– Я не привыкла к большим домам и огромным спальням, – смущаясь, сообщила она однажды жениху.
– Ничего, мы это исправим, – улыбался в ответ он. – Возможно, на это потребуется больше времени, чем я поначалу думал. Но мы всё решим.
Бретт даже вкрадчивым, ласковым голосом умел говорить – уверенно.
Он много о чём говорил с ней, о многом рассказывал, делился планами, но так, чтобы и Кейт не оставалась в стороне, а всегда была даже не частью, а центром этих планов. Стажировка в Герстине, правда, намечалась у него ещё до знакомства с Кейт, но, когда он говорил о фиолетовых скалах, апельсиновых рощах и белых навесных террасах, девушке остро хотелось туда самой. И они оба были уверены: и Кейт найдётся там занятие по душе, обязательно. В том, что его Кэти свою дорогу выбрала правильно, не сомневался.
У девушки преобладающей была магия жизни, яркая, ровная. Маги с таким даром всегда находили себя и ценились исключительно высоко. Бреттмар же пять лет назад уступил напору и увещеваниям отца и перевёлся в ЛАМПу, хотя посольскую службу своим призванием не считал. Ему во владение достались стихии, которыми он чуть ли не с пелёнок управлял филигранно, особенно огнём. Он показывал ей несколько трюков, и обоих приятно удивило, что его пламя не причиняет ей вреда. Впрочем, не только оно, но танцующие на мужских ладонях рыжие жаркие языки спокойно перебирались в нежные руки Кейт, не обжигая. Бретт улыбался и подчёркивал, что даже такая мелочь показывает правильность его выбора спутницы жизни.
Имея такой дар, семнадцатилетним юношей маг-стихийник поступил на факультет боевой магии. Всё же ряду тонкостей учили только там, независимо от того, что Бретта уже давно отлично слушались и вода, и земля, и остальные силы. Уж как лорд Сорейн терпел упрямство и своеволие сына целых два года, почему не лез со своими претензиями раньше, Кейт не знала, но спустя два года подающий надежды будущий боевой маг из столичного учебного заведения ушёл подавать надежды в академию права, расположенную здесь же, в Костоне. Бретт почти не говорил об этом: малейший намёк заставлял его челюсти каменеть, а взгляд делался жёстким, чужим. Полгода назад, вскоре после знакомства, аристократичный пятикурсник, без пяти минут выпускник, выдал девушке задумчивым тоном, что она – единственная причина, по которой он не жалеет о своём переводе сюда. И только на том единственном ужине с четой Сорейн Кейт увидела, что тёплых и доверительных отношений между отцом и сыном нет.
Дипломатия его не привлекала, но в его зачётной книжке стояли только высокие оценки. Южный Герстин и стажировка тоже являлись уступкой отцу. Последней. Кейт верила уверенному голосу жениха и жёсткой складке губ, но предлагала осмотреться, взвесить как следует все условия. Может, Бретту ещё и понравится посольская служба, втянется…
Кейт снова подумала о чашке чая. Горячего, ароматного. За целое утро будущие молодожёны до чая так и не добрались, а утро-то сбежало от них уже давно.
– Я никогда не хотела пышное торжество на триста гостей, – девушка смешно округлила глаза. – Я бы в обморок упала от такого количества аристократов и опозорила бы тебя уже в первую минуту.
– Сомневаюсь, – Бретт наклонился к невесте и оставил на её лице очередной поцелуй. – И матушка позвала бы не триста человек. Семьсот самое малое. И это только ближний круг. Скажи мне вот что, моя дорогая почти жена: мы обязательно должны придерживаться этого дурацкого обычая и ночь перед церемонией провести порознь? После двух месяцев почти семейной жизни?
– Это обычай, а не закон. Бретт… всего разочек. Мы и так всё делаем наперекор твоим родителям.
Вид у него в эту минуту был до крайности несчастный. Кейт сменила позу, отвоевала цветастое покрывало и набросила его на плечи, вызвав тем самым разочарованный вздох жениха. А сама не удержалась, разглядывала его неотрывно, будто впервые так близко видела. Его нагота уже не смущала: Бретт Сорейн, то есть лорд, был родной до последней чёрточки. В глазах Кейт – само совершенство. Высокий, сильный, с непередаваемой грацией хищника, бесшумной поступью, но правильные черты его лица имели определённую мягкость. Его кожа в это время года уже приобрела заметный золотистый загар, в тёмно-русых вьющихся волосах появились солнечные блики, густые ресницы придавали взгляду мечтательную задумчивость и прятали в тени серебряные искры, что время от времени загорались в глазах цвета ночного неба. На боку у Бретта имелись неровные шрамы, оставленные на память в годы учёбы в столице одним из однокурсников. «Демоновы царапины на нас плохо заживают», – пояснил он небрежно, едва касаясь выпуклого росчерка пальцами музыканта или живописца, но никак не боевика.
Жених снова тоскливо вздохнул, изловчился и притянул Кейт в свои объятия, избавившись заодно от укутывавшего фигурку девушки покрывала. Прижал к голой груди и уткнулся носом в макушку.
– А я бы этот обычай нарушил не моргнув глазом.
– Мы и так нарушили всё, что можно, – неловко кашлянула Кейт. – К тому же ты обещал леди Сорейн сегодня появиться дома…
– Ладно. Один раз, – проворчал Бретт. Ладонями проскользил от локтей девушки до изящных запястий, кончиками пальцев коснулся подаренного на помолвку кольца. – Матери я действительно дал опрометчивое обещание. Предвкушаю сложный вечер.
– Держись, – ободряюще улыбнулась Кейт, запрокидывая лицо. – Я тебя люблю.
Ей в ответ досталась широченная счастливая улыбка.
– Завтра всё будет иначе, – пообещал Бретт.
Кейт спрятала вздох. В их планах и длинных, заполночь, разговорах, всё казалось простым. Золотой диплом лучшей выпускницы Карризиума у девушки уже был на руках. Бретт свой должен получить через три дня. Вероятнее всего, что, если не в храме, то в ЛАМПе им придётся столкнуться на торжественном вручении с четой Сорейнов; Кейтрисс Сорейн постарается выглядеть и вести себя со спокойным достоинством. Она – будущая супруга без пяти минут посла, она не подведёт. Но и это немногим позже.
– Определённо будет, – поникла девушка. И вывалила на жениха всю неуверенность, что почти месяц прятала от его внимательных глаз. – Мне иногда кажется, что мы с тобой ужасающе не правы, поступая так, как мы собираемся поступить.
Бретт завозился, заглянул ей в лицо; в мягком контуре его губ проступило недовольство. Самым краешком и так быстро, что, наверное, показалось.
– Поверь, я бы хотел иначе, – возразил он, разглядывая теперь уже длинную золотисто-русую прядь, уложенную на его ладонь. – Но пока что ни с батюшкой, ни с матушкой моя тонкая дипломатия не работает. Значит, возьмём измором. То есть дадим им время. Всё наладится, моя хорошая. Самое позднее – с первым внуком матушка оттает, я в этом уверен.
Кейт приложила ладони к заалевшим щекам. Не то чтобы она совсем не думала, не представляла их с Бреттом сына или дочь, но сейчас ещё рано! Почти что муж тоже это понимал, но подтрунивать над ней ему это ничуть не мешало.
– Но имена можешь уже потихоньку начинать подбирать. Их понадобится не меньше четырёх, – со смешком заявил жених и ловко уклонился от девичьей ладони, попытавшейся шлёпнуть его по голому плечу.
– Зачем столько? – удивилась Кейт. – Вынести на согласование сначала тебе, а после твоим родителям?
– Традиция, уходящая вглубь веков, – посмеиваясь, ответил Бретт. – Я ношу три имени сразу, значит, детям придётся давать на одно больше. – При виде недоумения, отразившегося на невестином лице, он захохотал громче. – Не бери пока в голову, Кэти! Всё объясню позже, опять же, когда придёт время.
– Когда позже? После свадьбы? – не сдавалась Кейт. – Три имени! Куда тебе столько!
– Для солидности, разумеется! Заучивать прямо сейчас не на… Хотя… Мы же завтра женимся! Как раз сейчас и нужно. Так. – Бретт развернул девушку к себе лицом, скрестил ноги и приосанился: – Позвольте представиться, драгоценная невеста: Аллан Бреттмар Вандер Сорейн. Не перепутай, это не четыре разных человека, а всего лишь я. Завтра утром в храме тебе предложат сказать только одно «да». Справишься?
Кейт моргнула. Зачем-то покосилась на обережный браслет, изготовленный собственноручно для жениха, у которого оказалось такое длинное имя.
– Не зна-аю, – с нарочитым сомнением протянула она, переводя взгляд на смеющиеся тёмно-синие глаза, в которых снова заискрились серебряные искры. – Запиши мне на бумажке, чтобы не забыть. Обязуюсь старательно учить всю ночь.
Время расставания, последнего в их жизни, приближалось. Бретт-с-трудным-именем неохотно вылез из постели и ещё более неохотно и медленно оделся. Кейт смотрела, как он скользит взглядом по комнате, будто запоминая каждую мелочь, каждую деталь их общей жизни. Чаю они наконец-то выпили, а к чаю нашёлся и подсохший хлеб; Бретт подержал слегка зачерствевшие куски прямо в ладонях, пока тепло не вернуло тесту мягкость. У неё такой фокус не выходил: подсушивала ломти до состояния гренок. Кейт выложила остатки холодного мяса и немного сыра, хмыкнула про себя, что хозяйка из неё выйдет так себе. И важно ли это лорду Сорейну-младшему?
А он то и дело лез с поцелуями, будто не было долгого-долгого утра.
– Не хочу уходить, – в десятый, кажется, раз пожаловался Бретт. – А ты чем займёшься вечером?
– Ещё не решила, – пожала плечами Кейт. – Почитаю, скорее всего. Или позову господина Крейтона на пирог: надо извести остатки муки и груш. Я-то собиралась печь его для тебя, но ты слишком долго не давал мне добраться до кухни... Вещи уложены, проверить всё ещё раз не займёт много времени, так что…
– Не надо никакого Крейтона! – испугался Бретт и даже руками замахал. – Кто же в последний свободный вечер проводит время со стариками, будь они трижды воспитаны и милы, как наш! Отправь записку подругам, Кэти. Вы же хотели собраться вместе, отметить, так сказать, прощание со свободой.
– Я подумаю, – пообещала девушка. – А ты?
– А я буду ждать тебя завтра в девять утра у алтарной арки. Несчастный и невыспавшийся, в криво повязанном платке, я буду стоять там и изо всех сил надеяться, что ты не передумаешь и появишься, невыносимо прекрасная в своём подвенечном платье, которого я так и не видел. – Заметив недоумение невесты, Бретт поспешил развеять некоторый пафос первых слов: – Кэти, всё, как договорились: я возьму дома экипаж и в четверть девятого буду здесь. Я помню, что невесту в храм должен сопровождать отец или близкий родственник, но мы с тобой и этот обычай обходим.