Педантичная семантика?
Спор о том, какое относительное местоимение будет подходящим для некоей гипотетической думающей машины однажды в будущем – «кто» или «который», – несомненно, покажется некоторым людям квинтэссенцией педантичных придирок к семантике, но есть и другие люди, для которых этот вопрос поднимает проблему жизненной важности. В самом деле, это совершенно семантическая проблема, в которой требуется решить, какой вербальный ярлык применить к тому, чего никогда раньше не было; но поскольку назначение категорий напрямую связано с основой мышления, они определяют наше отношение ко всему на свете, включая вопросы жизни и смерти. По этой причине я чувствую, что эта местоименная проблема, даже если она «всего лишь семантическая», имеет огромную важность для нашего ощущения, кем и чем мы являемся.
Знаменитый австралийский философ сознания Дэвид Чалмерс, не только мой дорогой друг, но также мой бывший аспирант, посвятил много лет отстаиванию провокационной идеи, что могут быть как «те машины, которые мыслят», так и «те машины, кто мыслит». Для меня идея о сосуществовании обоих типов машин не имеет смысла, поскольку, как я заявил в Главе 19, слово «мыслить» обозначает танец символов в черепе или Столкновениуме (или на другой подобной арене) и это же обозначается словом «сознание». Раз осознанность удостоилась местоимения «кто» (а также, конечно, местоимений «я», «мой» и так далее), то и мышление тоже – и для меня на этом вопрос закрыт. Иными словами, фраза «те из машин, которые мыслят» бессвязна из-за ее относительного местоимения, и если однажды действительно появятся машины, которые мыслят, они по определению будут машинами, кто мыслит.
Две машины
Дэйв Чалмерс исследует этот вопрос беспрецедентным образом. Он рисует картину мира, в котором есть две машины, идентичные до последнего винтика, транзистора, атома и кварка, и эти две машины, стоя рядышком на старом дубовом столе в Комнате № 641 Центра исследований сознания и когнетики в Пакистанском университете, выполняют одно и то же задание. Чтобы быть более конкретными, давайте скажем, что обе машины, используя нестрогие геометрические соображения вместо строгих математических правил, стараются доказать простую, но удивительную «теорему об углах и дуге»[29] из евклидовой геометрии, которая утверждает: если точка (A на рисунке ниже) движется по дуге окружности, то угол (α), опирающийся на фиксированную хорду (BC), на которую эта точка «смотрит», будет постоянным.
Я выбрал эту элементарную, но элегантную теорему, потому что именно ее мы с Дэйвом обсуждали много лет назад с огромным удовольствием и некоторые его комментарии были настолько проницательными, что буквально изменили мою жизнь. Пожалуй, эта судьбоносная развилка даже позволяет представить Рубильник № 6, щелчок которого удалил бы из моего мозга все знания об этой теореме и последующую страсть к геометрии, которой я загорелся, вдумчиво размышляя над доказательством…
Как я уже сказал, эти две совершенно идентичные машины приступают к выполнению задачи в одну и ту же терасекунду по атомным часам и в точной пошаговой синхронности продвигаются к ее решению, симулируя, допустим, точно тот же процесс, который происходил в мозгу самого Дэйва Чалмерса, когда он впервые нашел невероятно изящное визуальное доказательство. Детали программы, выполняющейся в обеих машинах, здесь не важны; важно то, что Машина К (сокращение от «квалиа»[30]) действительно что-то чувствует, тогда как Машина М (сокращение от «мертва») не чувствует ничего. И здесь идеи Дэйва становятся недоступными для моего понимания.
Теперь я должен признать, что для простоты понимания я слегка изменил историю, которую рассказывает Дэйв. Я разместил эти машины рядышком на старом дубовом столе в ЦИСиК, хотя Дэйв этого не делал. Он бы даже возразил, сказав что-то вроде: «Это чертовски непоследовательно – утверждать, что две идентичные машины выполняют идентичные процессы на одном дубовом столе, где одна из них что-то чувствует, а другая нет. Это нарушает законы Вселенной!»
Я полностью принимаю это возражение и признаю себя виновным в искажении слов Дэйва. Чтобы искупить мой грех и превратить мою историю в его, я для начала уберу одну из машин со старого дубового стола в Комнате № 641. Давайте назовем оставшуюся там машину, как бы ее ни звали до этого, «Машина К». Теперь (следом за Дэйвом) мы сделаем довольно неожиданный шаг: мы представим другую, но изоморфную (то есть «отдельную, но неотличимую») вселенную. Мы назовем первую «Вселенной К», а новую – «Вселенной М». В обеих вселенных законы физики одинаковы, и в каждой из них законы физики – это все, что нужно для предсказания будущих событий при известной изначальной конфигурации частиц.
Одним из мириадов следствий моих слов о том, что эти две вселенные неотличимы, является то, что во Вселенной М, как и во Вселенной К, есть галактика Млечный Путь, в ней есть звезда по имени Солнце с солнечной системой из девяти планет, третья из которых называется Землей, и на Земле из Вселенной М есть Пакистанский университет с Центром исследований сознания и когнетики, а в нем – старая добрая Комната № 641. Там даже есть «такой же» старый дубовый стол, а на нем, подумать только, стоит «та же самая машина». Вы ее видите, верно? Но, поскольку эта машина из Вселенной М, мы будем называть ее Машиной М, просто чтобы у нас были разные имена для этих неотличимых машин, расположенных в неотличимом окружении.
Теперь мы, конечно, не можем запустить Машины К и М в «одно и то же мгновение», поскольку они принадлежат разным вселенным с независимыми временными линиями, но, к счастью, законы физики в этих двух вселенных совершенно одинаковы, так что в синхронизации нет необходимости. Мы просто запускаем их и предоставляем самим себе. Как и раньше, они делают ровно одно и то же, поскольку они обе следуют одним и тем же законам физики, и физики достаточно, чтобы определить их поведение с точностью до малейших деталей. И все же что бы вы думали? Как ни странно, хотя обе машины на уровне кварков и далее делают совершенно одно и то же, Машина К наслаждается ощущением того, что она делает, тогда как Машина М – нет. Машина К находится в экстазе, тогда как Машина М не чувствует ничего. Ничегошеньки. Ноль.
Вы можете спросить: «Разве это возможно?» И я, не менее озадаченный, задаю тот же вопрос. Но Дэйв очень охотно объясняет: «О, это потому, что во вселенной Машины К есть что-то еще сверх законов физики, что позволяет чувствам сопровождать определенные типы физических процессов. Несмотря на то что эти чувства не имеют и не могут иметь никакого влияния на что-либо физическое, они все же реальны, они правда там есть».
Иными словами, хотя во Вселенных К и М физика идентична, во Вселенной М напрочь отсутствуют чувства; в ней есть только пустое движение. Таким образом, Машина М проговаривает все точь-в-точь как Машина К. Она заявляет, что в экстазе от доказательства (в точности как и Машина К), снова и снова повторяет, сколько видит в нем красоты (в точности как и Машина К), но на самом деле ничего не чувствует. Ее слова пусты.
Два Дэйва
Что же за дополнительный ингредиент делает Вселенные К и М настолько существенно разными? Дэйв не говорит, но он рассказывает нам, что это само содержимое сознания – я назову его élan mental[31], – и если вы родились во вселенной, где оно есть, то вы счастливчик, а если вы родились во вселенной без него, что ж, не повезло, потому что там внутри вас нет нет ни «вас», ни «меня», ни «кого» (ни «его», ни «ее») – только «оно». Несмотря на эту огромную разницу, все объективные явления в этих двух вселенных идентичны. Так что в обеих есть фильмы братьев Маркс[32], и когда люди М во Вселенной М смотрят «Ночь в опере», они смеются точно так же, как люди К во Вселенной К, когда они смотрят «Ночь в опере».
Самая восхитительная ирония в том, что как и во Вселенной К (в которой мы живем) есть Дэйв Чалмерс, так и во Вселенной М есть некто Дэйв Чалмерс, и «оно» колесит по свету, проводя лекции о том, почему во вселенной, в которой «оно» родилось, есть чувства и почему их нет в изоморфной вселенной, где родился его несчастный «зомби-близнец». Ирония, конечно же, в том, что Дэйв Чалмерс врет и не краснеет, не имея ни малейшего представления о том, что «оно» врет. Хотя «оно» верит, что осознанно, это не так. Увы, этот Дэйв – жертва иллюзии сознания, которая не что иное, как банальный побочный продукт странной петли, глубоко встроенной в его мозг, тогда как его изоморфный аналог во Вселенной К, используя все те же слова и интонации, говорит правду, потому что он правда в сознании! Почему? Потому что не только его мозг наделен странной петлей, но он сам – счастливчик! – живет во вселенной, наделенной élan mental.
Пожалуйста, не думайте, что я потешаюсь над своим другом Дэйвом Чалмерсом, поскольку он действительно колесит по свету, посещая философские факультеты, устраивая коллоквиумы, в которых он с радостью описывает своего «зомби-близнеца» и беззаботно фыркает над его беспомощным заблуждением, ведь зомби-близнец повторяет слово в слово и смешок за смешком всю ту же лекцию, ничего не чувствуя. Дэйв – очень проницательный мыслитель; он, как и я, полностью осведомлен о внешнем безумии его разделения между Вселенными К и М, между Машинами К и М и между им самим и его мнимым зомби-близнецом, но в то время, как я нахожу все это неприемлемой глупостью, Дэйв убежден, что, как бы ни было возмутительно это разделение, загадочный, нематериальный и лишенный причинности добавочный ингредиент «élan mental» – близкий родственник «чувствия», который обсуждали Странные петли № 641 и № 642, – является недостающей ключевой деталью необъяснимой никак иначе природы сознания.
Зудящее беспокойство о том, что вы можете быть зомби
Последнее время изрядное количество философов сознания, как и Дэйв, повально увлеклись таким понятием, как «зомби». (Хотя скорее это больше похоже на «понятие, которое мы любим ненавидеть».) Оно вроде бы произошло из вудуистских ритуалов на Карибах, оттуда попало в ужастики и затем – в мир литературы. Поиск в интернете быстро выдаст вам всю желаемую информацию, которая в целом достаточно забавна.
По сути, зомби – это бессознательный гуманоид, который действует так, будто он – ох, простите, я имел в виду «оно» – сознательно. В голове зомби никого нет, хотя со стороны можно решить, что есть. Я должен признать, что раз в сто лет сталкиваюсь с кем-нибудь, чей остекленевший взгляд создает жуткое впечатление, что за ним никого нет. Конечно, я не воспринимаю такие ощущения всерьез. Но для многих философов пустая, остекленевшая картинка превратилась в хрестоматийный страх, и сегодня нет недостатка в философах сознания, которые считают зомби не только ужасно мерзким, но и на удивление логичным явлением. Этих философов так беспокоит угроза появления зомби, что они считают своим священным долгом показать, что наш мир – это не холодная и пустая Вселенная М, а теплая и уютная Вселенная К.
Тут вы можете сказать, что вся эта книга согласуется с холодной, остекленевшей зомби-версией взгляда на человечество, поскольку она постулирует, что «Я», в конечном счете, – иллюзия, уловка сознания, фокус, которым мозг обманул сам себя; галлюцинация, привидевшаяся галлюцинации. Это означает, что все мы бессознательны, хотя мы верим, что сознательны, и ведем себя соответственно. Ладно. Я согласен, что это справедливое описание моих взглядов. Но уйма философов из страха перед зомби хотят, чтобы наше внутреннее существование было чем-то большим. Они заявляют, что могут с легкостью вообразить холодную как лед вселенную, населенную одними лишь жуткими пустыми зомби, которая никаким объективным способом не была бы отличима от нашей вселенной; в то же время они настаивают, что мы живем не в такой вселенной. Если их послушать, мы, люди, не только выглядим осознанными или заявляем, что осознанны; мы поистине являемся осознанными, и это совершенно другое дело. Так что Хофштадтер и Парфит ошибаются, а Дэвид Чалмерс прав.
Что ж, я думаю, Дэн Деннет со своей критикой в адрес этих философов попадает не в бровь, а в глаз. Дэн утверждает, что эти мыслители, несмотря на торжественные обещания, не воображают себе мир, идентичный нашему, но населенный зомби. Они даже не особенно пытаются. Они ведут себя как СП № 642, которая, представляя, что сказала бы странная петля, глядя на великолепный лиловый цветок, выбирает обесчеловеченное слово «монотонный», чтобы описать, как она будет говорить, и уподобляет свой голос механическому записанному голосу ненавистного телефонного меню. СП № 642 стереотипно представляет себе странную петлю бездушной, и этот предрассудок грубо обходится с образом совершенно естественного, нормального человеческого поведения. Аналогично, философы, которые боятся зомби, боятся их потому, что боятся механической монотонности, остекленевшего взгляда и леденящей бесчеловечености, которые наверняка наводняли бы мир одних лишь зомби – даже если мгновение назад они подписались под идеей, что этот мир был бы неотличим от нашего.
Сознание – это не люк на крыше
Один из самых часто задаваемых вопросов во время обсуждения сознания примерно таков: «Что именно в сознании помогает нам выживать? Почему бы нам, обладая всем тем же когнитивным аппаратом, не быть просто машинами, которые ничего не чувствуют и не имеют переживаний?» Я слышу этот вопрос примерно так: «Почему сознание добавляется к мозгам, которые достигают определенного уровня сложности? Почему мы выторговали себе сознание как какой-то бонус? Какие дополнительные эволюционные блага обеспечивает обладание сознанием, и обеспечивает ли?»
Если вы задаете этот вопрос, вы негласно подразумеваете, что могут быть мозги любого желаемого уровня сложности, в которых сознания нет. Это значит, что вы купились на отличие между Машинами К и М, которые стоят рядышком на старом дубовом столе в Комнате № 641, выполняя одинаковые операции, но одна из них делает это с чувством, а другая – без. Это предполагает, что сознание – некая доступная для заказа «дополнительная опция», которую некоторые, даже самые навороченные модели, могут иметь или не иметь – как, например, дорогие автомобили, которые можно заказать с DVD-плеером, с люком на крыше или без них.
Но сознание – это не люк на крыше (можете меня цитировать). Сознание – это не дополнительная опция, которую можно заказать независимо от того, как построен мозг. Вы не можете заказать автомобиль с двухцилиндровым мотором, а потом сказать продавцу: «А также, пожалуйста, добавьте “Гоночную мощность”». (Конечно, ничто не может вам помешать сделать такой заказ, но не стоит очень уж ожидать его получения.) Нет смысла и в том, чтобы заказать автомобиль с горячим шестнадцатицилиндровым двигателем, а затем попросить: «Извините, сколько еще нужно докинуть, чтобы получить “Гоночную мощность”?»
Как мое дурацкое упоминание опции «Гоночная мощность», которая на деле не что иное, как верхний край непрерывного спектра лошадиных сил, автоматически доступных двигателю из-за его конструкции, сознание – это не что иное, как верхний край спектра уровней самовосприятия, которые автоматически доступны мозгу из-за его конструкции. Навороченные гоночные мозги в 100 ханекеров и выше вроде наших с вами обладают большим объемом самовосприятия, а потому и большим объемом сознания, тогда как очень примитивные игрушечные мозги вроде комариных им вовсе не обладают, и, наконец, средненькие мозги на пригоршню ханекеров (как у двухлетнего ребенка, домашней кошки или собаки) обладают им чуть-чуть.
Сознание – это не добавочная опция для мозга в 100 ханекеров; это неизбежно возникающее следствие того, что в системе есть достаточно сложная библиотека категорий. Как и странная петля Гёделя, которая автоматически появляется в достаточно мощной формальной системе теории чисел, странная петля самости автоматически появляется в любой достаточно сложной библиотеке категорий, а получив самость, вы получаете и сознание. В élan mental нет необходимости.
Лифософия[33]
Философы, которые верят, что сознание возникло из чего-то помимо и сверх законов физики, являются дуалистами. Они верят, что мы населяем мир в духе магического реализма, в котором есть два типа сущностей: магические сущности, которые обладают élan mental, и обычные, у которых его нет. Если точнее, у магических сущностей есть нематериальная душа, то есть они наделены ровно одной «порцией сознания» (и эта порция – стандартная единица élan mental), тогда как обычные сущности этой порции лишены. (Дэвид Чалмерс верит в два типа вселенных, а не в два типа сущностей внутри одной вселенной, но для меня это схожая дихотомия, раз мы можем представить разные вселенные сущностями внутри большей «метавселенной».) Теперь мне нужно убедиться, дорогой читатель, что мы с вами одинаково понимаем эту дихотомию между магическими и обычными сущностями, и, чтобы максимально ее прояснить, я очень аккуратно ее спародирую.
Представьте философскую школу под названием «лифософия», ученики которой, известные как «лифософы», верят в смутное – даже неопределимое – и все же крайне важное нематериальное качество под названием Листокучность (всегда с заглавной «Л») и которые также верят, что есть определенные особые сущности в нашей вселенной, которые наделены этим счастливым качеством. Не слишком удивительно, что эти благословенные сущности – то, что мы с вами назвали бы «кучей листьев» (сколь бы туманной ни была эта фраза). Если вы или я заметим такую штуку и будем в хорошем настроении, мы можем воскликнуть: «Ого, смотри-ка – куча листьев!» Такого восторженного вопля для нас с вами, я подозреваю, будет достаточно. Мы вряд ли захотим сильно углубляться в ситуацию.
Но лифософа она приведет к следующей мысли: «Ага! Итак, вот еще одна из этих редких сущностей, наделенных порцией Листокучности, этой загадочной, нематериальной, потусторонней, но очень реальной аурой, которая никогда не присуща стогам сена, стопкам бумаги или порциям картошки фри – только кучам листьев! Если бы не Листокучность, куча листьев была бы не более, чем пестрой кучей обломков деревьев, но благодаря Листокучности все эти пестрые кучи стали Листокучными! И поскольку каждая порция Листокучности так отличается от остальных, это значит, что каждая куча листьев на Земле наделена совершенно уникальной идентичностью! Что за удивительный и глубокий феномен – Листокучность!»
Что бы вы ни думали о сознании, читатель, я подозреваю, вы почешете голову над положениями лифософии. Было бы неестественно не задуматься: «К чему вся эта чокнутая Субстанция с заглавной буквы? Что следует из обладания невидимой и неосязаемой аурой?» Скорее всего, вы также задумаетесь: «Что или какой природный посредник решает, какие сущности в физическом мире получат порцию Листокучности?»
Такие размышления могут привести вас к другим трудным вопросам, например: что именно представляет собой куча листьев? Сколько листьев какого размера нужно взять, чтобы получилась куча листьев? Какие листья ей принадлежат, а какие нет? «Принадлежность» к некоторой куче листьев – это черно-белый вопрос? Что насчет воздуха между листьями? Что насчет грязи на листьях? Что, если листья сухие и несколько (половина или больше) из них раскрошились на мелкие кусочки? Что, если есть две соседние кучи листьев, между которыми есть несколько общих листьев? Всегда ли на 100 % ясно, где находятся границы кучи листьев? В общем, как мать-природа смогла точно и однозначно определить, какие объекты достойны порции Листокучности?
Если бы вы были в еще более философском настроении, вы могли бы спросить себя: что случится, если по какой-то нелепой случайности или чудовищной ошибке порция Листокучности достанется, скажем, куче листьев, по которой ползет муравей (то есть составной сущности, состоящей из листьев и муравья)? Или только верхним двум третям кучи листьев? Или куче водорослей? Или рыхлому песчаному замку на пляже? Или зоопарку Сан-Франциско? Или галактике Андромеда? Или моему приему у стоматолога на следующей неделе? Что случится, если две порции Листокучности случайно выпадут всего одной куче листьев? (Или ноль порций, создав «зомби» кучу листьев?) Ужасными или удивительными будут последствия?
Подозреваю, читатель, что вы не примете всерьез лифософа, который бы доказывал, что Листокучность – центральный и загадочный аспект космоса, что он превосходит законы физики, что объекты, наделенные Листокучностью, принципиально отличаются от всех других объектов во Вселенной и что у каждой кучи листьев есть уникальная идентичность – благодаря не ее уникальной внутренней композиции, а той особенной порции Листокучности, которая была ей выделена неизвестно кем и откуда. Надеюсь, вы вместе со мной скажете: «Лифософия – это пестрая куча дуалистьев», и полностью проигнорируете ее.
Сознание: Субстанция с заглавной буквы
Достаточно про лифософов. Теперь обратимся к философам, которые видят сознание как смутное – даже неопределимое – и все же крайне важное нематериальное проявление Вселенной. Чтобы различать это понимание сознания и то, о котором я говорил в книге, я буду писать его с заглавной буквы: «Сознание». Как только увидите это слово с заглавной буквы, думайте о нематериальной субстанции под названием élan mental или проводите аналогию с «Гоночной мощностью» или Листокучностью; в любом случае вы не сильно ошибетесь.
На этом моменте я должен признать, что моя фантазия довольно слабо рисует Субстанции с заглавной буквы. Пытаясь вообразить физический объект, наполненный нематериальной субстанцией (вроде Листокучности или élan mental), я неотвратимо возвращаюсь к образам из чисто физического мира. Так что любая моя попытка представить «порцию Сознания» или «нематериальную душу» неизбежно воскрешает в уме полупрозрачный, сияющий вихрь тумана, плавающий внутри и, возможно, немного снаружи физического объекта, который он населяет. Заметьте, я прекрасно знаю, что это крайне неправильно, поскольку этот феномен по определению не физический. Но, как я уже сказал, моя фантазия слабовата и мне приходится опираться на такой физический костыль.
В любом случае идея четкой дихотомии между объектами, наделенными порцией Сознания, и теми, которые ее лишены, ведет ко всевозможным головоломкам. Например, таким.
Какие физические сущности обладают Сознанием, а какие нет? Обладает ли Сознанием все тело человека? Или в Сознании только человеческий мозг? И может ли быть, что в Сознании только часть человеческого мозга? Где проходят конкретные границы Сознательной физической сущности? Благодаря какому организационному или химическому свойству физическая структура удостаивается права быть наполненной порцией Сознания?
Какой природный механизм заставляет неуловимый эликсир Сознания западать на одни физические сущности и пренебрегать другими? Каким таким чудесным алгоритмом распознавания паттернов обладает Сознание, что он позволяет безошибочно узнавать только нужные типы физических объектов, которые заслуживают его одобрения?
Почему Сознание все это умеет? Оно как-то путешествует по миру в поисках претендентов, к которым может прилепиться? Или оно метафорически светит на землю метафорическим фонариком и изучает ее по кусочку, время от времени говоря себе: «Ага! Вот же та сущность, которая заслуживает одной моей стандартной порции!»?
Как Сознание привязывается к определенным физическим структурам, но не попадает случайно на соседние кусочки материи? Что за «клей» используется для этой связи? Может ли этот «клей» износиться, а Сознание – случайно упасть или перенестись на что-то еще?
Чем ваше Сознание отличается от моего Сознания? Соответствующие порции шли под разными серийными номерами или с разными «вкусами», установив таким образом между нами непроницаемый водораздел? Если ваша порция Сознания привяжется к моему мозгу и наоборот, будете ли вы писать этот текст, а я – его читать?
Как Сознание сосуществует с законами физики? То есть как порция Сознания помыкает материей, не входя в жесткое противоречие с тем фактом, что одних физических законов достаточно, чтобы определить ее поведение?
Скользящая шкала élan mental
Здесь некоторые читатели могут сказать, что я питаю недостаточно уважения к élan mental (также известному как Сознание). Они могут сказать, что выдача этой субстанции варьируется так, что некоторые сущности могут получить много, тогда как другие получают довольно мало или не получают вообще. Это не «все или ничего»; скорее количество сознания, привязанного к отдельно взятой физической структуре, это не ровно одна порция, а любое количество порций (включая дробное). Прогресс!
И все же к таким читателям у меня остается ряд вопросов вроде тех, что приведены ниже.
Как именно определяется, сколько порций (или частей порций) Сознания привязывается к выбранной физической сущности? Где эти порции хранятся в остальное время? Другими словами, где находится Центральный банк Сознания?
Когда определенная порция Сознания уже выдана сущности-получателю (Рональду Рейгану, компьютеру, играющему в шахматы, таракану, сперматозоиду, подсолнуху, термостату, куче листьев, камню, городу Каиру), объем этой выдачи постоянный или он может меняться в зависимости от физических событий, происходящих при участии получателя? Если получатель изменился, вернется ли эта выдача (или ее часть) в Центральный банк Сознания или будет просто вечно где-то плавать, не привязанная больше к физическому якорю? И если она будет плавать, ни к чему не привязанная, останутся ли на ней следы получателя, к которому она однажды была привязана?
Что насчет людей с болезнью Альцгеймера и прочими формами деменции – они все еще «настолько же в Сознании», насколько и были, вплоть до самой смерти? Да и что делает какую-то сущность «той же самой» на протяжении долгих периодов времени? Кто или что постановило, что изменчивый паттерн, который в течение нескольких десятков лет был известен как «Ронни Рейган», «Рональд Рейган», «губернатор Рейган», «президент Рейган» и «экс-президент Рейган», это «одна-единственная сущность»? А если он и вправду объективно, бесспорно был одной-единственной сущностью, какой бы эфемерной и дымчатой она ни стала, почему бы ей все еще не существовать?
И что насчет Сознания у плода (или у его растущего мозга, даже когда он состоит лишь из двух нейронов)? Что насчет коров (или их мозгов)? Что насчет золотых рыбок (или их мозгов)? Что насчет вирусов?
Надеюсь, этот список головоломок прояснил, что количество вопросов, которые влечет за собой Субстанция с заглавной буквы под названием «Сознание», или élan mental, растет и умножается без конца. Вера в дуализм ведет к безнадежно широкой и мутной яме, полной тайн.
Придирки к семантике во Вселенной М
Последний вопрос, который я хочу обсудить, касается знаменитого зомби-близнеца Дэвида Чалмерса во Вселенной М. Напоминаю, что этот Дэйв искренне верит в свои слова, когда «оно» заявляет, что любит мороженое и лиловые цветы, но на самом деле говорит ложь, поскольку «оно» ничего не любит, поскольку «оно» ничего не чувствует – как ничего не чувствуют шестеренки, которые крутятся и вертятся в колесе обозрения. Что ж, меня здесь беспокоит некритическое желание сказать, что этот абсолютно бесчувственный Дэйв во что-то верит, и, более того, верит искренне. Разве искренняя вера – не разновидность чувства? Разве шестеренки в колесе обозрения во что-то искренне верят? Я надеюсь, что вы ответите «нет». Разве поплавок в туалетном бачке во что-то искренне верит? И я снова надеюсь, что вы ответите «нет».
Тогда предположим, что мы немного придержали искреннюю составляющую и просто говорим, что Дэйв из Вселенной М верит в ложь о том, что «оно» любит это или то. Что ж, опять же, нельзя ли поспорить о том, что вера – это разновидность чувства? Я не буду приводить здесь аргументы, поскольку суть не в этом. Суть в том, что видимое различие между явлениями, которые касаются чувств, и явлениями, которые их не касаются, как и многие различия в нашем сложном мире, какое угодно, но не черно-белое.
Если бы я попросил вас выписать список терминов, которые постепенно смещаются от полностью эмоциональных и чувственных до полностью безэмоциональных и бесчувственных, думаю, вы бы легко это сделали. Пожалуй, давайте даже попробуем. Вот несколько глаголов, которые пришли мне на ум, перечисленные в приблизительном порядке убывания эмоциональности и чувственности: мучиться, ликовать, страдать, наслаждаться, желать, слушать, слышать, ощущать, воспринимать, замечать, считать, доказывать, спорить, заявлять, верить, помнить, забывать, знать, вычислять, говорить, запечатлевать, реагировать, отскакивать, поворачивать, двигаться, останавливаться. Я не говорю, что мой невероятно короткий список глаголов безупречно отсортирован; я просто набросал его, чтобы показать, что, безусловно, существует спектр, набор оттенков серого среди слов, которые предполагают и не предполагают наличие за ними чувств. Хитрый вопрос вот в чем: какие из этих глаголов (и сравнимых с ними прилагательных, наречий, существительных, местоимений и т. д.) нам хочется применить к зомби-близнецу Дэйва во Вселенной М? Есть ли какая-то точная пограничная линия, слова за которой запрещены? Кто мог бы провести эту пограничную линию?
Чтобы посмотреть на это шире, обдумайте критерии, которые мы без усилий применяем (я сперва написал «бессознательно», но затем подумал, что в подобных обстоятельствах это было бы странным выбором слов!), когда смотрим на выходки человекоподобных роботов R2-D2 и C-3PO в «Звездных войнах». Когда один из них ведет себя испуганно и пытается сбежать в условиях, которые кажутся нам соответствующими, разве нет оснований применить прилагательное «страшно»? Или нам нужно заранее подготовить некое разрешение на использование слов, выдаваемое только тогда, когда вселенная, которая служит декорациями для действия, наполнена élan mental? И как определять эту «научную» характеристику вселенной?
Если бы зрителей фильма о космических приключениях «научно» оповещали перед началом фильма, что последующая сага разворачивается во вселенной, совершенно непохожей на нашу – а именно, во вселенной без единой капли élan mental, – смотрели бы они равнодушно на то, как какого-нибудь миленького робота вроде R2-D2 или C-3PO (выберите сами) разбирает на части робот побольше? Сказали бы родители своему хныкающему ребенку: «Тихо, не реви! Этот дурацкий робот не был живым! Создатели фильма сказали нам вначале, что во вселенной, где он живет, нет чувствующих созданий! Ни единого!» В чем разница между тем, чтобы быть живым и жить? И, что важнее, о чем тут плакать?
Придирки во Вселенной К
Таким образом, под конец главы мы проделали полный круг и вернулись к «педантично-семантическим» проблемам с местоимениями, с которых мы начали. Нужно ли нам использовать разные местоимения, говоря о Дэйве Чалмерсе во Вселенной К (который, конечно же, «он») и о его неотличимом зомби-близнеце во Вселенной К (который с той же очевидностью «оно»)? Разумеется, эти семантические придирки не ограничиваются людьми и их зомби-близнецами. Если комар в нашей вселенной – в нашей теплой и уютной Вселенной К, переполненной élan mental, – несомненно, прихлопнутое «оно», что насчет индейки? А если индейка – это, несомненно, просто ужин на День благодарения, что насчет шиншиллы? А если шиншилла – это просто меховая шубка, что насчет кроликов, кошек и собак? А потом, что насчет человеческого зародыша? А насчет новорожденного? Где проходит пограничная линия «кто»/«который»?
Как я сказал в начале главы, для меня это важные вопросы – вопросы, которые в итоге напрямую относятся к теме жизни и смерти. Ответить на них может быть нелегко, но раздумывать над ними важно. Семантика – это не всегда лишь педантичные придирки.