Однажды днем я получила сообщение на OkCupid от парня, который сказал, что он врач. Он казался умным и обаятельным. Мы посылали друг другу кокетливые послания в течение нескольких дней, прежде чем решили встретиться лично в баре Ист-Виллидж. Я почувствовала тревогу, как часто бывало, когда я впервые встречала мужчин. Увидев его, я испытала почти облегчение. При встрече он выглядел не так хорошо, как на фотографии в профиле. У него было худощавое телосложение и слабый подбородок, а одет он был в толстовку с капюшоном, что делало его похожим на человека, который слишком сильно старается быть крутым. И тут же я поняла, что беспокоюсь о неловком поцелуе. Между нами не должно было произойти ничего сексуального; я не находила его привлекательным. Он все время говорил мне, что мои темно-бордовые кожаные штаны «жгут». Его лесть показалась мне приторной и незрелой.
Я заказала виски, и мы немного поговорили о Холокосте. Его бабушка выжила, сказал он мне. Я поделилась историями о клиентах, с которыми работала в Selfhelp. Когда наступила ночь, я извинилась и пошла в туалетную комнату. Вернувшись к столу, я обнаружила, что он заказал нам еще по одной порции. Он улыбнулся и пододвинул мне рюмку с ликером. После этого все пошло наперекосяк.
Остаток ночи прошел, как в тумане. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня; я чувствую отвращение от ощущения его языка, скользящего в моем рту. Затем я встаю и объявляю, что хочу пойти в одно заведение на Первой авеню за сырной картошкой фри.
Затем мы оказываемся в квартире. Мои брюки спущены до лодыжек, и я лежу, согнувшись, на кровати. Здесь повсюду кошачья шерсть. Свет очень яркий. Он поливает мою задницу спиртом и начинает накладывать швы хирургической нитью. Он шутит о том, что раньше швы делали из свиной щетины. Он смеется над тем, что они не кошерные.
Я чувствую, как острая игла входит и выходит из моей ягодицы. Пытаюсь говорить. Слышу, как мои слова сливаются воедино. Спрашиваю, что он делает. Он говорит, не волнуйся, тебе понравится. Есть еще один звук: знакомый щелчок iPhone. До меня доходит, что он делает снимки. Он заканчивает «шить», трахает меня сзади, плюет на меня, бьет меня и кусает так сильно в другую ягодицу, что кажется, будто он жует мою плоть. Но мне все равно. Меня вообще ничего не волнует.
А потом я ушла.
Я помню, что шел проливной дождь. Я купила рогалик в круглосуточном гастрономе. Попыталась добраться домой на метро, но сошла не на той остановке. Поймала такси и стала рыться в сумочке в поисках денег, чтобы расплатиться с водителем. Я, не раздеваясь, заснула, свернувшись калачиком на своей кровати с собакой. Когда я проснулась, похмелья не было. Утром все было по-другому, как будто ничто из того, что было прошлой ночью, не было реальным. Я разделась и посмотрела в зеркало. В мою задницу была вшита свастика.
После изнасилования возникает импульс попытаться ликвидировать ущерб, удалив все следы, чтобы забыть, что это вообще произошло. Я все время слышу об этом от моих клиентов. Когда они приходят ко мне, они уже уничтожили все доказательства. Они стерли телефонные сообщения и эсэмэски или выбросили одежду, которая была на них в ту ночь. Они не сообщили о насилии, не обратились в полицию. Это реакция на травму, о которой никто не говорит — непосредственная потребность удалить все. Так было и со мной.
После нападения я пошла к пластическому хирургу по поводу шрама. Врач сказала мне, что он исчезнет, и предупредила, что я должна быть «более осторожной». Но я не сообщила в полицию о насильнике. Не хотела иметь с ним ничего общего. Все, чего я хотела, — это притвориться, что нападения никогда не было.
Я удалила свой профиль на OkCupid. Но это не помогло. Я проваливалась в депрессию. В течение нескольких месяцев проводила ночи и выходные в постели, часами просматривая бессмысленные интернет-видео, поедая на ужин порции готовых завтраков Lucky Charms и впрыскивая нежирные взбитые сливки прямо в рот, а затем так же кормила свою чихуахуа. Я пыталась заглушить боль сладостями и отвлечься плохими телепрограммами. Но обрывки воспоминаний о той ночи внезапно прорывались наружу, наполняя меня стыдом. Когда я пишу эти строки, меня мучает воспоминание: во время изнасилования доктор стоит у меня за спиной. Я поворачиваюсь всем телом, чтобы попытаться поцеловать его. Поцеловать его. Человека, который накачал меня наркотиками, избил и изуродовал.
В Нью-Йорке срок давности для возбуждения гражданского дела об изнасиловании первой степени составляет пять лет. Все это время я думала о том, чтобы подать в суд на доктора, но не стала этого делать. Я боялась, что подвергаю опасности других женщин. Оглядываясь назад, я понимаю, что мое бездействие было результатом травмы. Со мной постоянно связываются люди, которых изнасиловали — босс, бойфренд, знакомый по колледжу — десять, двадцать лет назад. Они тоже не сообщали о преступлениях. И не смогли забыть о травме.
Сексуальная травма живет в вашем теле как проклятие. Она занимает место в вашем желудке, горле или затылке. Она не дает вам спать по ночам и вызывает сонливость днем. Переносить боль — это изнурительно. Это бремя заставляет вас чувствовать себя слабым. Хищники притягиваются к этой уязвимости. От нее исходит запах, как от феромона, я в этом уверена.
Я рассказала сестре, что со мной случилось. Через пару месяцев поехала с ней в Коста-Рику, чтобы восстановить силы. Массажист в отеле засунул руки мне между ног во время массажа. Несколько недель спустя, вернувшись в Нью-Йорк, я познакомилась в баре с мужчиной и пошла с ним на свидание. Мы пошли прогуляться, и он настоял, что должен мне кое-что показать. Он затащил меня в дверной проем, поставил на колени и засунул свой член мне в рот.
Я чувствовала, что на мне есть метка, похожая на алую букву, только моя означала: «жертва». Это было за много лет до того, как движение #MeToo вдохновило армию пострадавших поделиться своими историями. Прошло много лет, прежде чем я поняла, что не должна чувствовать себя такой одинокой. Тогда я была беспомощна перед лицом этих нападений. Чем больше их происходило, тем более неизбежными они казались.
Я втайне мечтала, чтобы меня защитил герой. Я убеждена, что именно это сделало меня такой уязвимой. Мое желание чувствовать себя в безопасности сделало меня легкой добычей.
Вскоре после возвращения из Коста-Рики, мы познакомились с моим психованным бывшим. Я активировала свою учетную запись на OkCupid в попытке «вернуться к нормальной жизни». Старалась ходить на свидания так, как будто и не было никаких нападений.
Когда мы познакомились с бывшим, его сообщения были забавными и умными. Он ослепил меня роскошными ужинами и щедрыми подарками одежды и драгоценностей. Он ухаживал за мной так, как еще никто никогда не ухаживал. Но главное: я чувствовала себя с ним в безопасности. Он был крупным парнем, бывшим бодибилдером и экспертом по джиу-джитсу. А еще у него был вспыльчивый характер. Он рассказал мне в самом начале наших отношений о том, как однажды так разозлился на какого-то парня, который обидел его девушку, что в гневе разбил окно его машины. В то время его вспыльчивость меня не пугала. Я думала, что пока он на моей стороне, его темперамент будет мне полезен. Он казался таким человеком, который защитит меня от беды.
На нашем первом свидании он попросил рассказать какой-нибудь мой секрет, о котором никто не знал. Я достала телефон и показала ему фотографию своей задницы, зашитой свастикой. Доктор прислал ее мне после изнасилования. Я хранила ее как талисман, как напоминание о том, что все случившееся, когда я была едва в сознании, было реальностью.
Он пришел в ужас, когда увидел это изображение, и жутко разозлился. «Кто, черт возьми, сделал это с тобой?» — он снова и снова требовал ответа. Он зациклился на этой мысли, как будто это его изнасиловали. Он уже все спланировал, утверждал, что «знает нужных людей». Он так много думал и говорил о мести, что я испугалась, что мне придется защищать своего насильника от моего парня. Иногда я заходила в Apple store и Google на ноутбуках в магазинах. Я искала имя доктора, чтобы узнать, есть ли что-нибудь в интернете о его смерти.
Однажды, после того как мы с моим бывшим встречались уже несколько месяцев и практически жили вместе, он позвонил мне на работу разъяренный. Сказал, что нанял частного детектива. Сыщик предоставил отчеты, утверждал он, которые указывали на то, что я соблазнила доктора и предложила садомазо. Якобы у него были доказательства, что мой секс с доктором произошел по обоюдному согласию. Я истерически плакала и пыталась убедить его, что изнасилование действительно произошло. Я не хотела такого секса. Это было не по обоюдному согласию. В течение нескольких часов я описывала ему каждую минуту той ужасной ночи, пока наконец он не смягчился. Мой бывший сказал, что все-таки поверил мне. Он просто проверял меня, прежде чем приступить к осуществлению своего плана убийства доктора.
После того как мы расстались, мой бывший отправил сообщения на Facebook всем членам моей семьи и рассказал им о докторе. Он связался с моими бывшими парнями и рассказал им тоже. Никто никогда не спрашивал меня об этом. Но меня преследовала мысль, что всем все известно.
Когда я рассказывала историю о том, как основала свою собственную юридическую фирму, я говорила, что на меня снизошло озарение, когда я стояла на краю обрыва под проливным дождем. Но на самом деле в тот день я почувствовала желание прыгнуть вниз. Я была так ошеломлена изнасилованием доктора и преследованием со стороны бывшего, что не видела никакого смысла жить. Никакой надежды. Мысль о том, чтобы броситься в бурлящую воду залива Голуэй, не пугала меня. Совсем наоборот. Она успокаивала меня, обещая избавить от невыносимой боли.
Внезапно осознав, что балансирую на грани опасности, я запаниковала. Отвернулась от края и побежала прочь оттуда, как можно быстрее. Мчась под проливным дождем, пытаясь убежать от своего самого разрушительного порыва, я придумала план: даю себе год, чтобы изменить свою жизнь. Если ничего не получится, я всегда смогу вернуться в Ирландию и покончить со всем этим.