместо листьев ветки были густо усеяны длинными темно-серыми иглами, шелестящими на ветру.
Рыжий, уже отдышавшийся и шагающий бодро, наравне со всеми, поделился знанием: собственно, лес такой невысокий, потому что здесь протекает река – неглубокая, но широкая, и деревья растут по ее берегам. До сих пор я не видел в этом мире рек, и понял, что с удовольствием окажусь около проточной воды, если глубина не позволяет крупным хищникам скрываться на дне. По ощущениям, у реки должно быть безопасно, и там можно заночевать.
Картинки, передаваемые телепатами, изменились, вдруг наполнившись яростью.
В лесу закричала женщина.
Никита уставился на меня:
–Что это?
Вопрос, понятно, был адресован телепатам. Ответ пришел тут же: дикие.Но ладно бы просто дикие —они напали на людей.
Медлить было нельзя. Все мы знали, чем такие столкновения заканчиваются. Визг оборвался, будто отрезало – либо женщину убили, либо же ее взяли под контроль. Мы сорвались на бег. Направление взял Длинный. Он несся, огибая деревья, уворачиваясь от торчащих веток, перепрыгивая через корни, кочки и поваленные стволы. Нам было, мягко говоря, не до пейзажа: едва успевали за ним.
В боку закололо, легкие будто ошпарили. Мы выскочили из леса на берег.
Река и правда была довольно широкой, но мелкой: из весело журчащей воды выступали камни. Здесь росла сочная ярко-зеленая трава вроде земной осоки. Под ногами захлюпало – берег оказался заболоченным.
По колено в воде стоял мужчина, держащий свою спутницу на руках. Я не узнал бы их, если бы не светло-медовые волосы девушки. Искра и Май! Он в сознании, хотя пошатывается. Она, видимо, в обмороке, голова свесилась, и вода полощет кончики волос.
А прямо за ними, на противоположном от нас берегу, стояли дикие.
–Май!– заорал Пригоршня во всю глотку.– Май, братуха, держись, мы идем!
Парень обернулся, заметил нас, на лице мелькнула радость, и тут его перекосило – увидел наших спутников.
Лицо Мая тут же вытянулось, а уголки губ поползли вниз. Он крепче прижал к себе сестру и пошатнулся. Диких было особей пять, все – дикари дикарями. Они приплясывали от нетерпения, но при виде нас насторожились.
–Это друзья!– надрывался Пригоршня, силясь перекричать журчание реки.