Не менее важный «водораздел» — день 17 сентября, когда на территорию Польши вступили войска Красной армии. Карский описывает свои первые впечатления от встреч с жителями оккупированного Советами Тернополя:
Они знали, что Польша раздавлена. Знали и понимали смысл происходящего лучше, чем вся варшавская интеллигенция, все мои просвещенные друзья и осведомленные коллеги-офицеры: Польша перестала существовать.
Российскому читателю предстоит не только разобраться в событиях и датах, но и понять, насколько активно жило подпольное «государство», как действовало конспиративное представительство эмигрантского лондонского правительства в Польше, как функционировала в подполье пестрая коалиция довоенных политических партий; понять значение Армии Крайовой и роль польского правительства в изгнании.
Карский вспоминает об этом многократно: целью польского подполья было не столько бряцанье оружием, сколько сохранение непрерывности деятельности государства, даже если это государство-невидимка с конспиративными структурами. Сохранение политической жизни даже в ситуации смертельной опасности, объединение различных политических партий ради всеобщего сопротивления оккупантам. Действительно, в Польше не появилось сил, готовых пойти на переговоры с немцами и создать коллаборационное правительство. У Польши не было ни своего Квислинга, ни режима Виши во главе с маршалом Петеном.
Воспоминания Яна Карского демонстрируют порой наивность тогдашних политических расчетов. Летом 1939 года Польша жила опасениями перед надвигающейся войной и вместе с тем — уверенностью, что польская армия сильна и окажет достойный отпор Гитлеру.
Позднее, уже после сентябрьского шока, осенью 1939 года царило всеобщее убеждение, что война будет кратковременной, а гарантированная международными соглашениями помощь французов и англичан вот-вот придет. Когда стало понятно, что спасения в ближайшее время ждать не приходится, поляки все еще верили, что послевоенная Польша будет продолжением Польши довоенной, все вернется на круги своя, сохранятся старая иерархия и порядки и в целом послевоенный мир будет тем же, что до войны.
Последствием подобных иллюзий и политических просчетов стало решение начать Варшавское восстание 1 августа 1944 года. «По поводу этого восстания поляки будут спорить еще сто лет» — так по прошествии многих лет Ян Карский вспоминал разговор с Юзефом Реттингером, одним из ближайших советников Владислава Сикорского. Действительно, дискуссия о цене этого великого и трагического подъема не прекращается в Польше до сих пор. Одни утверждают, что у подпольных властей не оставалось выбора, город чувствовал, что немцы вот-вот уйдут, и хаотичные бои происходили бы все равно. Другие считают, что только так жители Варшавы могли показать миру, что они не пассивны, что они сражаются за свою свободу, что им нужна помощь. Третьи говорят, что нет такого политического решения, которое оправдало бы смерть сотен тысяч невинных людей. Ярослав Ивашкевич, один из величайших польских писателей XX века, в своем дневнике 1944 года так описывал повстанцев, пробиравшихся на окраины и приносивших вести из центра города:
Ужасно — безрассудность командования, недостаток снабжения. Им велели выполнять совершенно другое задание, чем то, к которому они готовились в течение трех месяцев. <…> Мысль, что восстание не было подготовлено или разразилось не вовремя, не умещается у меня в голове.
Спустя многие годы восьмидесятичетырехлетний Ян Карский оценит решение о начале восстания:
Это была величайшая трагедия в истории Польши. Ее причиной стал ошибочный расчет <…> И общество, и Бур-Коморовский, и Миколайчик, глава правительства в изгнании, сменивший на этом посту погибшего Сикорского, считали, что, начав восстание, поляки докажут, что они — не враги России. Когда вспыхнуло восстание, Миколайчик отправился в Москву, будучи настроен весьма оптимистически. Он собирался сказать Сталину: вот, мы ваши друзья, мы подняли на борьбу с врагом весь народ. Он не понимал, что для Сталина был не партнером, а лишь жалким попрошайкой, который клянчит помощи. Приняв Миколайчика только после трех дней ожидания, Сталин сказал ему, что не знает, о чем речь. «Мне докладывали, — говорил Сталин, — что никакого восстания у вас нет». А позже заявил, что восстание организовали безответственные авантюристы. <…> В сложившейся тогда международной ситуации не существовало правильного решения. С той политикой, которую вели Англия, Америка и Советский Союз, поражение было неизбежным. Поляки оказались в безвыходном положении.
Каждый год в день начала восстания в Варшаве воет сирена в память о погибших и сотни тысяч людей собираются на старом варшавском кладбище Повонзки, где погребен прах повстанцев.
Ян Карский был первым свидетелем-очевидцем Холокоста — геноцида евреев в оккупированной Польше — и первым польским курьером, добравшимся до самых высоких кабинетов мира и рассказавшим о том, что видел. Он разговаривал с Энтони Иденом, министром иностранных дел Великобритании; 28 июня 1943 года был принят президентом США Франклином Рузвельтом. Неоднократно встречался и с польскими политиками за границей: президентом Польши в изгнании Владиславом Рачкевичем, премьер-министром генералом Владиславом Сикорским, вице-премьером и министром внутренних дел Станиславом Миколайчиком. Одно из самых пронзительных воспоминаний в книге Карского — разговор с эмигрантом из Польши, представителем Бунда в Лондоне Шмулем Зигельбоймом.
«История подпольного государства» была опубликована в Польше только в девяностые годы. Имя Яна Карского, легендарного деятеля подполья и многолетнего эмигранта, могло, без оглядки на цензуру, прозвучать у него на родине только после 1989 года. Двадцать с лишним прошедших с того времени лет в Польше продолжалась работа по возвращению памяти — многие годы запрещенной, но отчасти и вытесняемой общественным сознанием. Памяти, в частности, о том, что до 1939 года в Польше проживало многомиллионное еврейское меньшинство. Нацисты обрекли на уничтожение шесть миллионов людей просто за то, что они были евреями.
Книга Яна Карского — один из главных в польской мемуаристике документов, необходимых для понимания этой истории. Вот только возможно ли ее вообще понять? Марек Эдельман, великий польский еврей, легендарный руководитель восстания в варшавском гетто, как-то обронил в разговоре с двумя пишущими о нем книгу журналистами: «Нет, вы меня не раздражаете. Просто мы говорим на разных языках».
Предисловие к французскому изданию 2010 года
Мир вспомнил о Яне Карском в октябре 1981 года, когда в Вашингтоне открылась Международная конференция освободителей узников нацистских концлагерей, организованная Эли Визелем и Американским мемориальным советом по Холокосту. Откликнувшись на приглашение Эли Визеля, бывший эмиссар польского Сопротивления нарушил молчание, которое хранил с 1945 года. Он снова публично докладывал о преступном уничтожении евреев, свидетелем которого был летом 1942 года. Когда-то, в ноябре того же сорок второго, проделав опасный путь из оккупированной Варшавы в Лондон через занятую Гитлером Европу, он упорно пытался довести свое свидетельство до сведения союзников, выполняя чрезвычайное поручение представителей варшавского гетто.
Его доклад на конференции назывался «Как открылась правда о существовании плана „окончательного решения“». Карский задавался вопросами, что и когда узнали об этом власти западных стран, как они получили эту информацию и какова была их реакция. «Я был в числе тех, кто сыграл в этом некоторую роль», — сказал он.
Тогда-то многие из присутствовавших на конференции и вспомнили о его вышедшей в 1944 году в США книге «История подпольного государства» (The Story of a Secret State). Первый тираж в триста шестьдесят тысяч экземпляров разошелся мгновенно, и вскоре последовало английское издание. Уже в 1945 году книгу перевели на шведский, в 1946-м — на норвежский, а в 1948-м — на французский язык. Французская версия получила двойное название: «Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства» (к первоначальному заголовку прибавили заголовок последней главы).
Выступление Яна Карского на конференции 1981 года стало сенсацией в США и Израиле.
Когда окончилась война, — сказал он, — я узнал, что ни правительствам, ни политическим лидерам, ни ученым, ни писателям ничего не было известно о судьбе евреев. Все они были удивлены. Убийство шести миллионов невинных людей прошло для них незамеченным… В тот день я стал евреем. Как семья моей жены, присутствующей здесь, в зале… Я еврей-христианин. Еврей-католик. И не считаю ересью свое убеждение в том, что человечество совершило второе грехопадение: одни — исполняя приказ, другие — не обращая внимания, одни — не желая знать, другие — оставаясь равнодушными, одни — из эгоизма или лицемерия, другие — по холодному расчету. Этот грех будет преследовать людей до конца света. Он преследует и меня. И это справедливо.
В июне 1982 года иерусалимский институт Яд Вашем присвоил Яну Карскому звание Праведника мира.
А в 1985-м французская публика увидела на экране его прекрасное, залитое слезами лицо — в документальном фильме Клода Ланцмана «Шоа» (съемка происходила в 1978 г.).
В 2004 году появилось исправленное и снабженное комментариями французское издание книги Карского, знакомящее новое поколение читателей с уникальной историей польского Сопротивления. Книга привлекла широкое внимание, тираж был быстро раскуплен, а в 2009-м ее автор стал героем сразу двух непохожих друг на друга романов. Это еще больше подогрело интерес к «подлинному» Карскому.
Настоящее имя человека, известного всему миру как Ян Карский, — Ян Козелевский. Он родился 24 июня 1914 года в Лодзи и был восьмым и последним ребенком в семье ремесленника, владельца шорной мастерской. Никаких фамильных замков и гербов в его родословной нет, что он считал нужным повторять каждому, кто восхищался его «аристократическим» видом. Нет, он принадлежал к почтенному семейству из польского среднего класса и был воспитан как ревностный, но не фанатичный католик и патриот в духе Юзефа Пилсудского