Без всякого позволения Чеховской трясет Камиля за плечо, и я, сорвавшись, отталкиваю его от каталки.
— Отвали от него!
Азиз тоже хватает его за локоть, останавливая:
— Брат, брат, тихо.
— Нам некогда ждать! — шипит он.
Камиль, застонав, шевелит рукой и хрипло выдыхает. Чеховской снова бросается к нему.
— Камиль! Ты узнал, где их держат?!
— В… заброшенной… дурке…
— Молодец, брат! — лыбится Чеховской, потрепав его по волосам.
Схватив его за рукав пальто, Камиль, бормочет:
— Я хочу тридцать процентов…
— Эй!
— Продайте инфу Мяснику. Там дюжина его ребят. Он хорошо заплатит. Но моих тридцать процентов… Точка.
— А ты умеешь торговаться, паршивец! — усмехается Чеховской. — Ладно, тридцать — так тридцать. Тебя нехило потрепали. Заслужил.
— И поторопитесь. Их могут перевезти. Следаку известно, что мы узнали их местонахождение.
Чеховской косится на меня, но Камиль резко дергает его за рукав:
— Я проболтался. Не смотри на нее. Она, наоборот, помогла мне. Выяснила, где мы.
На меня словно выплеснули ушат ледяной воды. Камиль намеренно подставился, чтобы попасть к остальным задержанным и выяснить, где они. Каждый его шаг был продуман, распланирован. Адель и Чеховской не спешили с адвокатом, потому что Камилю требовалось время.
— Вы ненормальные, — озвучиваю я. — Психи. Самые настоящие.
Чеховской делает шаг навстречу мне, но Камиль подрывается с каталки, вырвав из себя иглу капельницы:
— Тронешь ее — и я не посмотрю, что ты мой брат! Отчаливай!
Азиз, чихнув в платок, подталкивает Чеховского к машине и нервно улыбается мне.
Я чувствую себя преданной, обманутой, одинокой. Поверила, что Камиль небезнадежен, а он продолжает выполнять грязную работу. Рискуя жизнью, прыгает в жерло вулкана. И все ради денег?!
Медбратья с трудом возвращают Камиля на каталку и толкают к дверям, а я не могу пошевелиться. Стою на месте и не знаю, что делать. Идти за Камилем, сидеть возле его койки, охранять его сон, кормить его с ложечки, чтобы потом он снова убил?
Усадив Чеховского в машину, Азиз подносит мне плед и накидывает на плечи.
— Привыкай, Насть. Камиль редко посвящает нас в свои планы.
— То есть убить Римму было запланировано?
— Что-о-о? Нет. Вовсе нет! — Он опять чихает. Видимо, простудился на мотоцикле под дождем. — Ну так вышло, с этим уже ничего не поделаешь. Ты остаешься? Или с нами поедешь?
Он использовал меня… Просто использовал…
«Камиль Асманов — человек-тайна. Он сам себе на уме. Вы можете думать, что он чего-то не заметил, в чем-то ошибся, что-то упустил. Поверите, что манипулируете им. Начнете ему доверять. А потом окажется, что все это время именно он дергал за ниточки…»
Двери клиники закрываются, а я по-прежнему стою как вкопанная.
— Насть, время! — напоминает о себе Азиз. — Нам ехать надо. Ты с нами?
Я медленно перевожу взгляд на него. Все как в тумане. Я будто нахожусь посреди моста и не могу выбрать, в какую сторону пойти.
«Выйдете за эти двери — и мы вам уже ничем не поможем. Вы останетесь безымянной пленницей мафии и, вероятно, такой же безымянной однажды будете похоронены…»
Нет, господин следователь, я не Римма. Меня не просто убить. И мне не нужна ни ваша помощь, ни ваша защита. Пусть Камиль что-то скрывает от меня. Пусть это он убил Римму, если она его доконала. Пусть он убьет снова. Но что бы он ни натворил, он никогда не сделает это, чтобы навредить невиновному, навредить мне.
— Нет, Азиз, — мотаю я головой. — Я нужна Камилю. Я остаюсь.
— Хорошо. Что-то нужно?
— Да. Будь добр, договорись, чтобы мне организовали вторую койку в палате, привези теплые вещи и сообрази доставку обедов из ресторана дяди Наиля.
— Будет сделано, — кивает он, опять чихнув.
— И выпей противовирусное, а то сляжешь с температурой.
— Выпью, — улыбается Азиз, пятясь к машине.
Вздохнув, я перевожу взгляд на двери клиники. Может, я последняя идиотка, но вы не правы, господин следователь. Клятва для меня священна. Поэтому я не отвернусь от Камиля. У нас с ним впереди очень много работы…
Часть 2
Глава 1. Железный аргумент
Камиль
Солнечный луч мерцанием отсвечивает от профиля медсестрички. Она любит солнце. Это невозможно не понять по тому, как ее угнетает дождь и холод. Сегодня она цветет, улыбается, просто радуясь хорошей погоде.
О чем же она думает, смотря в окно? Вспоминает детство? Просто наслаждается покоем? Или счастлива оказаться в больнице и снова быть полезной?
Она сумасшедшая до мозга костей. Какая адекватная девушка бросится на амбразуру, спасая киллера от правосудия? Додумалась найти свой телефон, через дядю Наиля связаться с матерью и через друзей выбить мне адвоката. Мне — тому уроду, что еще недавно приставлял пушку к ее голове, подверг ее смертельной опасности, угрожал, шантажировал, использовал. Я фактически лишил ее личности, растоптал мечты, уничтожил светлое будущее. Я ничем не заслужил ее снисхождения, но она продолжает заботиться обо мне.
Уезжает из клиники всего на пару часов по вызову Адель. Тщательно следит за моими процедурами, консультируется с лечащим врачом и скромно отворачивается, только когда мне делают уколы. Она обсуждает с дядей Наилем меню, чтобы я мог соблюдать рекомендованную диету. Сама делает перевязки, помогает мне разминаться на беговой дорожке, выводит на прогулку. Почти не спит, отвечает на мои телефонные звонки, конфисковав у меня мобильник, и позволяет моим родственникам навещать меня только в ее присутствии. С ней уже даже не спорят, молча кривят лица. Плевать она хотела, что о ней подумают. Даже надрессировала Адель держать мысли при себе.
Но самое жуткое — за две недели она ни разу не спросила у меня о Ермаковой. Что у нее в голове? Суициднулся инстинкт самосохранения? Или в глубине души она желала моей бывшей смерти?
— О чем думаешь? — не выдерживаю я.
Она улыбается еще шире.
— Скоро месяц, как мы с тобой познакомились.
Вау! Просто блеск! Эта девчонка точно спит. Причем так крепко, что хрен пулей разбудишь.
— Через шесть дней, — подтверждаю я, с удивлением признав, что сам слежу за календарем. Правда, я был уверен, что делаю это от безделья в стационаре.
— Что ты подаришь мне на те тридцать процентов, что получил за сломанное ребро, сотрясение, ушибы, вывих и обвинение в убийстве?
Вот как! Без прелюдий, сразу к делу. Долго же ты ждала этого момента.
Оборачивается медленно, как-то плавно. Все ее движения с каждым днем становятся уверенней, тверже. Она уже не вздрагивает от шорохов, не отступает, когда я рычу на нее, смело игнорирует мои запреты и приказы, если они ее не устраивают. Вот и сейчас приближается ко мне кошкой, чуть нависнув сверху, поправляет подушку и садится, глядя мне прямо в глаза.
— Пора бы поговорить, Камиль.
Мне на допросе не было так сыкотно, как под ее жестким взглядом. Поражаюсь тому, с какой легкостью она поменяла нас ролями и практически захватила меня в плен.
Пожав плечами, киваю. Все равно тут заняться нечем. Так почему бы не потрепаться о смерти моей бывшей.
— О чем? — все же переспрашиваю, чтобы позлить медсестричку. Обожаю, когда она сердится. Такая забавная становится.
— Например, о том, как Римма покончила с собой.
Ни хрена себе! Хмурюсь, офигевая от ее проницательности. Зря я считал медсестричку глупой. С ней надо быть осторожным.
— Как ты догадалась? — произношу, раздражаясь из-за своей недальновидности.
— Извилины напрягла. Представь, они у меня есть, — улыбается она так обезоруживающе, что я вмиг расслабляюсь.
— Следак бы в это не поверил.
— Я не он. Слишком хорошо тебя изучила.
— И что думаешь?
— Что ты идиот.
Я смеюсь. Отважная ты моя! Даже не знаю, с чего начать. Скребу щетину, вспоминая тот злосчастный день, и понимаю, что не хочу говорить о нем. Но придется. Скоро мы покинем эти стены, вернемся домой, а недомолвки будут собираться в снежный ком.
— Она узнала о тебе и сказала, что хочет встретиться, поговорить. Собиралась шантажировать. Не стану отрицать, я ехал с намерением заткнуть ее любой ценой. — Я ловлю себя на мысли, что не хочу произносить имя Ермаковой. Она словно клякса, которой я не хочу пачкать свою чистую и белую медсестричку. — У нас состоялся короткий разговор. Она быстро созналась, что работала на моего отца. Он-то и сообщил ей о тебе. Оказалось, однажды он вспомнил о сыне. Узнал о моей жизни и подослал эту змею присматривать за мной, докладывать ему обо всем.
— Если ты опустишь подробности ваших с ней отношений, я не обижусь, — проговаривает медсестричка, уже не улыбаясь.
Конечно, опущу, девочка. Меня тошнит, когда вспоминаю их.
— Я спросил у нее, где найти отца. Она сказала, что накануне его загребли. Оказался не в то время, не в том месте. Повязали вместе с какими-то братками. Собственно, после этого я собрался уходить. Мне больше нечего было ловить у нее. Но…
— Она закатила истерику.
— Да, — киваю я. — Подробности ее угроз тебе же тоже не нужны? — Она мотает головой, и я перескакиваю к финалу нашей последней встречи с Ермаковой: — Сам не понял, как она выхватила ствол. Приставила к своей башке, уверенная, что брошусь отговаривать… А я даже не пошевелился. Она считала, а я просто стоял и смотрел. Ждал. Ну эта дура и выстрелила.
Медсестричка сглатывает. Мой рассказ больше не вызывает у нее улыбку. Приподнятое солнечным утром настроение мрачнеет. Она опускает глаза, но не перебивает и не останавливает.
— Я позвонил брату. Попросил, чтобы Азиз все прибрал. Но они с Адель уговорили меня сдаться. Главы группировок уже несколько месяцев ищут место, где содержат повязанных братков. Эта инфа стоит огромных денег, и я мог ее раздобыть.
— А ты, дурак, согласился? — возмущается она.
— Согласился, — не отрицаю я. — Адель и брат об этом не знают, но там же держали и моего отца. Я должен был с ним увидеться. А это был единственный шанс, потому что эта идиотка пустила себе пулю в лоб, и что-то еще выведать о нем было нереально.