Вот же сволочь! В точности как сестрица. Выделяя себя на фоне Камиля, ничем не брезгует.
— Ты брал бы пример, — парирую я. — Тем более вы с ним так похожи. Оба на медсестричек запали.
— Сын? — удивляется Чеховской старший. — Я чего-то не знаю?
Тот хмурится, не въезжая, о чем я. Пожимает плечами, растерянно глядя на меня.
— Ну я о той медсестре с твоего Дня рождения. Помнишь?
Он глыбой застывает без малейшего движения. Пусть не думает, что если крутой бандит, то я трепетать перед ним буду. Кажется, я уже дала понять, что со мной нельзя играть, каким бы грозным гангстером он ни был.
— Что за медсестра? — переспрашивает отец.
— Да так. Ничего серьезного, — бормочет Роман, сверля меня угрожающим взглядом. — Ты же знаешь, я не поклонник долгих отношений. С истериками Паолы разобраться бы сначала.
— Надеюсь, когда-нибудь ты остепенишься. Пусть внуков позовут. Попрощаюсь и поеду.
— Нет, вы не поедете! — настаиваю я. — Я же сказала, мы с Камилем вас отвезем. Не лишайте его права попрощаться. Пожалуйста.
Вижу, как Чеховской старший добреет, сиять начинает. Приятно ему, что не всем детям он безразличен.
— А вы настойчивы, Анастасия. Умеете уговорить.
— Просто я очень сильно люблю вашего младшего сына.
— Тогда пусть нам принесут чай. Подождем его.
Взбодрившийся Чеховской старший нравится мне куда больше. Общаясь с ним, в какие-то моменты даже забываю, чей он отец. Слушаю веселые рассказы из детства Камиля, хоть и не во все верю. Не исключено, что где-то Чеховской проявляет фантазию, чтобы история казалась ярче. Но в целом, узнаю, каким озорным, но добрым мальчишкой был Камиль.
Время летит незаметно. Роман исчезает, заскучав в нашей компании, а потом до нас доносятся их с Адель повышенные голоса. Не скажу, что они ругаются. Скорее, спорят. Она истерит, он пытается ее успокоить.
Чеховскому не по себе от этого, но не комментирует. Впрочем, что он скажет? И без того неловко старику за таких неблагодарных, жестоких детей.
Камиль возвращается на виллу еще больше сбитый с толку, чем был, когда уезжал. От нехорошего предчувствия у меня начинает сосать под ложечкой. Неужели снова что-то стряслось? Надеюсь, он никого не убил.
— Часы надел, — замечает Чеховской.
— Вы все обсудили? — интересуется Камиль. — К какому профессору ехать надо? Говорите. Сейчас же поедем.
Мы с Чеховским замолкаем. Никто не решается отнимать у Камиля надежду.
— Камиль, это не простуда, — отвечает Чеховской. Его тон мерный, уравновешенный. Я бы так не смогла: голос бы дрожал, слезы бы текли ручьем, словно я никакого отношения к медицине имею и никогда в жизни со смертью не сталкивалась. — Это рак, сын.
— Медицина шагнула вперед. Сейчас все лечится.
— Твоя вера вдохновляет…
— Нет, — шипит Камиль. — Нет, — повторяет громче. — Нет! — кричит, в стену швырнув телефон.
Вот теперь я вздрагиваю.
Он хватается за голову и вышагивает из стороны в сторону. Сколько горя он вынес и сколько еще предстоит вынести. У меня сердце на куски разрывается, когда смотрю на него.
— Ты, сын, не психуй. От судьбы не уйдешь. Мне не на что жаловаться. Невесту свою береги. Хорошая она у тебя.
Камиль смотрит на него с негласным вопросом: «Ты сам-то себя слышишь?»
— Что вам подарить на свадьбу? — тут же меняет тему разговора Чеховской.
— Себя, — отрезает Камиль.
— Только ты мог попросить то, что не купить за металл, — улыбается тот.
— Я всегда был непутевым.
— Особенным. Ты был особенным, Камиль.
Между ними тронулся лед. Я сгребаю пустые чайные чашки и тихонечко выхожу из библиотеки, решив дать им время побыть наедине. Пусть обсудят то, о чем не заговорят при мне. Пусть на какой-то миг отбросят свою мужскую суровость в сторону, обнимутся, прольют скупую слезу. Им это нужно. Важно.
— Все по швам трещит, да? — вздыхает Азиз, когда я выхожу к нему на крыльцо. — Глебу крышка, Адель сошла с ума, Чех метит на ее место, а Камиль, как всегда, печется о других.
— Все ты замечаешь.
— Не слепой, что уж. Как только ты тут появилась, так все и заскрипело.
— Хочешь сказать, я во всем виновата?
— Цепочка событий. Одно потянуло за собой другое. Но признаться, я рад, что так все вышло. Без тебя я бы с Варварой не познакомился, — улыбается он. — Мы с ней сегодня ужинаем. Как думаешь, красные розы — не перебор?
— Она их любит, — киваю я. — Дари.
Дверь за моей спиной отворяется. К нам выходят Камиль и Чеховской старший.
— Азиз, отвези отца в аэропорт, — велит Камиль, подав тому сумку. — Проводи, посади на самолет.
— Понял.
— Камиль, а мы? — теряюсь я.
— Так будет лучше, А… Ася, — отвечает за него Чеховской. — Не люблю прощания.
Они разговаривали от силы минут пятнадцать, а Камиль успел выдать ему правду обо мне.
— Мне достаточно наших бесед. Спасибо вам, Ася. Вы вернули мне сына. — Он берет меня за руку, подносит к своим тонким губам и по-джентельменски целует. — Береги ее, Камиль. Другой такой не найдешь.
— Знаю.
Он пожимает отцу ладонь и не спешит отпускать, сжимая крепче. Не выдерживает, притягивает к себе и обнимает.
В серо-голубых глазах Чеховского появляются слезы. Сбылась его мечта. Теперь его сердце спокойно.
— Я больше не сниму часы, обещаю, — произносит Камиль, нехотя отпуская его. — Передам сыну в день его шестнадцатилетия. Даже если он решит, что я сбрендил, — усмехается он, заставив нас засмеяться.
Ни Адель, ни Роман не выходят попрощаться с отцом. Только Лучиана в последний момент выскакивает из дома и бросается в объятия деда. А потом провожает его до машины. Мы же с Камилем остаемся на месте. Он обнимает меня за талию, губами касается виска и шепчет:
— Спасибо.
— За что?
— За все.
— Я ничего не сделала.
— Это я ничего не сделал, — ненавязчиво спорит он. — Вокруг меня снова сгущается тьма, девочка. Я должен быть уверен, что ты в безопасности, даже когда меня нет рядом.
— О чем ты? — недоумеваю я.
— Тебе придется взять в руки оружие.
Глава 17. Вся сущность Адель
Камиль
От некогда ранимой медсестрички почти ничего не осталось. Безоговорочно соглашается, берет ствол и ошеломляет сотрудников тира. Поначалу у нее даже спрашивают, стреляла ли она раньше. Она честно отвечает: «Да. Однажды. В свою голову».
Стройная, изящная, женственная во всем, она с каждым новым выстрелом сильнее сводит меня с ума. Не в мишень попадает, а в мое сердце. Метко и безжалостно. Заставляет меня млеть, таять, как карамель в печи. Рядом с ней я самого себя не узнаю. Шальная девчонка неумолимо зацепила меня и не отпускает.
Через пару дней тренировок в тире вывожу ее в лес, чтобы птиц попугала и по веткам постреляла. Новое увлечение ей по вкусу. Наслаждается, даже просто держа оружие в руке. Моя девочка — хорошая ученица. Заодно меня отвлекает от неутешных мыслей об отце. Не могу смириться с его болезнью. Не хочу. Поднял на уши знакомых братков, чтоб толковых докторов перешерстили. Надеюсь, вытащим старика с того света.
Постреляв, переходим к азам по самообороне. Учу ее избавляться от захвата при нападении. Но эти уроки заканчиваются другим занятием на заднем сиденье машины.
— Не могу я тебя ударить, — дует губки медсестричка, лежа в моих объятиях.
— Однажды ударила, — смеюсь я.
— Я чуть руку не сломала. — Она пальцем водит по моей груди, обдает кожу горячим дыханием, которое порой затаивает, слушая мое сердце. — Камиль, как ты думаешь, почему Адель продолжает играть роль заботливой жены? — спрашивает она, приподняв голову. — Ездит к Глебу в клинику, оплачивает его лечение, слова не говорит. Неужели снова простила?
— Тебя это задевает? Ревнуешь?
— Смеешься? — хмурится она. — Не могу понять эту женщину.
Я глажу ее волосы, накручивая прядь на палец, и любуюсь, как они шелком струятся и сползают.
— Существует три версии гибели ее первого мужа. Официальная, известная нам и та, о которой треплются за стаканчиком-другим. По официальной он умер от несчастного случая. До нас же дошла весть, что его заказал заклятый конкурент, с которым мафия разобралась позже, когда страсти утихли.
— Но ты веришь в третью?
— Вполне вероятно, его заказала Адель. Ее жизнь с ним не была раем. Поговаривают, он ее поколачивал. Пил, гулял, даже в супружескую постель девок таскал. Угрожал выбросить Адель на помойку, если будет права качать. Медлил из-за Лучианы. Терпению угнетенной его тиранией Адель пришел конец. Она стала богатой вдовой и крестной матерью итальянской мафии.
Медсестричка недоверчиво изгибает бровь и уголок губ:
— Адель? Угнетенная тиранией мужа женщина?
— Вот и думай, где правда, а где ложь. Люди испокон веков зверели и дурели из-за власти. А тут целая империя. Ее кровожадность не знает границ. Ты должна была убедиться в этом в тот день, когда я явился убить тебя.
— Хочешь сказать, она планирует расправиться с Глебом особенным способом? Медленно и мучительно?
Я вздыхаю. Не знаю, как правильно выразиться, чтобы не сильно пугать медсестричку.
— Заказы Адель обычно весьма специфичны. Она поклонница фотографий, аудио, видео расправ. Коллекционирует трофеи. Другие главы группировок лишь в отдельных случаях просят доказательства гладко выполненной работы, а она ими наслаждается.
— Боже! А если бы она заказала фотографии меня мертвой?
— Она заказала, — отвечаю и вижу, как моя девочка бледнеет. Глажу ее по щеке, обезоруживающе добавляя: — Но меня это не остановило.
— Выходит, ты пошел на риск уже в тот момент, когда передумал стрелять?
— Ради тебя я готов рисковать собой каждый миг, девочка. Не поняла еще?
Медсестричка вылезает из моих объятий, укутывает свое нагое тело в пальто и, глядя в никуда, произносит:
— Не верится, что Лучиана — дочь этой гадины. Как можно, будучи матерью, быть такой бесчеловечной, жестокой?