- Ты не можешь ехать автостопом? - спрашивает он. - Черт меня подбери, Дабби и Левис, мы один раз доехали до Монтпильера. Правильно, шкуры?
- Правильно, Пастух, - кричит один из них.
Я вытираю губы салфеткой и беру отцовский портфель со стола. Руки слегка трясутся.
- Что это? - спрашивает Пастух.
- Что что, - переспрашиваю я, и мой голос срывается.
- Этот портфель в твоих руках - он спрашивает раздраженно, - Что-то похожее на бомбу или нечто вроде того. Так бережно. Там бомба? Ты хочешь взорвать Карвер, Нью-Гемпшир?
- Нет, - отвечаю я. - Это подарок. Сюрприз для отца. Он в Ротербурге, и я еду к нему.
Я встаю, отодвигаю стул. Ножки стула скребут по полу. Ребятки за другим столом встают тоже. Мое сердце молотит. Я сильно напуган. Бармен поворачивается к нам.
- Я хочу знать, что у него в портфеле, - говорит Пастух, обернувшись к бармену. У него низкий голос, как из преисподние.
Мы лицом друг к другу. Он ниже меня на голову, но намного сильнее. Широкие плечи. Мускулистая шея. Шрам на лбу над его правой бровью. Маленькие глазки втоплены в его лицо. Мое сердце бьется от страха, и я ощущаю пот, выступающий у меня на лбу.
- Да, Сир, в этом портфеле действительно что-то есть, - говорит он. Но он смотрит не на портфель, а на меня. Наши глаза встретились.
Я хватаю портфель и думаю об отце. Стою и не двигаюсь. Сердце собирается взорваться в груди, и легкие кричат от боли – нужно задержать дыхание, но я смотрю ему в глаза. Этот портфель только для моего отца и больше ни для кого, никто не заберет его у меня и не попрепятствует доставить его.
Я стою как дерево.
Я не сгибаем.
Я не отдам им портфель.
В конце концов, он отворачивает от меня глаза и отступает в сторону с досадой на лице.
- Дерьмо в твоем старом портфеле, - говорит он, тряся головой.
- Эй, что за этим следует? - кричит маленький человечек из-за барной стойки. В конце концов, он уже не глодает телефонную трубку, но она все еще затиснута между челюстью и плечом. Последнее, что он все-таки хочет знать, что же происходит у него в ресторане.
- Да, ничего, Лук, - говорит Пастух и отворачивается от меня, уходя к своей шайке за стол.
Я выдыхаю, а потом набираю в легкие сладкий воздух. Он обдирает мне их изнутри. Сердце бьется все также напряженно, но удары смягчаются. Я беру портфель и выхожу наружу. Быстро. Не глядя по сторонам.
TAPE OZK007 0215 date deleted T-A
Т: Что произошло? Чем я могу тебе помочь?
(пауза 5 секунд)
Т: Что-то не так? Очевидно, ты расстроен – но в чем дело?
(пауза 10 секунд)
Т: Я не хочу выглядеть бесполезным грубияном, но могу помочь, если ты будешь говорить, если объяснишь.
(пауза 5 секунд)
Т: Мой мальчик – два пятьдесят пополуночи. Я сказал, что если ты начнешь, то буду в твоем расположении в любое время дня и ночи. И это правильно. Вот почему я здесь. Но твое участие также важно. Ты должен помочь мне.
(пауза 10 секунд)
Т: Скажи мне — что не так? Очевидно, что-то неверно. Что? Я могу помочь.
(пауза 6 секунд)
А: Что будет дальше?
Т: А что ты полагаешь?
А: Вы знаете, что я полагаю.
Т: Объясни, пожалуйста.
А: Пустота. Все в пустоте. Если вы знаете, что они есть, наполните меня ими…
Он пробудился ото сна, словно вылетел ядром из пушки. Здесь и нигде. И теперь. Комната, кровать, холодный свет луны заполнял комнату. Он был в постели и ощущал холод простыни, но был привязан, изолирован, он существовал в неизвестной стране, в неизвестном мире, и не осознавал, кто он. Он был отрезан и связан во времени. «Кто я? Я – Адам Фермер. Но кто я?» Но Адам Фермер – это только имя и фамилия, слова, урок, который он выучил здесь в холодной комнате, и есть еще одна комната – с вопросами и ответами. Кто был такой Адам Фермер? Он не знал. Его имя могло быть и Кухонная Табуретка, или Подвальные Ступеньки. Адам Фермер был ничем – пустым зевком, исходящим из него и позади него, без постоянного руководства в нем. «Кто я? Адам Фермер». Два слова, и это все. Из него сочился пот – жидкость из его тела. Пижама промокла. Он лежал. Он все лежал, лежал, и иногда к нему подкрадывалась паника. Ему что-то говорили, и паника могла пройти, но только с таблетками и лишь через несколько отчаянных ночей, с уколами. Шприц приносил ему умиротворение.
Но в тот момент он был ранен, во власти паники, на скомканной простыне. Он плакал, стараясь направить свою душу в разные направления – в прошлое и будущее, но это не срабатывало. Лица проплывали, словно кружась на карусели, и исчезали раньше, чем он смог бы на них сфокусироваться, проваливаясь вниз, проносясь и исчезая.
Странные звуки наполняли комнату. И он слышал, как его рот сопел, легкие свистели, кости трещали. Его собственные звуки – стон, выходящий из его тела. Он пытался схватить что-нибудь из темноты, что-то иногда ухватывал, но это было ничем. Он был окружен ничем – здесь в постели и здесь в жизни. Что такое жизнь – чья она? Кому она принадлежит?
Т: Мы уже заполнили немало пустот. Или ты не помнишь?
А: Не достаточно. Не достаточно.
Т: Эти мысли не никуда не годятся. Ты сказал что-то в начале. Ты должен расслабиться, выйти из паники. Я весь в ужасе, наполняя всю твою пустоту – это пустая трата времени.
А: Почему не могу вспомнить? Почему я могу вспомнить многое, но лишь на короткое время?
Т: Ты думаешь, потому что ты действительно не хочешь вспомнить?
А: Но я хочу, хочу.
Т: Пожалуй, одна твоя часть хочет вспомнить, а другая – нет.
А: Но почему?
Т: Кто знает?
А: Это потому, что есть нечто очень страшное, и какая-то часть меня не желает этого знать?
Т: То, что мы должны изучить. Медленно и тщательно.
(пауза 10 секунд)
Т: Это потом – ты что-нибудь хочешь, чтобы уснуть, успокоиться? Как ты это называешь – паника?
А: Я устал от пилюль и уколов.
Т: Возможно это неплохой знак.
А: Почему у вас так много «возможно» и «может быть», а также «посмотрим»? Вы не можете помочь мне?
Т: Самое лучшее, это когда ты сам себе помогаешь.
А: Этого недостаточно.
Т: Может нам стоит пройти все заново? Еще раз вернуть все, что ты можешь вспомнить? Все пустоты, что уже заполнены?
А: Нет. Меня не беспокоят те пустоты, что уже заполнены. Только те, что остаются пустыми. Я хочу говорить о них. Что я делаю здесь? Как долго я здесь? Я ненавижу это место. И люди здесь ненавидят меня.
Т: За что они тебя ненавидят?
А: Они знают, что я не хочу их. За это.
Т: Расскажи, как ты можешь знать то, что они ненавидят тебя?
А: Я это знаю, знаю.
Т: Но как?
(пауза 5 секунд)
А: Я устал.
Т: Наступает паника?
А: Да, я думаю, что смогу спать. Без таблеток.
Т: Ты можешь взять одну, если желаешь.
А: Ладно, можно одну.
Т: Ну, наконец. Мы встретимся снова, разве что на час.
А: Хорошо. Я уже засыпаю.
Т: Хорошего сна.
А: Спасибо.
END TAPE OZK007
Я только собираюсь сесть на байк и покинуть Карвер c его окрестностями навсегда, как вдруг в конце улицы замечаю телефонную будку. Кладу портфель в корзину и толкаю байк к будке. Пожилая дама смотрит на меня, идущего с велосипедом, и улыбается. Она тоже в шапке, напоминающей клумбу с красными цветами. Улыбаюсь ей в ответ и внезапно чувствую, что счастлив. Я выживу. Карвер и следующий за ним Флеминг, затем Хоуксет и то, что за ним, Белтон-Фолс – очень длинный путь, но это меня не пугает. Я чувствую отрешенность и решительность. Я ушел от ужасов того ресторана и уйду от чего-либо еще. И более того, поговорю с Эмми, снова услышу ее голос.
Я тереблю в кармане монету, достаю и опускаю ее в щель аппарата. Голос оператора появляется в трубке. Я называю ему номер и прохожу всю рутину в ожидании результата. Линия отвечает протяжными гудками: «Пожалуйста… дома у Эмми… у нее дома…»
- Алло, алло, - грубый и безразличный голос – голос горячей линии мистера Герца.
- Здравствуйте, могу ли я поговорить с Эмми?
- Кто это?
- Адам. Адам Фермер. Позовите к телефону Эмми, пожалуйста!
- Кто такая Эмми? Нет здесь никакой Эмми.
После всего, это не голос мистера Герца – не ее отца.
В конце улицы вижу троих парней из ресторана. Они бредут в мою сторону. Двое из них идут медленно и развязано, и что-то тревожит в их шагах. Третий из них – Пастух. Он в стороне – отдельно от них. Я понимаю, что в ловушке, находясь в этой телефонной будке. Байк без присмотра, стоит снаружи. И мне ясно, что номер неправильный.
- Слушай, - начинает мужской голос в трубке. - Я «придавил клопа», потому что пахал, как кляча, целый день, что, в конце концов, свалило меня в дремоту, а тут звонит телефон…
- Я извиняюсь, - говорю я и кладу трубку. Мне не хочется застрять тут еще в какой-нибудь передряге, но мерзавец с дружками приближается, он уже слишком близко, и я выхожу. Извини, Эмми, не могу правильно набрать твой номер. Я не заслуживаю тебя.
Парни уже близко, подходят медленно, но верно и грозно, и я быстро открываю дверь будки, хватаю байк, затем бегу, катя его рядом, и запрыгиваю на седло. Ноги крутят педали, и я жму прочь. Вылетаю на красный свет, огромный грузовик, ревущий своим дизелем, трубит мне в клаксон, я перерезаю ему дорогу и проскакиваю перед самым его бампером. Карвер остается позади, вместе с хулиганами. Я больше не ощущаю храбрости, мои щеки намокли, хотя и нет дождя.