Азиз помогает мне снять пальто и пятится к двери.
— Ну я пойду, Насть. Позвонишь потом.
— Еще чего! Давай раздевайся и к столу! Давай-давай!
— Да мне как-то неудобно, — скромничает он, поглядывая на мою Варьку.
— Неудобно будет, если я Чеховским расскажу, как ты подворовываешь на финансировании охраны, — улыбаюсь я, и его брови ползут вверх. — Давай заходи, не стой в дверях, как неродной!
Оторопев, Азиз все же решает остаться. Снимает куртку и проходит в общую комнату евродвушки, что я сняла на ближайшую неделю. Здесь, в новой спокойной обстановке, куда до Камиля не доберутся щупальца его горе-родственников, ему будет проще реабилитироваться. Если, конечно, гости, облепившие его цыганским табором, не спугнут моего пока еще плохо прирученного бандита.
— Тише-тише! — успокаиваю я всех, рассаживая за стол. — Камилю нужен покой. Мама, убери, пожалуйста, свои грибочки. Он пока еще на диете… Лучик, не тряси котятами над столом. Они чудо, но Камиль потом их потискает… Варь, не ори в ухо. Положи Азизу салат…
Кажется, это какой-то дурдом, но блин, за эти счастливые лица можно отдать все на свете. И опешивший Камиль тому подтверждение. Он уже не хмурится. Улыбается, принимая поздравления. Не бурчит, когда мама стирает с его щеки свою губную помаду. Когда Варька опрокидывает стакан сока на его телефон, что я случайно оставила на краю стола. Когда дядя Наиль рассказывает забавный случай из его голопопого детства. Это застолье — совсем не званый ужин у Адель. Тут не проклянут, в лицо ядом не плюнут. Тут можно быть собой.
— Ты подружилась с Лучиком? — Камиль склоняется ко мне уже во время десерта, когда каждый занят отдельным разговором. Мама и дядя Наиль обсуждают рецепт торта, а Варька и Азиз — какую-то музыку: видимо, сошлись во вкусах.
— Она хорошая девочка, — отвечаю, взглянув на это милое создание, играющее с котятами в мягких подушках. — Просто немного запуталась, а посоветоваться не с кем.
— И она советуется с тобой?
— Тебя это удивляет? Я плохого не посоветую. Так что бери пример.
— Тогда мне придется носить шапки с помпонами. Я этого не переживу. — Камиль вилкой тянется к грибам мамы, но я подальше отодвигаю вазочку. — Тебе жалко, что ли?
— Давай хотя бы подождем шесть-восемь часов. Если все, кто пробовал, останутся живы, тогда и мы поедим.
Засмеявшись, Камиль втыкает вилку в оливку и подносит ее ко рту.
— Диета — это тоска, — вздыхает, беря ее зубами.
— А теперь представь, что ждет тебя, когда я буду стареть и бороться с лишними килограммами. Ты же будешь есть ботву со мной за компанию.
— Ты собираешься стареть рядом со мной? — жуя, усмехается он. — Боже, за что мне такое наказание?
За разговорами, шутками и смехом день пролетает, как один миг. Варька спохватывается помочь мне прибраться, но ее останавливает мама.
— Не надо! Сама уберется!
Ну, мама! Елки-палки! Знает же, что я квартиру сняла Камилю, а не нам двоим! А еще знает, что я не уйду, не убрав этот бардак.
Они с дядей Наилем заговорщически улыбаются, одеваясь, а я едва могу скривить губы. Что бы я без вас делала?!
Варька уже присоседилась в машину к Азизу и Лучиане, хотя им не по пути. Целуя меня в щеку, она не упускает возможности шепнуть:
— Твой бандит — огонь!
— Ты про «Олега» то же самое говорила.
— Я была молодая и глупая, — смеется она. — Не сдавайся, Аська. Клевый мужик.
Я украдкой поглядываю на пожимающего руку дяди Наиля Камиля и чувствую, как щеки снова вспыхивают. Я что, всю жизнь буду краснеть при нем?!
— Насть, ты про салон не забыла? — напоминает мне Лучиана. — Завтра в два.
— Да-да, все в силе, — киваю я девочке, крепко обняв ее и поцеловав в висок.
Наконец проводив всю эту шумную компанию, я запираю дверь и выдыхаю. Вроде устала, но все равно счастлива, что все так хорошо прошло.
Медленно оборачиваюсь в закладывающей уши тишине. Сейчас уберусь, постелю себе на диване и…
Мощью знакомых сильных рук меня припечатывает к двери. Бездна темных глаз в полумраке коридора становится еще глубже. Тяжелое сбивчивое дыхание касается моей щеки, змейкой ползет по шее и возвращается. Он изучает меня, как хищник жертву. Наслаждается моим трепетом. Плавно поднимает мои руки над головой, вытягивает вверх, скрещивает наши пальцы, обжигая меня своими ладонями, и вкрадчиво шепчет мне в губы:
— Зря осталась, красавица. Заточила себя в клетку с голодным диким зверем…
Глава 3. И пусть весь мир подождет
Камиль
Я настолько близок к ней, что ее вероятность сжаться сводится к нулю. Тусклый свет бликами играет в ее округленных от испуга глазах, словно кто-то рассыпал в них золотую пыльцу. Она кажется такой робкой, застенчивой, беззащитной, но я-то знаю, какая тигрица живет там, внутри.
Еле дышит, совсем не шевелится, ногтями впивается в мои руки. Девочка-факел, которая даже не представляет, какую энергию таит в себе.
— Ками-и-иль… — выдыхает она мне в губы с такой нежностью и желанием, что у меня кровь закипает.
Стискиваю зубы и крепче сжимаю ее тонкие пальцы. Обещал же силой не брать. Но она вроде не отталкивает. И в то же время убийственно напугана моим напором.
— Ты сглупила, девочка, — шепчу, взглядом блуждая по ее лицу. — Упустила шанс сбежать. Теперь не жалуйся…
— Поцелуй уже, — с надрывом молит она, приводя меня в замешательство. — Сколько можно болтать…
Я обрываю ее упреки, впившись в ее сладкие, манящие губы каким-то первобытным, стихийным поцелуем. Так даже голодные гиены на свежее мясо не кидаются. Но я слишком долго ждал. Не мог позволить себе такую вольность, когда ее ангельские руки касались меня. Когда она мило посапывала на больничной койке, а я собирал простыню в кулаки и рычал в подушку, жаждая сделать ее своей.
Не знаю, откуда во мне находились остатки здравого разума. Наверное, мои слова, убившие Римму, вовсе не отмаз от бывшей, а истина, пустившая корни где-то в груди.
«Я люблю ее».
Удивительно, как легко дались мне эти три слова тогда, и как тяжело от них сейчас. Тяжело от ответственности, что они накладывают. Любить — это не только дарить цветы, ужинать в ресторане и танцевать под луной. Любить — это оберегать, ценить, уважать, жертвовать. Способен ли я на это? Медсестричка думает, что да. Мне бы хоть каплю ее уверенности.
С виду скромная, вечно краснеющая от одного моего взгляда, сейчас она полыхает пламенем, отвечая на мой поцелуй с преданным самозабвением. Всегда милая, упертая медсестричка превращается в свирепую, ненасытную самочку.
Стоит мне ослабить пальцы, как ее руки соскальзывают и опускаются на мои плечи. Она собирает ткань моей рубашки в свои маленькие, но сильные кулачки и тянет в стороны, не замечая треска, с которым отлетает пара пуговиц. Распаляет меня своей эффектной отдачей, ноготками пройдясь по шее и запустив их в волосы.
И только заоравший на всю квартиру телефон прерывает наше уединение.
Жаль, что Варвара не утопила его в стакане гранатового сока!
Медсестричка чуть отстраняется, медленно закончив поцелуй и с томлением прикусив губу. Непорочно и до безумия пленительно. Еще медленней открывает глаза и смотрит на меня с былой невинностью.
— Не ответишь?
— Ты же мой секретарь, — улыбаюсь я, пальцами погладив ее по щеке. — Что скажешь?
— У тебя выходной, — отвечает она, бросаясь на мою шею.
Подхватив ее под бедра, усаживаю на себя и несу в комнату.
Да, черт возьми! Я мечтал об этом, наверное, с того самого момента, когда появился на пороге ее дома. Только если тогда это желание обеднялось до примитивной ночи без обязательств, то сейчас в этой девочке я вижу весь мир. Она способна скрасить самый мрачный день, заставить меня улыбнуться, когда я в полной заднице. А главное — рядом с ней я дышу. Во мне просыпаются светлые воспоминания, я думаю не только о себе, снова мечтаю, нахожу что-то теплое и родное в обычном малиновом варенье. Она из пустяков и мелочей делает мою жизнь насыщенной. В ней появляется смысл. Я чувствую себя полезным и нужным. Нужным ей — той, которая околдовала меня.
Я укладываю ее на кровать с такой осторожностью, с какой не обращался бы даже с музейным экспонатом. Ни к одной женщине я не испытывал ничего подобного — обожание, граничащее с одержимостью и страхом потерять ее. Взяв меня в свой плен, она шаг за шагом вытягивает меня на свет. Взвалив на себя ответственность за мое жалкое существование! Взамен на что? На мои унижения, оскорбления, грубость? У этой девочки точно нет рассудка.
— Ками-и-иль… — снова выдыхает она, опаляя мои губы.
Как же сладко она произносит мое имя! Она смакует его. При том, что я ни разу не обратился к ней по имени. Я лишил ее его.
Губами скольжу по ее шее, с ума сходя от ее дурманящего запаха и вкуса. Так и впился бы зубами!
— Ками-и-иль… — повторяет она, заставив меня отвлечься и приподняться. — На нас смотрит Маркиза.
Что?! Ты серьезно?! Отвлекла меня, потому что застеснялась кошки?!
Мой мозг буквально взрывается. Зарычав, подрываюсь с кровати и захлопываю дверь перед самым носом обалдевшей Маркизы. Ну теперь-то, надеюсь, нам никто не помешает.
В комнате становится беспросветно темно. Но ненадолго. Медсестричка зажигает ночник на прикроватной тумбочке, и матовый отблеск создает вокруг нас таинственную, волнующую атмосферу. Не думаю, что с другой женщиной я заметил бы, как это увлекает и интригует.
А ты не так проста, как мне казалось, красавица. Не каждая девушка готова на первую ночь при свете. Хотя глупо сравнивать медсестричку с остальными. Она знает себе цену и очень грамотно применяет эту истину, не позволяя втаптывать себя в грязь, но при этом оставаясь прежней очаровательной, неиспорченной зайкой. Для меня она особенная.
Сев, она взглядом впивается в мои глаза и начинает расстегивать пуговицы своей блузки. Одну за другой. Не спеша, завораживающе. Действует почище любого гипноза, вынуждая меня стервенеть под этим давлением.