[7]! Не знаю, зачем я это сделала». Бекка была под арестом не в первый раз, поэтому сочла своим долгом провести мне «курс молодого бойца». Она вытащила из кармана десятидолларовую купюру и крикнула дежурному офицеру, сидевшему в конце коридора, чтобы он разменял их и принес закуски из автомата. «Соленые», — сказала она. Бекка предложила мне картофельные чипсы и предупредила, что я должна поесть, прежде чем меня переведут в центральную тюрьму. Потом она дала мне несколько монет для телефона-автомата, которые я спрятала в лифчик. Бекка удивилась, услышав, что адвоката могут арестовать. Я начала рассказывать ей о своей работе, но она задремала на середине разговора. Встреча с Беккой была самым ярким событием моего пребывания за решеткой. Все остальное было похоже на плохой фильм.
Позже, в тот же день, меня снова допросили, на этот раз двое следователей, представившихся сотрудниками бюро разведки нью-йоркской полиции. Они хотели узнать больше об обвинениях со стороны моего бывшего.
Он сказал им, что я была частью схемы «секс в обмен на услуги», которая включала мой секс с судьями в обмен на благоприятный исход моих дел.
Я объяснила, что работаю в некоммерческой организации, занимающейся престарелыми инвалидами, которая вряд ли может быть частью скандала, связанного с сексом и коррупцией.
Удовлетворенные, следователи сказали, что меня могут увезти из участка. Меня посадили в фургон вместе с горсткой других задержанных и отвезли за четыре квартала в центральный офис округа Кингс. Меня водили от очереди к очереди — фотографировали, обыскивали, снимали отпечатки пальцев и задавали вопросы, а потом отвели в женскую камеру вместе с полудюжиной других женщин. По дороге мы прошли мимо запертых мужчин. Мой бывший уже был там и, очевидно, рассказал обо мне своим сокамерникам. Они выкрикивали мое имя, когда я проходила мимо.
«Кэрри! Он все еще любит тебя!» — закричал один из них.
Центральная тюрьма находится в центре Бруклина, в двух кварталах от моей работы и недалеко от моей квартиры. Но мне казалось, что я на другой планете. Камера была хуже, чем все, которые мне доводилось видеть по телевизору, — с бетонным полом, единственным телефоном-автоматом, несколькими синими спортивными ковриками и унитазом из нержавеющей стали без сиденья. Прямо там, в центре камеры.
Ночной суд закрывается в час ночи, и если вас до этого не вызовут к судье для предъявления обвинения, вам придется провести ночь в тюрьме. Я провела в этой камере почти семь часов, прежде чем мое имя наконец было названо.
Меня приковали к группе других заключенных и повели по лабиринту подземных коридоров, которые вели в зал суда, освещенный флуоресцентными лампами. Секретарь суда зачитал предъявленные мне обвинения — угроза третьей степени, преследование и попытка нападения. Прокурор настаивал на моем аресте. Адвокат, с которым я не встречалась, но который, по-видимому, представлял мои интересы, утверждал, что я «впервые обвиняюсь в преступлении» и должна быть освобождена под подписку о невыезде. Мой адвокат взял верх. Мне сняли наручники и позволили выйти через главный вход. Потребовались месяцы — и десятки тысяч долларов судебных издержек, — прежде чем я наконец добилась снятия с себя ложных обвинений.
Я не стала рассказывать Франческе об этом. Она и так была достаточно напугана. Больше всего ее волновало то, что Томпсон может выполнить свои худшие угрозы. Она призналась, что оставила своим друзьям копии доказательств того, что Томпсон преследовал ее.
— Таким образом, — объяснила Франческа, — они смогут сообщить полиции, кто меня убил, если мое тело когда-нибудь найдут.
Через девять месяцев после того, как Франческа разорвала отношения c Томпсоном, его все еще не арестовали. После каждой новой хитрости — например, когда он создавал антисемитский аккаунт в Instagram на имя Франчески или когда он писал мне по электронной почте, что за ним охотятся африканские террористы, которые хотят причинить вред ему и Франческе, — мы звонили Моне и передавали доказательства оперативному сотруднику. Мы оказались в тупике. Томпсон был настолько искусен в использовании анонимизирующего программного обеспечения, что было почти невозможно отследить связь с ним.
А затем, в конце февраля, атаки Томпсона стали просто ужасающими. Из своего дома в Сент-Луисе он открыл ноутбук и набрал в Google адрес электронной почты Центра еврейской общины в районе Ла-Холья, Сан-Диего, где когда-то жила Франческа. Это было всего через несколько недель после инаугурации Дональда Трампа. По всей стране прокатилась волна антисемитских угроз взрывов и вандализма, а также критики, что Трамп сделал недостаточно, чтобы осудить нападения. Напряжение было велико. Томпсон начал печатать. Кто-то подложил бомбу в центр, писал он. Террорист «ненавидит еврейский народ», добавил он, и хочет «убить как можно больше евреев как можно скорее». Он указал в своем письме имя предполагаемой террористки: Франческа Росси.
В отдельном письме в еврейскую школу на Манхэттене Томпсон угрожал «еврейскому Ньютауну», ссылаясь на резню 2012 года, в которой двадцать первоклассников и шесть взрослых были застрелены в начальной школе в Ньютауне, штат Коннектикут. В общей сложности Томпсон написал по меньшей мере 12 писем с угрозами о взрывах в еврейские центры по всей стране и везде указал Франческу. Это была миссия Томпсона: разрушить жизнь Франчески.
К тому времени я уже помогала Франческе разработать сценарий для сотрудничества с местной полицией, когда они стали изучать один из поддельных отчетов Томпсона. Мы решили, что она направит их нашему контактному лицу в Министерстве юстиции, который объяснит, что Франческа была жертвой, а не преступником. Но угрозы взрыва бомбы вызывают другую реакцию. Во многих странах на сообщения о серьезных угрозах реагируют группы спецназа, которые прибывают на место происшествия с оружием в руках.
Создание фальшивых сообщений о потенциально смертельных преступлениях, так называемый ложный вызов, — это типичный пример преследования за компанию, тактика, популяризируемая геймерами, иногда со смертельными последствиями. После споров вокруг игры Call of Duty: WWII, в декабре 2017 года, мужчина из Лос-Анджелеса позвонил в 911, сообщив о том, что удерживает заложников в резиденции в Уичито, штат Канзас. Полиция приехала в дом Эндрю Финча, двадцативосьмилетнего отца двоих детей. Когда Финч открыл входную дверь, офицер застрелил его.
28 февраля 2017 года два вооруженных агента ФБР появились в квартире Франчески. С колотящимся в груди сердцем она открыла дверь. Офицеры спросили ее об угрозах взрыва.
— Это не я, — сказала она, быстро протягивая полицейским свой журнал слежки — к настоящему времени он насчитывал уже тридцать одну страницу — с хроникой девяти месяцев преследований и угроз Томпсона. — Это тот парень, которого вы ищете.
Томпсон месяцами избегал ареста. Но именно тогда он сосредоточил свои атаки исключительно на Франческе, ее друзьях и семье. Угрозы взрыва и угрозы национальной безопасности требуют от правоохранительных органов такой срочной реакции, какой не бывает у одинокой женщины в кризисной ситуации.
Меньше чем через неделю, 3 марта, Томпсона, которому тогда был тридцать один год, наконец арестовали. Он был взят под стражу в Сент-Луисе и экстрадирован в Южный округ Нью-Йорка, где в конечном итоге признал себя виновным по одному пункту обвинения в киберпреступлении и по одному пункту обвинения в мошенничестве с угрозами взрыва бомбы. И то, и другое — преступления федерального уровня. Когда полицейские обыскали дом Томпсона, они конфисковали 25 цифровых устройств, которые он использовал для своих атак.
Судьи учитывают несколько факторов при вынесении приговоров преступникам, в том числе влияние преступлений на потерпевших. Мы с Франческой неделями работали над ее заявлением о воздействии на жертву, чтобы убедиться, что ее слова отражают страдания, которая она терпела от преследований. Ее друзья и семья тоже приняли участие. Больше года своей жизни Томпсон посвятил тому, чтобы мучить Франческу, но когда она стояла перед судьей Кастелом в тот декабрьский день, власть принадлежала ей.
В ярких подробностях Франческа описала, как Томпсон вторгся в ее личную жизнь, мучил ее семью, пытался добиться ее увольнения, писал поддельные полицейские отчеты и перевернул ее жизнь.
— Хуан посвятил целый год тому, чтобы разрушить мою жизнь, — сказала она. — Он изобразил меня антисемиткой, расисткой, пьяницей, наркоторговкой, распространительницей детской порнографии и торговкой оружием. Он сделал все, что мог, чтобы наполнить мою жизнь ужасом. Компьютеры, телефоны и планшеты стали средствами его издевательств.
Пока Франческа говорила, несколько репортеров, собравшихся в здании суда, подались вперед, ловя каждое ее слово.
— Насилие надо мной не было объявлено незаконным до тех пор, пока не оказалась под угрозой вся община и вся страна, — продолжала она. — Я призываю вас не допустить следующего раза, не позволяйте Хуану сделать это с другой женщиной, другой общиной или страной.
Судья Кастел поблагодарил Франческу, когда она вернулась на свое место. «Это было самое красноречивое выступление, которое я когда-либо слышал в своем зале суда», — сказал он. Затем он обратил свое внимание на Томпсона, который сидел за длинным деревянным столом в окружении назначенных судом адвокатов, одетый в тюремные брюки цвета хаки, со скованными ногами. Оглянувшись, я заметила, как он небрежно ерзал на стуле, лениво потирая затылок. У меня сложилось отчетливое впечатление, что он думал, что сможет найти выход из этого зала суда. И действительно, он попытался это сделать.
Когда ему представилась возможность выступить перед судом, Томпсон сказал судье, что он недавно узнал много нового о бедствии женоненавистничества благодаря движению #MeToo. Мне пришлось подавить стон.
— Я приношу извинения мисс Росси за причиненный ей вред, боль и дискомфорт. Я допустил ужасную ошибку.