Я вздыхаю. Совесть мучает, что приходилось обманывать Лучиану, но как сказать ей правду о родной матери?
— Нет, Лучик. Это мое настоящее имя. Не сокращенное. По некоторым причинам мне приходилось жить под чужим.
— А сейчас? Все наладилось?
— Да, — улыбаюсь я. — Сейчас все наладилось. Поможешь мне снять платье?
— Конечно!
Я возвращаю наряд в чехол и убираю в шкаф. Как человек науки, никогда не верила в приметы, а сейчас волнуюсь, надеясь, что Камиль ничего не успел разглядеть.
— Закончили? — напряженно интересуется он, когда мы выходим из комнаты. — Глеба повязали. Нам надо ехать.
У меня во рту пересыхает от тревоги. Словно силами сущего зла меня выдергивает из сказки и забрасывает в ад. Глеб не будет молчать. Слишком труслив. Всех сдаст.
— У нас проблемы? — уточняю я.
— Скоро узнаем. Собирайся.
Мне достаточно десяти минут. Не тот случай, чтобы наряжаться. Хочется поскорее избавиться от этого гада и его женушки и наконец-то получить заслуженную награду — покой, который пока нам только снится.
— Камиль, давай заскочим в магазин детских товаров, — предлагаю я ему, когда мы садимся в машину.
— Зачем?
— Купим твоему братишке какую-нибудь игрушку.
Не скажу, что в восторге от новостей об отце Камиля и Ермаковой, но за эти два дня сумела свыкнуться и признать наличие у себя четырехгодовалого деверя.
— Я дарю ему квартиру, — напоминает Камиль, поворачивая ключ в замке зажигания. — Это лучше игрушки.
— Он же ребенок, — улыбаюсь я.
— Ладно, — вздыхает он. — Заедем.
И он не просто притормаживает возле магазина, а идет со мной и активно участвует в выборе подарка. Даже увлекается, рассказывает, о каких роботах мечтал в детстве. Надеюсь, у нас будет дочь. Потому что сын всегда будет обделен игрушками: в них папочка играть будет.
Мы набираем два больших пакета разных игрушек, не зная, чем увлекается Тимур, и едем на виллу Чеховского.
Азиз и Лучиана уже здесь, ждут нас во дворе.
— Брат, вы почему отстали? Мы волновались! И на телефон ты не отвечал.
— А нехрен ушами хлопать, Азиз! — отчитывает его Камиль.
Я замечаю незнакомого мужчину на парадном крыльце и сразу догадываюсь, кто это. По глазам. По знакомым черным воронкам. Он внимательно следит за играющими на детской площадке мальчишками.
— Держи, — Камиль протягивает ему покупки. — Тимуру.
— Не стоило, — взволнованно отвечает тот.
— Это Ася, — представляет он меня. — Но ты и так ее знаешь.
Наши взгляды встречаются, и я жмусь к Камилю. Тяжело мне любезничать с этим человеком. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас.
Асманов кивает с кривой улыбкой. Кажется, ему стыдно передо мной. А еще он рад видеть, как я липну к его сыну.
— Тебя в доме ждут, Камиль, — оповещает он, пропуская нас к двери. — С хорошими новостями.
— Сейчас выясним, насколько они хороши. — Он берет меня за руку и тянет за собой.
Служанка провожает нас в гостиную, где Чеховской в компании знакомого нам следователя, прокурора и адвоката попивает кофе.
— Брат! — лыбится он своей неизменно широкой белозубой улыбкой. — Мы заждались!
Камиль пожимает руку Чеховскому, своему адвокату и прокурору. На следователя даже не смотрит. Но я его не осуждаю. До сих пор перед глазами он, избитый до полусмерти по вине этого мерзавца.
Мы садимся на свободный диван, держась за руки. Следователь это замечает и с улыбкой хмыкает. Однако не скажу, что он доволен арестом Глеба. Слишком мрачно выглядит, исчез былой азарт в глазах.
— Камиль Захирович, — начинает адвокат, — настоящий убийца Риммы Ермаковой признал свою вину. Рассказал о том, что произошло в ее квартире в тот злополучный день. Как выкрал ваше оружие. Как после убийства успел вылезти в окно и спуститься по наружной пожарной лестнице до вашего прихода. Вам осталось лишь подписать пару документов с признанием, что вы обнаружили тело и что готовы дать показания на суде, и обвинения в убийстве с вас будут сняты без слушаний. Здесь и сейчас в присутствии многоуважаемого прокурора.
— Ты не поверишь, брат, — ухмыляется Чеховской, — Римму убил наш дорогой зять. Представь, какую змею на груди пригрели. Хорошо, что он промахнулся, когда стрелял в нашу сестру. Оказывается, он подворовывал в клубе, а Римма обо всем узнала и собиралась рассказать нам. Не верится, что мы были такими доверчивыми…
Боже, он бы еще слезу пустил. Ведь все здесь присутствующие знают, что это вранье!
Я перевожу взгляд с одного лица на другое и очередной раз убеждаюсь, как несовершенны наши законы. Никто не хочет копаться в расследовании и выяснять истинные причины гибели Риммы. Есть признавшийся — значит, дело закрыто.
Странно, но если месяц назад я возмутилась бы таким поворотом, то сегодня рада, что все так обошлось. Плевать, что невиновный Глеб сядет за убийство Ермаковой! Тюрьма — для него подарок свыше, потому что на воле ему не жить. Адель его из-под земли достанет.
— Где подписать? — спрашивает Камиль, берет ручку и ставит подписи на предоставленных адвокатом документах. — Вот видите, господин следователь, не сбылись ваши ожидания. Невиновен я.
— Ну да, ну да, — вздыхает тот, но под грозным взглядом прокурора не позволяет себе сказать больше. — В любом случае, зло никогда не остается безнаказанным, Камиль Захирович. Каждому воздастся в свое время. Кто знает, может, мы еще встретимся.
— Очень сомневаюсь.
— Все, нам пора! — Прокурор поднимается и снова пожимает Камилю руку. — Прошу прощения за доставленные неудобства, Камиль Захирович. Впредь я буду лично следить за работой наших структур, чтобы вас больше не тревожили. И поздравляю вас с завтрашней церемонией. Счастья вам и согласия в семейной жизни. — Он улыбается мне, и я киваю в знак благодарности. Сказать мне нечего. Жутко от мысли, что я присутствую на теневой сделке властей с бандитами и ничуть этого не стыжусь.
Следователь открывает рот в намерении что-то сказать мне, но вдруг осекается. Прикусывает губу и тупит взгляд. Выяснил, кто я. Узнал, что связана с Глебом. Запутался. Хочет найти ответы, да теперь рамки дозволенности сужены. Асмановы и Чеховские неприкосновенны, а я без пяти минут Асманова.
— Да, — кивает он напоследок, — совет вам да любовь.
Попрощавшись, прокурор, следователь и адвокат уходят вслед за служанкой, а Чеховской достает из-за дивана бутылку шампанского.
— Это нельзя не отметить! — торжествует он. — Черт, это было сложно!
— Что ты сделал? Как надавил? — спрашивает Камиль.
— Глеб не настолько идиот. Знает, что нежилец. Адель его бродячим псам скормит, когда доберется до него. — Чеховской откупоривает бутылку и разливает искрящийся напиток по фужерам. — Его единственный шанс спасти свою продажную шкуру — заручиться влиятельной поддержкой.
— Твоей?
— Сомневаешься в моей влиятельности? — усмехается тот, протягивая нам шампанское. — Эта сволочь в ногах у меня ползала, умоляя спасти от Адель. На все согласен был.
— Сколько ему дадут? — интересуюсь я, поймав на себе удивленный взгляд Камиля. — Я вовсе не волнуюсь за него, — уточняю, пока не надумал себе всякого. — Просто любопытно.
— Лет шесть, не меньше, — пожимает плечами Чеховской, стукается с нами хрусталем и делает глоток. — Фу, кислятина! Я же говорил, Камиль, ты будешь оправдан.
— Только методы у тебя подлые, — отвечает он и ставит шампанское на стол, не притронувшись.
— Я ему жизнь спас. На шесть лет продлил. Не вижу ничего подлого. За решеткой за ним присмотрят.
— Перед Палермо выслужился, да? И как? Они довольны?
— Довольны, — фыркает Чеховской. — Не порадуешься? Место по правую руку от меня свободно, Камиль. Тебя ждет. Ровней будешь.
— А как же Адель?
— Списали ее. Вчера собрала шмотки и куда-то свалила. Надеюсь, навсегда.
Камиль задумчиво смотрит на меня, будто спрашивая совета. А мне хочется, чтобы сам решение принял. Что ему важно? Чего он хочет? Как представляет наше будущее?
Вздохнув, он подается вперед, локтями упирается в разведенные колени и твердо отвечает Чеховскому:
— Нет. Хватит, брат. Мы долго шли рука об руку. Пора бы каждому своей дорогой пойти.
— Камиль, не упрямься, — произносит Чеховской. — Вместе мы многого добьемся. У нас будет власть, деньги, целая империя. Только наша. Моя и твоя.
— У меня другие планы, брат.
— Какие? — разводит он руками.
— Я женюсь, — напоминает он, скрестив наши пальцы. — Отец болен. Хочу рядом с ним побыть. Нельзя ему в одиночестве уходить. Не по-людски это. Он дом мне завещал. Для нас строил.
— Ты дурак? Еще цветочный сад разбей!
— Разобью. Мама лилии любила. Ты помнишь, как ими пахло в доме?
Чеховской сереет на глазах. Ему не понять, как можно отказаться от господства ради любви. Может, никогда и не поймет. А может, еще встретит ту единственную и неповторимую, что поможет ему прозреть, поменять систему ценностей.
— То есть? — осторожно спрашивает он.
— Это все, брат, — улыбается Камиль и кладет свой пистолет на стол. — Я ухожу.
— Ты не можешь…
— Правда? — Камиль встает, поднимая меня следом и отставляя мой бокал к своему. — И кто меня остановит? У меня нет врагов, брат. А сейчас, если тебе больше нечего сказать, мы пойдем. Нам к свадьбе надо готовиться. Бракосочетание завтра в двенадцать. Приезжай. Почетным гостем будешь.
Я слышу, с каким звоном разбиваются надежды Чеховского. Словно на скорости врезаются в каменную стену, разлетаются на мелкие куски и превращаются в пыль. Он понимает, что это конец. Без Камиля его империя долго не продержится.
«Адель — мозг нашей компании. Роман — ее правая рука, которая гребет деньги. Я — левая, которая… убивает…»
Вздор. Чепуха. Нелепица. Камиль — основа всего! Пусть он примкнул к компании последним, но за десять лет службы стал первым.
— Камиль… — едва слышно произносит Чеховской, но он игнорирует его. Обнимает меня за плечи и выводит из гостиной.