о секс имел место; никто никогда не предполагал, что девушки выдумывают это. Администрацию интересовало лишь одно: был ли секс по взаимному согласию. Другими словами, возможно, девочки сами этого хотели. Сотрудник школьной администрации неоднократно спрашивал Ванессу, почему, если секс не был по обоюдному согласию, она не сделала больше, чтобы отбиться от мальчика? Он явно скептически отнесся к ее жалобе. После того как Дестини подверглась нападению на лестничной клетке в своей школе — нападение было засвидетельствовано несколькими учениками — заместитель директора ее средней школы не только посчитал этот акт «добровольным», но и отправил письмо матери Дестини, возложив вину на ее дочь. «Такое поведение представляет угрозу для здоровья, безопасности, благополучия и нравственности вашего ребенка и других лиц в школе», — говорилось в нем. Заместитель директора считал Дестини — у которой IQ равнялся 71— виновной в изнасиловании, и обвинял ее в том, что она плохо влияет на всех учеников. Стоит отметить, что Дестини всегда вела себя робко и получала самые высокие оценки по дисциплине в школе. Ее лучшим — и единственным — другом был младший брат.
Страх перед скептической реакцией удерживает многих женщин от сообщения о сексуальных нападениях. Цветные девочки и женщины убеждены в том, что к их словам отнесутся с недоверием. Эксперты подсчитали, что
на каждую черную женщину, которая сообщает об изнасиловании, приходится по меньшей мере пятнадцать, которые молчат об этом.
Это в три раза выше, чем показатель среди белых женщин, переживших изнасилование. Другие исследования показывают, что даже когда чернокожие женщины решаются сообщить о насилии, им меньше верят, чем их белым подругам по несчастью. И если преступник будет привлечен к ответственности, то неравенство, скорее всего, сохранится. Согласно обзору соответствующих исследований, проведенных Феминистским проектом сексуальной этики Университета Брандейса, судебные решения по делам об изнасиловании могут значительно варьироваться в зависимости от расы жертвы. Присяжные склонны рассматривать чернокожих жертв как менее заслуживающих доверия, а нападения на них считать менее серьезными. При рассмотрении различных сценариев преступлений, связанных с изнасилованием, присяжные значительно чаще признавали подсудимого виновным, когда жертвой была белая женщина, по сравнению со сценариями, в которых жертва изображалась чернокожей.
Отсутствие внимания и заботы, оказываемых молодым чернокожим жертвам сексуального насилия и неправомерных действий, оказалось в центре внимания в начале 2019 года, когда Lifetime выпустила в эфир жесткий шестисерийный документальный фильм Surviving R. Kelly. Сериал подробно описывал историю звезды R&B средних лет, совершавшей сексуальное насилие над несовершеннолетними чернокожими девушками. Два десятка жертв, многие из которых впервые стали мишенью певца, когда они еще учились в средней школе, рассказали, как он соблазнял их, манипулировал ими, избивал и сексуально порабощал. Почти столь же шокирующим, как и масштабы насилия, является тот факт, что действия Келли десятилетиями никто не пытался пресечь. Поведение Келли было предметом заслуживающих доверия сообщений в прессе, о нем много говорили в музыкальной индустрии, его горячо обсуждали его поклонники. Оно не было секретом. Но почему же общество не осудило его? В 2017 году откровения о сексуальных преступлениях десятков влиятельных людей, таких как Харви Вайнштейн, Кевин Спейси и Мэтт Лауэр, привели к общественному осуждению; этих мужчин фактически выгнали, уволили, подвергли бойкоту. И все же, каким-то образом, Келли уклонился от признания. Только через несколько недель после выхода в эфир документальной серии Sony Music, звукозаписывающая компания, работавшая с Келли, наконец-то исключила из своего списка этого артиста, выпускающего мультиплатиновые диски. Очевидный вопрос — который неоднократно задавали после сериала Lifetime, — осуждающих голосов было бы больше, если бы молодые жертвы Келли были белыми?
В заключительном эпизоде фильма Surviving R. Kelly Тарана Берк, основатель движения #MeToo, отмечает, что обезумевшие родители по меньшей мере двух жертв Келли годами пытались привлечь к проблеме внимание СМИ и правоохранительных органов.
— Но [общественное мнение таково, что] черные девушки никого не волнуют, — сказала Берк. — Они мало что значат.
Дело на основании раздела IX, которое я возбудила от имени своих клиентов против Департамента образования Нью-Йорка, касается ответственности города за то значение, которое он придает жизни чернокожих девочек.
В июне 2016 года, через шесть месяцев после того, как я подала жалобу по делу Ванессы в Управление гражданских прав Департамента образования, я подала еще две жалобы от имени Дестини и Кей. Поскольку в совокупности эти случаи демонстрируют явную картину пренебрежения по расовому признаку, я указала, что мои клиентки сталкивались в школе и с этой формой дискриминации. Я обратилась к федеральному Министерству юстиции, которое совместно с Министерством образования США осуществляет контроль за соблюдением положений раздела IX и проводит совместное расследование в отношении городской системы образования.
«Мы твердо убеждены, что эти инциденты свидетельствуют об институционализированном предумышленном безразличии к нуждам чернокожих женщин — жертв сексуального насилия, получающих образование в заведениях, подведомственных Департаменту образования Нью-Йорка, — написала я в своей жалобе. — Мучительный опыт наших клиентов доказывает, что Департамент образования Нью-Йорка считает себя вправе осуществлять неограниченное управление, не руководствуясь нормами государственных, федеральных, муниципальных и административных законов, направленных на защиту наших наиболее уязвимых студентов».
В своем требовании провести расследование я специально просила Министерство юстиции пересмотреть ресурсы для применения раздела IX в Нью-Йорке, которых явно не хватало. В соответствии с Федеральным законом все школьные округа, колледжи и университеты, получающие федеральную финансовую помощь, должны назначить хотя бы одного сотрудника в качестве координатора Раздела IX для контроля за соблюдением закона. Как я отметила в своей жалобе, у Гарвардского университета имеется по одному координатору Раздела IX на каждые 420 студентов. Для сравнения, в Департаменте образования Нью-Йорка, обслуживающем более миллиона детей, есть только один координатор раздела IX. Представьте себе, всего один. Когда я открыла свою фирму, идея представлять клиентов, которые еще учились в средней школе, совсем не входила в мои планы. Но к 2018 году я подала семь жалоб в соответствии с Разделом IX в Управление по гражданским правам Министерства образования США, в том числе пять от имени учащихся средних и старших классов, которые были подвергнуты сексуальному насилию со стороны своих сверстников, а затем обвиненными и опозореными должностными лицами школы, которые должны были защищать их.
Дело Ванессы — одно из самых важных, которыми я занималась в своей фирме. Не только потому, что оно привлекло внимание всего Департамента образования Нью-Йорка, но и по личной причине: Ванесса помогла спасти мою фирму. Перед нашей встречей, в мае 2015 года, я балансировала на краю финансового краха. Практику вела чуть больше года, и теперь мой бизнес был на грани банкротства. Тогда у меня было несколько клиентов, и я представляла интересы почти всех из них бесплатно, включая Ванессу. За два месяца после того, как она стала моей клиенткой, я заработала меньше 4000 долларов. Моя единственная рекламная стратегия, если ее можно так назвать, состояла в том, чтобы лихорадочно строчить в Twitter о порномести и писать впечатляющие посты, которые в конечном итоге оказались в моем блоге. Но его, к сожалению, никто не читал. В свободное время я создала на своем веб-сайте карту, демонстрировавшую законы о порномести во всех штатах. Примерно через месяц после того, как я открыла свою практику, журнал Brooklyn опубликовал статью, в которой меня описали как «эксперта по порномести». После этого у меня появилось несколько клиентов. Но этого было недостаточно. Кроме того, я предложила Адаму, моему стажеру, постоянную работу, как только он получит разрешение на юридическую практику, предположительно в июле. И вдруг у меня в животе все сжалось: я поняла, что не смогу ему заплатить за работу. Я даже не могла заплатить себе самой.
А потом встал вопрос о служебном помещении. Я провела свою первую встречу с Ванессой и ее матерью в моем крошечном офисе в общем рабочем пространстве, которое арендовала в Дамбо. Но к концу того лета стало ясно, что мне придется переехать. В то время у меня было предписание об охране от моего ненормального бывшего, но срок документа заканчивался и я боялась. В здании в Дамбо было невозможно чувствовать себя в безопасности. Оно находилось на пустынной улице, да еще и замок на входной двери всегда был сломан. Иногда я работала до глубокой ночи. И чувствовала себя незащищенной в офисе со стеклянными стенами, куда любой мог войти и застать меня ночью совершенно одну. Я обратилась к агенту по недвижимости и попросила его найти мне самый дешевый офис в Бруклине с круглосуточной охраной. Он показал мне помещение на двадцать пятом этаже довоенного здания прямо напротив того места, где я раньше работала в Институте юстиции «Вера». Здесь были огромные окна, из которых открывался потрясающий вид на реку Гудзон. Но это была помойка с грязными, низко висящими потолочными плитами, облупившейся краской и грязным, блевотно-зеленым ковровым покрытием. И это помещение стоило намного дороже, чем я могла себе позволить. Но у меня не было выбора, мне нужно было обеспечить свою безопасность.
— Я арендую его, — сказала я своему агенту, с оговоркой, что хозяин дома согласится снять краску, убрать ковер и потолочные плиты, прежде чем я перееду. Потом пошла в спортзал и выместила свою тревогу на боксерской груше.
Оглядываясь назад, не знаю, о чем я тогда думала.