— …мама — это святое.
Беру ее под локоть и веду к машине, где велю Азизу вылезать.
— Камиль, дождь же!
— Не растаешь, — фыркаю я, усаживая медсестричку на сиденье и отдавая начальнику службы охраны ключи от мотоцикла. — Верни его брату.
— А вы куда?
— Покатаемся. — Сажусь за руль, хлопаю дверью и, сдав назад, разворачиваюсь.
— Только не гони, — просит медсестричка. — Дорога скользкая.
А как же иначе я выведу тебя из себя? Нарочно выжимаю скорость, идя на обгон и маневрируя на дороге. Она должна научиться доверять мне. Понять бы только — зачем, если я сам себе не всегда доверяю? Похоже, мне хочется привязать эту девочку к себе.
— Куда мы едем?
— Я уже думал, не спросишь, — усмехаюсь я, радуясь возвращению моей медсестрички. — Куда бы ты хотела?
— Только не на виллу твоего брата.
— Окей. Как скажешь.
Она улыбается. Только глаза все еще на мокром месте и нос розовый. Ничего, девочка, скоро твое настроение поднимется.
Намеренно еду окольными путями, чтобы не испортить сюрприз. Дорога занимает чуть больше времени, но это того стоит. Озадаченное ликование, появившееся на ее милом личике — лучшее, что могло произойти со мной за последние дни.
— Ты издеваешься? — шепчет она дрогнувшим голосом.
— Я надеялся на «спасибо».
— То есть?..
— Это же дом твоей мамы? Так иди.
— Ты не шутишь?
— Тебя ущипнуть, что ли? Иди, пока я не передумал.
— Ты что, отпускаешь меня? — лепечет она.
— И не надейся. Я же сказал, не отпущу. Пару часов тебе хватит поговорить с мамой? Убедить ее, что ты жива и здорова?
— Д-да… Да, хватит! — оживает медсестричка, открывая дверь. — А ты куда?
— Никуда. Здесь подожду, музыку послушаю.
Она вдруг тормозит, прикрывая дверь.
— Идем со мной. Тебе надо обсохнуть, согреться. Мама чаем с малиновым вареньем напоит.
— Ты слышишь себя? — смеюсь я. — Где я, и где малиновое варенье? Ты меня как матери представишь? «Мамуль, привет! Это Камиль. Он киллер»? Не уверен, что она обрадуется.
— Напрасно. Киллеров среди моих друзей еще не было, — улыбается она. — Не ломайся. Идем. Она тебе понравится.
Мальчишка-сирота, в один миг оказавшийся в детском доме, внутри меня молит пойти с медсестричкой. Он вновь хочет почувствовать себя сыном, услышать голос матери, согреться ее заботой. И вместо того чтобы рявкнуть, я покорно соглашаюсь:
— Ну идем. Но не потому, что ты так решила, — предупреждаю, чтобы не надумала себе всякого.
— Ага-ага, — хихикает она, выходя из машины.
— Я тебе отвечаю, это только ради твоей безопасности. Мало ли, вдруг тут шакалы Адель ошиваются.
— Угум, рассказывай мне тут. — Медсестричка раскрывает зонтик, сама берет меня под руку и ведет к двери подъезда.
Походу, ты конкретно влип, Камиль…
Глава 24. Опасный мужчина
Ася
— Мама живет скромно, — предупреждаю я, поднимаясь на второй этаж. — Никакого дизайнерского ремонта, дорогой мебели и аукционных картин на стенах не жди. Здесь совсем другая вселенная. Зато уютно.
Трудно сказать, о чем думает Камиль, лениво поднимаясь по ступенькам. Его раздражает находиться здесь? Или он в замешательстве? Я жду хоть какой-то реакции, а он просто молчит.
Вздохнув для храбрости, я нажимаю кнопку звонка. Привычное пиликание-щебетание, а за ним мамины шаги приятно волнуют. Вместе с дверным замком щелкает мое сердце.
Мамочка. Моя невысокая, худенькая мамочка. Не веря своим глазам, она открывает рот в безмолвии и кладет руку на грудь. Сколько же слез ты пролила, родная? От нее пахнет лекарствами. Очевидно, даже заснуть без них не может.
— Доченька моя… Родная… — шевелит она дрожащими губами, и я бросаюсь в ее объятия.
Она взвывает, уткнувшись в меня лицом. У меня тоже ком застревает в горле, но я сдерживаюсь. Если разревусь, мама догадается, что у меня все плохо. А мне важно убедить ее в обратном и договориться, чтобы пока не выдавала меня полиции.
— Где же ты была, Асенька? Я себе места не находила! — Она чуть отстраняется, берет мое лицо в свои ладони и, подтянувшись на носках, целует — щеки, лоб, глаза, нос. Прямо как в детстве, когда я едва не утонула в водоеме на семейном пикнике.
— Мам, извини, что так вышло. Я все тебе объясню. Давайте войдем в дом, а то мы замерзли.
Только теперь она обращает внимание на Камиля. Как любая любящая мать, оглядывает его с недоверием, осторожностью. В ее глазах застывает вопрос, но она его не озвучивает. Впускает нас в квартиру, запирает дверь и бежит на кухню.
— Вы пока раздевайтесь. Я на стол накрою.
Камиль промок насквозь. Свитер хоть выжимай.
Я снимаю с себя пальто и маню его в ванную, где открываю воду погорячее и достаю из шкафчика чистое полотенце.
— Ванна небольшая, но ты поместишься.
— Ты смеешься? Я не буду купаться, — спорит он.
— Еще как будешь! Отогревайся, я пойду включу обогреватель и достану шерстяное одеяло. Не хватает только, чтобы ты заболел.
Камиль не позволяет мне выйти из тесной ванной. Схватив за руку, дергает на себя.
— С чего ты взяла, что я стану тебя слушать? — рычит он в попытке показать, кто тут хозяин. Мне даже смешно становится. Альфа-самец ты мой.
— Не я не так давно воспаление легких перенесла. Не меня подстрелили два дня назад. Не я полдня под ледяным дождем проторчала. Не я курю, как паровоз. Не будешь слушать? Хорошо, — киваю я. — Хо-ро-шо, — повторяю по слогам, высвобождая руку и протягивая ее к крану. — Твоя жизнь — твое здоровье. Какие цветы тебе нравятся?
— Чего? — хмурится он.
— Хочу уточнить, какие букеты приносить на твою могилу. — Медленно поворачиваю кран, перекрывая воду. — Тебе же плевать на себя. Сам говоришь, не маленький. Не буду уговаривать тебя беречь себя.
— Ладно! Я погреюсь, — сдается он.
Я поджимаю губы, борясь с довольной улыбкой. Прячу вспыхнувшее лицо за распущенными волосами, отворачиваясь от Камиля, и выскакиваю из ванной. Зря он думает, что я такая же, как его родные. Да, он убийца. Но я-то нет. И своей клятве я буду верна до конца.
Включив в комнате обогреватель, я достаю из комода теплое одеяло и иду на кухню. Мама уже нарезала салат и возится с бутербродами, а в духовке жарится курица.
— Давай помогу.
— Торт порежь, — улыбается мне мама, шмыгая носом.
— Мам, ну прости. — Я обнимаю ее со спины и кладу голову на плечо. — Мне пришлось так поступить.
— Олег изменил тебе, да?
— Да, — вздыхаю я.
Мама разворачивается и берет мои руки в свои.
— Не прощай, — настоятельно просит она.
— И не собираюсь. Ты только полиции не говори, что я объявилась. Пожалуйста.
— Не скажу. Пусть этот кобель подергается. Я же ему когда по роже съездила, аж расплакался, прощение просил.
— Ты — что? — смеюсь я. От моей мамы такое запросто можно ожидать.
— А ты что думала, я не стану за дочь заступаться? Как влепила ему сумкой по харе, так участковый вздрогнул. Я ему свое сокровище доверила, а он, скотина такая…
— Ну все-все, — успокаиваю я ее. — Он еще попляшет, можешь быть уверена.
Мама вздыхает, ставя бутерброды на стол.
— А кто этот симпатичный молодой человек? — спрашивает с полуулыбкой.
— Да я его у подъезда нашла, погреться завела, — подшучиваю я. — Мам, ну кто это может быть? — Разрезая торт, пальцем залезаю в крем и, слизнув, отвечаю: — Друг.
— Друзья так не смотрят.
— Как — так? — уточняю я.
— Да он в тебе словно ангела видит. Вот-вот в ноги упадет. Опасный мужчина. Такие любят одержимой любовью. Совсем рассудок теряют.
— Мама, о чем ты?
А чего, собственно, я от психолога со стажем ожидала? Сейчас мама быстро мне набросает портрет Камиля. Такие черты его характера откроет, о которых он и сам не знает.
— Да так, — роняет она, — наблюдения.
— Ничего нет, — подтверждаю я. — Мы с ним просто друзья.
— Это для него ты так преобразилась?
— Мама! — теряю я терпение.
— Ладно-ладно, молчу. Не буду лезть.
Я припоминаю, как при знакомстве с Олегом она сказала мне, что не бывает таких идеальных мужчин. Ее всегда в нем что-то настораживало, а я была ослеплена любовью. Надо было прислушаться. Мать дурного не посоветует.
— Так что ты там про опасного мужчину говорила?
Мама озаряется победной улыбкой. Добилась своего.
— Да он же зверь. Любого порвет. Хотела бы я посмотреть на Олега, если бы он вас вместе увидел. Тот со своими цветочками и колечками ему и в подметки не годится. Женщине защитник нужен, а не пустозвон.
Вышедший из ванной Камиль заставляет маму улыбнуться еще шире. Никакая женщина не устоит, увидев по пояс оголенное накачанное тело настоящего мужчины. Стоял бы он чуть дальше, она не упустила бы возможности шепнуть мне, как он хорош.
— Мама, познакомься, это Камиль.
— Надежда Васильевна, — кивает она.
— Приятно познакомиться, — отвечает он и обращается ко мне: — Одежду бы высушить.
— Да, я сейчас займусь. Ты проходи в комнату. Там теплее. — Замечаю, что он снял бинты, и вздыхаю. — Мам, дай аптечку. — Не задавая лишних вопросов, она достает из шкафа сумочку, и я веду Камиля в комнату. — Садись. Накройся одеялом.
— Я согрелся.
— Имей совесть, не смущай мою маму: она пятнадцать лет в разводе.
Уголок его рта дергается. Сев, он все же накидывает одеяло на плечи и вытягивает руку. Я обрабатываю швы аккуратно, не спеша. Почему-то хочется продлить этот момент. Чем дольше Камиль находится подальше от своей семейки, тем больше у меня шансов показать ему другую жизнь.
Украдкой замечаю, как он обводит комнату взглядом.
— Простота выглядит уныло, да? — хмыкаю я, забинтовывая руку.
— У нас была такая же квартира. Чеховскому казалось, что с двумя детьми в ней тесно. А когда мне исполнилось три и мама вышла из декрета, он нашел еще одну причину, почему сын должен жить с ним: за нами некому присматривать. В четыре я остался один. Брат бывал у нас только по выходным, и то — не всегда. Кстати, именно на балконе той квартиры мы впервые покурили, — с ностальгией смеется он. — Я кашлял часа два и был красным, как рак. А у брата были длинные волосы, и он спалил челку. Из-за этого предки сильно повздорили, и мы с братом стали видеться еще реже. Так что я был счастлив, когда Чеховской забрал меня из детдома.