Биконсфилд, 20 июля 1969, 11 часов
Меня, приехавшую из страны, совершившей революцию, продолжать карьеру в стране, известной своей революцией (Франция), всегда удивляло трепетное отношение британцев к достоинству королей и знатных особ.
В пятидесятые и шестидесятые много моих друзей удостоилось чести, о которой они давно мечтали: им пожаловали дворянство. Среди таких – Артур Блисс, Нинетт де Валуа, муж Дафны дю Морье, Алисия Маркова, Мари Рамбер. Дж. М. Барри и Арнольд Бэкс получили титулы еще раньше. Арнольд Беннетт и вовсе от титула отказался. В 1954 году мне вручили Королевскую медаль Елизаветы II, и я могла бы воспользоваться связями, чтобы походатайствовать и о большем – но зачем? В профессиональном плане моя жизнь полностью сложилась. Что еще я могла бы желать для себя? Кроме того, я не из тех, кто алчет почестей. В архивах Генри я нашла одно свое письмо, где уверяю его, что отнюдь не честолюбива, и сейчас придерживаюсь того же мнения.
«Любая претенциозность в искусстве и в жизни ведет к посредственности», – сказала Марго Фонтейн. Сама Марго всегда отличалась скромностью, приверженностью только своему искусству, и я была безмерно горда за нее, когда в 1956-м она стала Леди Марго Фонтейн, возведенная самой королевой в ранг кавалеров Британской империи. С какой непреходящей радостью я передавала ей хореографию «Видения розы» и «Жар-птицы»! Марго Фонтейн, эта живая легенда, была моей ученицей, моей последовательницей. Позже я стала относиться к ней как к родной дочери, и именно ее попросила написать предисловие к моей «Технике балета». С тех пор как ее муж, панамский политик Роберто Ариас, был парализован после неудачного покушения на его жизнь, она много времени отдает уходу за ним, и я не так часто вижусь с ней. Но мы общаемся по почте и звоним друг другу. Знаю, что у нее трудности с деньгами и что Нуреев, очень разбогатевший, часто помогает ей.
Где найти слова для описания этой сценической пары – Рудольфа Нуреева и Марго Фонтейн? Видеть их танцующими вдвоем – для меня было самым сильным художественным потрясением всех последних лет – а быть может, и последнее из всех потрясений.
Пусть даже Марго оказалась вовлечена в международный скандал с трафиком вооружений, разразившийся вслед за попыткой насильственного свержения президента Панамы, – скандал, запятнавший репутацию и ее, и ее мужа, – что мне за дело. Пусть даже Рудольф растрачивает всю ту драгоценнейшую энергетику, которая и принесла ему славу, на беспутную жизнь в обществе своих друзей – художников и певцов андеграунда (мне называли Мика Джаггера, Энди Уорхола!), – тоже не беда! Мне хочется сохранить в душе их волшебную пару, очаровавшую «Ковент-Гарден».
Две жизни, обе романтические – каждая по-своему, две противоположных судьбы. Руди, родившийся в транссибирском экспрессе в годы сталинских чисток, происходил из бедной семьи татарских мусульман, даже и не слыхавших о балете; все для него было трудно, печально, опасно, всего пришлось добиваться своими силами. Или – дерзостью, как в покере. В том числе – профессионального образования танцовщика, запоздалого, трудно давшегося, беспорядочного, отмеченного множеством препятствий вплоть до его поступления в Кировский театр. Наконец – его безумный и храбрый порыв 16 июня 1961 года в аэропорту Бурже – он ухитрился тайком освободиться от охранников КГБ и «перепрыгнул преграды, чтобы перейти на Запад». В эту ожесточенную волю, в стремление переломить несчастную и безвестную судьбу, уготованную ему, он вложил всего себя и оказался живучим как кошка.
А вот Марго все давалось легко. Она, родом из благополучной семьи отца-британца и матери – полуирландки, полубразильянки, мечтавшей о звездной карьере для дочери и поддерживавшей ее во всем, начала заниматься танцем с четырех лет. Когда ее отца-инженера откомандировали в Китай от «Бритиш Америкэн Тобакко Компани», он увез туда всю семью, и на этом все занятия Марго могли бы и закончиться. Но случаю было угодно, чтобы в Шанхае оказался эмигрировавший туда русский танцовщик, и у него Марго (которую позднее будут звать Китаянкой) продолжит обучение танцам. Вернувшись в Великобританию, несмотря на развод родителей, она продолжила заниматься, по-прежнему ободряемая матерью, которую боготворила, – Хильду Фонтес Хукем, ее мать, без всякой злобной мысли называли черной королевой.
Марго очень рано была замечена Нинетт де Валуа, и та приняла ее в свою труппу. А там и новый дар судьбы: ей внезапно, без подготовки, пришлось заменить Алисию Маркову в балете, и она так отличилась, что выступила вместо нее как настоящая звезда.
Китаянке всего двадцать лет – а ее уже удостоили чести быть занятой в большинстве главных партий всего репертуара. После долгой, славной и гладкой карьеры в Королевском балете она стала звездой международного класса. А обретя звездный статус, она и мужа себе выбрала из богатых и сильных мира сего: Роберто Ариас, а попросту – Тито, панамский дипломат и журналист из семьи политиканов, по-моему, был прежде всего аферистом. Когда Марго познакомилась с Руди, ей было уже сорок два, а ее муж был послом Панамы в Лондоне, и у нее за спиной была долгая карьера. Она была музой лучших хореографов – Баланчина и Фредерика Эштона; которые придумывали роли специально для нее. Ее партнерами были Мясин, Майкл Сомс, Роберт Хелпманн.
Не будь Нинетт де Валуа, не родилось бы и пары Рудольф Нуреев – Марго Фонтейн. Руди только что предоставили политическое убежище, и как раз Нинетт, сорвав его из труппы маркиза де Куэваса, пригласила в Лондон – танцевать в ее компании. Смелое это было решение – если вспомнить, что парижская Опера предпочла дождаться 1967-го, чтобы иметь смелость пригласить Рудольфа.
Марго не сразу согласилась быть партнершей Рудольфа – ведь она, старше его на девятнадцать лет, сама говорила, что «годится ему в матери»; но потом она дала Нинетт себя уговорить, а Руди… – себя покорить. У обоих была одна общая черта: и он, и она – «ветреные души», оба прирожденные соблазнители, для обоих главное – любовь, за обоими числилось невероятное количество амурных приключений, и в жизни они немедленно влюбились друг в друга, как уже влюблялись на сцене. «У нас с ней одно тело и одна душа на двоих, – скажет Нуреев. – Когда Марго в белой пачке убегает со сцены за кулисы, я готов тут же бежать за ней хоть на край света».
Вместе Марго и Руди станцевали в «Видении розы», «Жизели», «Сильфидах», «Баядерке», «Раймонде»… сумев вдохнуть в эти классические произведения, уже столько раз поставленные на сцене, новую энергетику. В 1964 году после «Лебединого озера» в венской Опере их вызывали восемьдесят девять раз, и это попало в Книгу рекордов Гиннесса, но признанными «священными чудовищами» балета они все-таки стали в следующем году, после «Ромео и Джульетты» на музыку Прокофьева в постановке Кеннета Макмиллана. Их выступление в «Ковент-Гардене» завершилось сорокаминутной овацией, а когда спектакль засняли на пленку, это было настоящий триумф. Маленькие телеэкраны у домашних очагов открыли всему миру, что балет вовсе не является уделом только элиты и способен трогать все сердца. Любой мог отождествить себя с этой парой и дрожать от волнения, увидев ее. Глядя в лицо всему миру, они утверждали свободу любить в любом возрасте и публично демонстрировать свою чувственность.
Он – такой молодой, самый простой парень и одновременно прекрасный принц, скуластый, с горящим взором… его пылкость, пируэты с батманом и двойные повороты в воздухе, его способность головокружительно исполнить простую диагональ с пробежкой, его высокие ретире и полупуанты на кончиках пальцев ног… его ноздри, трепетавшие как у Нижинского, которого он напоминал мне так часто, – и сверх того еще и строгая и мужественная осанка, которой так не хватало Вацлаву… Она – зрелая, женственная и хрупкая, с маленькой черноволосой головкой, лучистой улыбкой, лукавыми морщинками в уголках глаз, с гордым изяществом очертаний фигуры, сложенной с таким совершенством пропорций, с ее сдержанным и рафинированным эротизмом… Как удавалось им проскальзывать друг в друга, точно рыбкам, чуть касаясь, как птицы, и хватать друг друга жадно, как хищники!..
«Па-де-де – это разговор влюбленных», – сказал Нуреев. Нет лучшего подтверждения этим словам. А я – я, глядя на них, снова переживала все, что было с Больмом…
Кто-то стучит в дверь. Два коротких маленьких удара: Эмильенна.
15 часов
Эмильенна спросила, не хочу ли я посмотреть в прямом эфире высадку американцев на Луну. Конечно, хочу! Ни за что на свете не пропущу такого подвига. Она зайдет за мной ночью, около двух часов. Весь пансион – дирекция, администрация, обитатели – соберется в общем зале перед телевизором.
Девочка с розой
Биконсфилд, 23 июля 1969
Лежу на кровати в пеньюаре, подложив под спину подушки. А твердой подставкой для серой тетради служит альбом. Это альбом фотографий «Видения розы», я очень давно его не листала. И даже забыла дату премьеры, выбитую на корешке: Монте-Карло, 19 апреля 1911 года. Один из самых громких успехов «Русских балетов»…
На столике у изголовья – «вкусности для мадам», и еще немного сметаны, как всегда. Мне нужно поднабираться сил, как говорит Эмильенна.
Окно открыто. Десять часов утра, но уже жарко, и я чувствую усталость. Правая нога, распухшая под повязкой, лежит на подушке. Что со мной произошло? Как ни пыталась Эмильенна объяснить мне, я с трудом смогла собрать воедино кусочки пазла. Восстановим же цепь событий…
Позавчера, часа в два ночи с 20-го на 21-е, Эмильенна, как обычно, постучала в дверь. Я успела чуть-чуть подремать и проснулась очень рано, так что была уже одета и причесана. Когда мы вошли в большой зал, почти все обитатели пансиона уже были там – мужчины в костюмах, а женщины в вечерних платьях, будто пришли на какую-то церемонию. Перед телевизором, взгроможденным на столик, в три ряда расставлены три десятка стульев.
Директор встречает меня, многие из собравшихся приветливо машут рукой. Людвиг не отходит от меня ни на шаг. Чувствуется, что он горд быть рядом со мной. Вот что каждый раз удивляет меня: я осталась в памяти как знаменитая балерина. Приносят шампанское. Я машинально беру бокал, потягиваю маленькими глотками. Все приветствуют друг друга, обмениваются репликами, и вот наконец дают сигнал: пора занимать места перед телевизором.