Вторая койка пустует, хотя притупленная память подсказывает мне, что у меня должен быть сокамерник. У подушки обнаруживаю влажную тряпку. Да, точно! Этот парень затащил меня на постель, сделал компресс и даже напоил. А потом…
Нет-нет-нет, бред какой-то! Это не может быть он. Мне почудилось.
Отдышавшись, встаю, придерживаясь за нары. Опираясь о стену, на непослушных ногах доплетаюсь до двери и прилипаю к ней. По коридору расхаживают вооруженные тюремщики. Долбят в двери, ржут, где-то дальше кого-то поднимают силой.
Я ни черта не вижу одним глазом. Второй либо заплыл, либо выбили, скоты поганые.
— Эй, начальник, — окликаю одного из тюремщиков осипшим голосом, режущим горло, — сокамерник мой где?
— Так освободили его на рассвете. Соскучился? — усмехается он. — Нового можем подсадить в голубятню, если слишком тоскливо.
— Я тебе язык со всеми потрохами вырву, еще раз подшутишь так, — шиплю я.
Он открывает еще одно окно внизу двери, запинывает в камеру жестяную чашку с какой-то мерзотной хренью и зашвыривает ложку, которая улетает под койку.
— Ваш завтрак, принцесса. Кушайте, не обляпайтесь.
Не успевает он закрыть окно, как я выпинываю эти помои обратно. Дерьмо, которое тут жратвой называют, вываливается на его сапоги, отчего тюремщик звереет.
— Ах ты, вонючий выродок!
Задрожавшей рукой он перебирает ключи и пытается попасть в замочную скважину.
— Ты чего? — спрашивает у него другой.
— Да тут один петушок забыл свое место!
— А кто тут? — Он срывает со стены планшет, листает страницы и лыбится. — Так Асманов. Чеха браток. Давай его на ринг выставим. Бабла срубим.
— Повезло, красавица! — бросает мне обляпанный ублюдок. — Можешь отработать залет.
Второй размахивает планшетом, как веером, пока этот отпирает дверь. У парня одышка. Красный весь, мокрый. Значит, реакция заторможенная. Я замечаю, что листы соединены парой скрепок. Полезная вещь в здешних апартаментах.
Едва дверь распахивается, как я своей звенящей башкой бью прямо в рыло хохочущему от предвкушения денег дебилу и бросаюсь на второго. Поваливаю его на пол, но вовремя среагировавшие тюремщики стаскивают меня с него. Планшет оказывается прямо перед глазами. Я успеваю сорвать с него одну скрепку и взять в зубы, прежде чем они заламывают мои руки за спину и надевают наручники. Пока возятся, я кладу скрепку под язык.
— Гребаная мразь! — Идиот с разбитым носом носком сапога пинает меня под ребра, заставляя скрутиться в бараний рог.
— Оставь его! — задерживают его другие. — Он и так покойник. Тащите его в октагон. Пусть там побрыкается.
Я вам побрыкаюсь. Так побрыкаюсь, что от одного моего имени вздрагивать, суки, будете. Бог знает, где силы возьму, но вы меня запомните.
— Против кого выставлять его будем? — решают они, волоча меня по коридору.
— Они все на Люка зуб точат. А кто у нас? Правильно. Фаза — правая рука Люка. Вот и стравим их. Кровавое побоище будет. Жмурик нам обеспечен.
Я этого Фазу видел раза два в своей жизни. Ничего дурного о парне не слышал. Молодой, но толковый. Хорошо зарекомендовал себя. Крысой не прослыл. Я его не тронул бы, отдай мне эту команду Адель. А этим уродам и вовсе не доставлю такого удовольствия.
Меня зашвыривают на ринг, где я могу перевести дух и собраться с мыслями.
Как там сейчас медсестричка? Заинтересовался ею следак? Или только вид сделал? Я сейчас только на этого недоумка положиться могу. Никто другой не вырвет ее из когтистых лап моих родственников.
Получаса не проходит, как в зал начинают вводить других заключенных.
Да уж, почти все знакомые рожи. Такие же члены группировок, как я. Походу, власти повязывают всех, на кого хоть малейшее подозрение в чем-то падает. Сколько же из нас уже сдалось? А скольких здесь порешили? Человек десять из сорока на ногах еле держатся. Как и Фаза, которого, как и меня, зашвыривают в октагон.
Тюремщики курят, ржут, подшучивают, делают ставки. А я смотрю на корчащегося парня и окончательно убеждаюсь, что рука не поднимется драться с ним.
— Уберите пацана! — рявкаю я этим говноедам.
— Здесь условия диктуем мы! — шипят мне на ухо и толкают к Фазе. — Давайте, девочки, танцуйте!
— Браслеты хоть снимите.
— А вы в них попробуйте нас удивить! Хоть носами, хоть деснами долбитесь. Нам насрать! Главное — зрелищ. Или обоих вперед ногами вынесут.
Не скажу, что заключенные тоже ждут этих зрелищ. На нас смотрят с сочувствием. Ведь на нашем месте может оказаться любой.
— Ну, долго ждать, пока вы макияж поправите?!
Фаза поднимается сначала на колени, потом, пошатываясь, встает. Пацан лет на десять младше меня, но я все равно в выигрыше. За моими плечами столько пережитых кошмаров, столько передряг, из которых я умудрялся вылезать, что ему и не снилось. Я его двумя ударами уложу, даже сейчас, в виде котлеты.
Тюремщики продолжают шутить и ржать.
Сев, языком выталкиваю скрепку изо рта. Она падает между ног. Поднимаясь, подхватываю ее двумя пальцами и начинаю разгибать, обходя Фазу по кругу. Подозреваю, он уже давненько здесь. Много старых синяков, грязные лохмотья одежды.
Сколько же они тебя мучают, пацан?
Он даже не смотрит на меня, будто смирился с участью и просто ждет, когда я его добью.
Хрен им, а не такой кайф!
Для отвлечения их внимания ударяю Фазу головой в плечо, и он тут же шлепается на спину. Тюремщики ликуют, становятся веселее, развязнее в своих шутках.
— Ты извини меня, брат, — бормочу я, скрепкой ковыряясь в замке наручников. — Сейчас у них штанишки подмокнут.
Приподнимаю голову, взглядом выискивая самых внимательных. Многие заметили, что одна из моих рук уже свободна, и кивают мне в знак понимания.
Ну давайте, не подведите!
Зверем бросаюсь на ту сволочь, которой обещал язык выдрать. Никто даже сообразить не успевает, как заключенные, словно взрывной волной, с криками и рычаниями кидаются на тюремщиков.
Одним ударом ставлю тварь на колени, обезоруживаю и тычу дулом ствола ему в башку.
Зал стремительно погружается в хаос. Звенят ключи, наручники и цепи. Те, кто играл с нами, теперь стонут и хрипят, корчась на полу.
— Что-то мне подсказывает, что ваше заведение не совсем законно. — Я продолжаю держать ублюдка под прицелом.
— А ты пожалуйся. Поплачь на суде, когда приговор заслушивать будешь…
Шум перебивает скрип динамиков — противный и оглушающий.
— Асманов! — доносится сердитый голос следака.
Я задираю голову. Ну конечно! Камера в углу зала. Рукой ему помахать, что ли?
— Вели своим баранам сдаться! Или мы запустим в зал газ!
— До того, как мы надышимся, всех их перерезать успеем! — отвечаю я, не собираясь подчиняться этой канцелярской крысе. Хватаю свою жертву за шиворот и приставляю пушку к его виску. — А как тебе мои условия, господин следователь…
Не успеваю продиктовать их, как меня нейтрализует тонкий голосок медсестрички:
— Камиль… Что ты творишь?
Глава 30. Пять минут
Ася
На него смотреть больно. Даже на экране, где он размером с палец, я вижу каждую его ссадину. А лицо — просто месиво. Не понимаю, как он еще на ногах держится?!
Следователь отключает микрофон и говорит мне:
— Убедите его сдать оружие, или никто из них не выйдет из зала живым.
— Что вы за люди? — шепчу я онемевшими губами. — Разве так можно?
— С ними — можно.
Он снова нажимает кнопку. Я склоняюсь к микрофону, не представляя, что говорить. Как заставить толпу разъяренных заключенных сдаться? Я медсестра, а не переговорщик! Но сейчас от меня зависит больше, чем когда-либо.
— Послушайте. Я понимаю, многих из вас подставили. Я тоже попала сюда по чудовищной ошибке. Но там, на выходе, я собственными глазами видела, как троих заключенных выпускали на свободу. Отсюда есть выход. Но вернетесь ли вы к своим родным, зависит только от вас. Подумайте о своих родителях, сестрах, братьях, женах, детях. О друзьях. О тех, кто в вас нуждается, кому вас не хватает. С вами поступили несправедливо. Но вы не животные. У каждого из вас есть те, кто ждет, молится, любит. Ради них. Не ради себя. А ради них поступите сейчас правильно…
— Ты кто такая?! Заткните ее!
— Я тебя сейчас заткну! — рычит Камиль горластому.
Снова поднимается бунт. Следователь поджимает губы.
— Камиль! — Я рукой вцепляюсь в микрофон. — Ты мне нужен…
Кто-то выстреливает в камеру, и связь обрывается. Я вздрагиваю, уставившись на рябящий экран.
Боже мой, только не это.
— Готовить газ?
— Нет, — мотает головой следователь. — Берите штурмом.
— Подождите! — вскрикиваю я. — Дайте Камилю шанс! Он убедит их! Они его уважают!
— Анастасия, вы понимаете, что ваш Камиль запустил бомбу с часовым механизмом? Этих уродов уже ничем не остановить.
— А вас? — вырывается у меня с содроганием. — Чем вы лучше? Вы калечите их. Заставляете драться друг с другом, устраивая шоу. Что это за тюрьма? Она законная? Камиля должны держать в участке! Почему он здесь?
— Вы задаете слишком много вопросов, особенно учитывая вашу загадочную личность.
— Хотите получить ответы на свои вопросы, так будьте добры, ответьте на мои! — настаиваю я. — Поверьте, наш с Камилем адвокат уже занялся делом. Мы не задержимся здесь ни на одну ночь. Поэтому ваше время на исходе. Хотите сотрудничества? Тогда пойдите нам навстречу. Дайте ему шанс. Пожалуйста.
Следователь нервно потирает подбородок. Он замучен. Последние месяцы выдались, наверное, самыми трудными за все годы его службы. За таких, как Адель, очевидно, объявлена награда. Вот они и идут разными путями, лишь бы выслужиться перед начальством.
— Если через десять минут Асманов не сдастся, мы перестреляем их всех.
— Ему хватит пяти, — почему-то уверенно отвечаю я.
— Посмотрим.
Он отдает распоряжение, чтобы у дверей зала выставили конвой, а мне предлагает присесть на старый диван с потертой обивкой.