— Глеб, — представляется он, наконец оторвав взгляд от моей груди и приковав его к лицу. — А ты?.. ТЫ?! — Его глаза вмиг расширяются с застывшим в них ужасом.
— Молодой человек, вы не могли бы закрыть дверь?
Парализованный шоком, он не в состоянии даже пальцем пошевелить. Я дотягиваюсь до халата, одеваюсь и, повязывая пояс, выхожу из кабины.
— Что ты здесь делаешь? — он переходит на шепот. Желание флиртовать с новой обитательницей виллы испаряется, уводя опору у него из-под ног.
— Вы, видимо, меня с кем-то путаете, — продолжаю я играть роль.
Он шлепает губами, ловя ртом воздух и пошатываясь. Наглядный пример того, как человек накладывает в штаны, когда страшно. Камиль все бы отдал, чтобы засвидетельствовать эту картину.
— Это что за представление? — возмущается он, не выпуская меня из ванной. — Что ты с собой сделала?
Я вспыхиваю яростью. Он меня предал, а негодует, словно это я перед ним провинилась.
— Я думал, ты с собой покончила, когда прощальную записку прочитал! А ты здесь! Даже матери ничего не сказала!
Вот так от ласкового и нежного Олега не осталось даже тени. Как запахло жареным, так взглядом меня душит.
— А-а-а… Я понял, — тянет он, покачивая головой. — Узнала про Адель и решила отомстить. Говори, она знает, кто ты?! — Он хватает меня за руку и дергает на себя.
— Отпусти, — шиплю я. — Или она сейчас же узнает, кто ты!
Этот придурок не догадывается, что его женушка в курсе его интрижки с медсестричкой Асей. Мне это только на руку. Страх — двойной и без сахара. Что может быть красочнее на его лице?
— Милая, — смягчается он. — Прости… Я собирался все исправить. Я развелся бы до нашей свадьбы…
— Исправить? — нервно усмехаюсь я. — Ты представился мне хирургом Олегом. Глеб! Как ты это собирался исправлять?
— Ну солнышко…
— Отвали! — Я отталкиваю его в попытке сбежать, но он снова хватает меня.
Взвизгнув слишком громко, я привлекаю внимание Чеховского. Тот заскакивает в ванную и с размаху въезжает Глебу в челюсть. Запрокинув голову, тот скулит сквозь зубы и пятится от меня, чертыхаясь.
— Что здесь происходит? — доносится из коридора голос Адель.
— Ничего, — через плечо бросает ей Чеховской. — Глеб оступился и приложился носом о раковину.
— О, господи, дорогой, ты как? — Она тянет к нему руки, и я окончательно мирюсь с реальностью происходящего.
Олега нет, не было и никогда не будет. Он никогда не был моим. Лишь жестоким обманом заставил поверить в несуществующую сказку, играя со мной, как кот с мышью.
Адель окидывает меня озадаченным взглядом, выводя Глеба из ванной.
— Идем-идем, милый. Настя, одевайся и принимайся за дело. Вдруг он сломал нос.
Чего?! Я этого мерзавца еще и лечить должна?! Но отказавшись, вызову у Адель ненужные вопросы и подозрения.
— Мы с Камилем собирались…
— Хватит прохлаждаться, девочка! — строго отчитывает меня Адель, держа под руку своего муженька, сквозь пальцы которого течет кровь. — Ты в первую очередь наш семейный доктор. А уже потом — девушка Камиля.
— Девушка Камиля?! — с зажатым носом гудит Глеб.
— Да, мы сами немного растеряны. Оказывается, Камиль и Настя уже месяц встречаются.
— Месяц? Настя?
Какой же кайф видеть недоумение в его расширенных глазах. Почище любого удара ниже пояса.
— Забудь, сладкий. Этот роман долго не продлится, — делает она выводы, будто проклиная наши отношения, и уводит Глеба с глаз.
Мы с Чеховским переглядываемся. Не нравится мне его взгляд, сдирающий с меня кожу, но поблагодарить его я просто обязана.
— Спасибо.
— Пустяки. Он у нас любитель нарваться на кулак.
Я игнорирую довольную улыбку Чеховского. Трудно поддерживать с ним дружескую беседу, зная, как он настраивал Камиля против меня.
— Я пойду. Помажу его нос йодом.
Выскользнув из ванной, бегу в комнату, под защиту Камиля, а оказываюсь в полном одиночестве. Он ушел. Оставил разворошенный чемодан, забрал телефон и ушел. А как же обещание? Неужели он просто хотел избавиться от меня?
В груди ноет от тоски. Часто моргаю, сдерживая слезы, и не веря своим глазам.
Ушел.
Молча.
Без предупреждения.
Ненавижу!
Психанув, одеваюсь в водолазку и джинсы, собираю влажные волосы в хвост, беру аптечку и отправляюсь в комнату Адель.
Стонущий Глеб лежит на кровати, пачкая кровью белоснежную наволочку, а его женушка уже прикладывается к стакану с янтарной жидкостью.
— Уберите руку! — велю я, и не думая любезничать с Глебом. Осматривая его лицо, не испытываю ни капли жалости. Будто чужому человеку помощь оказываю. — На ощупь все цело. Если хотите, сделайте рентген.
Вставляю в его нос тампоны и оставляю на тумбочке обезболивающее в таблетках.
— И все? — удивляется Адель.
— Могу сделать укол.
— Нет! — вскрикивает Глеб. — Ненавижу уколы.
— Тогда все. — Я киваю Адель и выметаюсь из их комнаты. Сердце стучит как у загнанного кролика.
— Настя! — окликает меня Азиз, спеша по коридору. — Тебя трудно найти. Держи! — Он протягивает мне свой мобильник. — Это тебя.
— Меня? — недоумеваю я, поднося телефон к уху. — Алло.
Слышу тяжелое дыхание и взволнованный голос Камиля:
— Ты нужна мне, девочка.
Внутри меня стремительно нарастает паника.
— Что случилось?!
Из руки выпадает аптечка. Что он натворил? Во что вляпался?
— Приезжай ко мне, пожалуйста… Мне плохо…
— Где ты, Камиль?!
— Азиз тебя отвезет.
— Хорошо-хорошо! — Я киваю Азизу и беру курс к лестнице. — Только скажи мне, что с тобой?
— Мой отец… Он нашел меня…
Глава 23. Мама — это святое
Камиль
Вода в реке пульсирует бешеным потоком. Стена дождя устраивает с ней гармоничный танец, а на меня обрушивается беспощадным ледяным потоком.
Я стою, перегнувшись через перила моста, бесцельно смотрю на вибрирующую воду и, вертя в руке пистолет, обмозговываю случившееся. Куртка промокла насквозь, холод пробирает до костей, а я не могу сдвинуться с места. Пустить бы себе пулю промеж глаз, да кто тогда позаботится о медсестричке? Эти гиены проглотят ее и не подавятся.
— Камиль… — Ее рука ложится на мое плечо, и я только сейчас замечаю подъехавшую машину.
Азиз даже носа на улицу не высовывает, а медсестричка, ежась в пальто, держит над нами зонт.
— Ты весь вымок. Тебе нужно переодеться, выпить горячего чаю. Почему ты меня не слушаешь? Бежишь куда-то сломя голову, когда надо лежать в постели? Как твоя рука?
— Он следил за мной все эти годы, — произношу я не своим голосом. — Отец.
— Ну хорошо, — кивает медсестричка. — Осознал свою вину, пытается загладить. Но зачем ты сорвался с виллы?
— Я был у Риммы.
Выражение ее лица тотчас меняется. Озабоченность мной перерастает в лютую ревность. Медсестричка борется с собой, но напрасно. Даже ее голос становится холоднее.
— Не стоило пренебрегать моими советами. Ты еще не окреп после ранения.
— Не спросишь, что я делал у нее?
Этот вопрос еще сильнее задевает ее. Она поджимает губы, опуская глаза. Выдерживает паузу, словно подбирая слова, и пожимает плечом:
— Обсуждал инцидент на дороге.
— Она узнала о тебе. Ей отец рассказал. Знаешь, почему? Чтобы уберечь меня от тебя.
Медсестричка ни капли не смущается. Смотрит мне в глаза с прежней непоколебимостью.
— Видимо, я настоящий монстр в ваших кругах.
Она явно не догоняет, что именно я узнал. Ладно, выражусь иначе.
— С чего ты взяла, что Лучиана принимает наркотики? Только не ври. Правду. Все равно ж узнаю.
— Да это вовсе и не секрет. Просто мне вспоминать больно. Нелегко прожить восемнадцать лет бок о бок с сестрой-близняшкой, а потом в один миг потерять ее. И все из-за наркоты. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему ты такой? Почему убиваешь? Человек не рождается хорошим или плохим. Он таким становится. Я, пережив смерть самого близкого человека, решила, что стану спасать жизни. А ты? Что с тобой случилось, раз ты стал убивать?
— Речь сейчас о тебе! — жестче говорю я, отчего медсестричка напрягается. — Отвечай, ты тоже баловалась этой дрянью?
— Ты в своем уме? Эта курица оклеветала меня, а ты повелся? Мы с мамой наизнанку выворачивались, спасая Вику! Всячески противились ее встречам с ее дружком-торчком. Но все становилось только хуже. А однажды их так и нашли вместе. В сыром, вонючем подвале. С шестью шприцами и одной прощальной запиской на двоих, — ее голос срывается на хрип, на глазах блестят слезы. — А теперь только представь, что сейчас с моей мамой? Я — все, что у нее было. И снова этот кошмар. Снова записка. Из-за тебя!
Дьявол! Эта девочка умеет заставить почувствовать себя подонком. Дрожит, плачет под проливным дождем, пока я, садист, ковыряю ее раны.
— И вообще, не все ли тебе равно, принимала я наркотики или нет? Мы с тобой связались из-за Глеба.
— Но ты бросила мне вызов. Я должен знать, с кем тягаюсь.
— Чистая я. Даже не курила никогда. И тебе рекомендую бросить, — договаривает она, заметив, как я тянусь к пачке сигарет в кармане.
Рука замирает, так и не добравшись до них.
Медсестричка смахивает слезы и переводит взгляд на реку.
— Хотя делай как знаешь, — вздыхает она. — Если завтра Адель скажет тебе, что я пыталась соблазнить ее мужа, ты наверняка тоже поверишь.
— О чем ты? Он на вилле?
— О да, — горько улыбается она, кивая. — Видел бы ты, как он струхнул. Ради этого зрелища стоило согласиться на твое сумасбродное предложение. Он теперь даже спать с открытыми глазами будет.
Черт, она произносит это таким тоном, будто с наслаждением отрезает ему голову. Даже мне страшно становится.
Убираю ствол в кобуру под курткой и говорю:
— Я не люблю, когда от меня что-то скрывают. Посвящай меня в свои тайны до того, как этим займется кто-то другой. И-и-и…
Она снова смотрит на меня, а я не знаю, как правильно выразиться.