Спорить со мной бесполезно. В этом мы с братом похожи. Стиснув зубы, он повинуется, и я выхожу на открытое пространство. Мое появление в поле зрения постовых заставляет их сжать булки. Направив на меня свои пушки, они велят что-то вроде «Стоять!», но это вызывает у меня лишь усмешку. Не остановлюсь даже перед ордой! Ни одно стихийное бедствие меня не задержит!
— Капец котятам!
Резко поднимаю ствол, прицеливаюсь в долю секунды в ближайшего и стреляю ему прямо промеж глаз. С былой хладнокровностью и невозмутимостью. С решимостью, с какой надо убивать тех, кто не заслуживает топтать землю. Нет, я не испытываю от этого удовольствия. Мне паршиво. Паршиво, что возвращаюсь к тому, от чего так тяжело уходил. И паршиво, что усилия медсестрички потерпели крах. Она старалась ради меня.
Едва его туша падает навзничь, как брат и Фаза снимают еще двоих, а четвертый сам деру дает. Стрелять в спину низко. Тем более он пушку бросил. Поэтому я дарю ему шанс.
Не дожидаясь, пока мои напарники присоединятся ко мне, я вламываюсь в гараж — ледяное бетонное помещение, освещаемое тусклым желтым светом. Вдоль стен пустые стеллажи, несколько раскладных стульев, стол и живое наполнение этого места: семеро джигитов, сам Шаман и моя девочка в его руках.
Измученная, уставшая. Грязное, мокрое платье прилипает к ее телу, бьющемуся в ознобе. Волосы слипшимися прядями лежат на плечах. Запястья в крови. Совсем замерзшая, едва ли не синяя.
Зверею, взглянув на нее, прицеливаюсь в Шамана, игнорируя семь направленных на меня пушек. Кажется, ему бы спрятаться за мою девочку, чтобы меня успешно прикончили, но он разжимает пальцы, отпуская ее руку.
Медсестричка пытается улыбнуться, но у нее зуб на зуб не попадает. Она делает неуклюжий шаг вперед, а ноги совсем не держат. Спотыкается, возвращаясь в объятия Шамана.
У меня перед глазами все вибрирует и плывет, когда он подхватывает ее за плечи, не дав упасть. Дергаюсь с места, но торможу под прокатившийся по гаражу лязг стволов.
Шаман снимает с себя куртку и заботливо накидывает ее на плечи моей девочки. Съежившись в ней и уменьшившись втрое, она совершает очередную попытку пойти мне навстречу.
— Опустите оружие! — командует Шаман своим головорезам.
Те медлят всего полмига, но слушаются. Я же продолжаю держать его на мушке, медленно двигаясь к своей жене и протягивая ей руку. Как только ее ледяные пальцы оказываются в моей ладони, мотор, называемый сердцем, вновь начинает качать кровь, разливая по телу приятное тепло.
Моя девочка жива. Она снова со мной. И отныне никто ее не тронет, потому что зверь, живущий в Камиле Асманове, больше не уснет. Он будет бодрствовать всегда и везде.
— Камиль, — выдыхает она хрипло, прижимаясь к моей груди. — Ками-и-иль…
Черт, как же сладко она произносит мое имя! Прямо вдыхает в меня свежий глоток жизни!
— Это не он, Камиль, — бормочет медсестричка, втягивая мой запах. — Не он…
За моей спиной слышатся шаги вошедших брата и Фазы. При появлении последнего Шаман хмурится и косится на нас исподлобья, едва ли не дымя раздувшимися ноздрями.
— Вот! — взвизгивает та, кого я меньше всех ожидал тут увидеть. — Я же говорила тебе! — Из тени выходит пьяная Адель и криво дефилирует к Шаману, неестественно улыбаясь. — Ты хотел Фазу? Получи!
— Камиль, не слушай ее, — просит меня медсестричка, подняв лицо и увидев пацана за моей спиной. — Посмотри на меня. Она лжет. Слышишь? Шаман меня не похищал. Это все она.
Я оглядываю мою родную девочку: ее воспаленные глаза, бледное лицо, окровавленные руки. Крепче прижимаю к себе ее тонкое, почти прозрачное тельце и сглатываю.
— Адель?! — недоумевает брат. — Ты совсем спятила?!
— Это бизнес, Ром, ничего личного, — язвит она, а по моей руке ползет ток.
Ствол врастает в плоть, становится со мной единым целым. Я поклялся уничтожить того, кто покусился на мою жену, а Камиль Асманов клятвами не разбрасывается.
Поднимаю пушку, направляя прямо на Адель и, стиснув зубы, нажимаю на спусковой крючок, не чувствуя к ней абсолютно ничего, кроме нестерпимой жажды крови.
Выстрел сотрясает воздух. С потолка сыплется штукатурка, поднимая перед нами клубы пыли. Моя рука задрана вверх, потому что брат вовремя вмешивается. Не дает пристрелить эту стерву.
— Кончай, дурак! Она же наша сестра!
— Нет, — рычу, — мне она никто! Сука, дважды попытавшаяся убить мою женщину!
— А как ты ее детям потом в глаза смотреть будешь? Лучиане? Артуру? Остынь! — Он выталкивает меня за дверь. — Просто уезжай, слышишь?! Дальше я сам!
Я пячусь из гаража, не выпуская из объятий свою девочку. Мне действительно лучше валить, пока я не пришил эту заразу. Но как же, черт возьми, хочется! Ярость разум туманит. Перед глазами огненными стрелами проносится. Мышцы болью пронзает от мысли, что она целую ночь истязала мою медсестричку.
Только за закрытой дверью я осознаю, что оставил с ними Фазу. Но и сам пацан даже не подумал выйти следом. Рисковый, мать его! Не преувеличивал, когда говорил, что убегать не станет. Оклемался малость и на амбразуру. Жаль будет, если сегодня его история закончится.
Медсестричка всхлипывает в моих объятиях. Понимаю, что сейчас только о ней думать должен, поэтому подхватываю ее на руки, прижимаю к своей груди и несу в машину.
— Все хорошо, девочка, — шепчу, успокаивая то ли ее, то ли себя.
Усаживаю ее на заднее сиденье, включаю отопитель, подсаживаюсь к ней, укутываю ее ноги в свою куртку и беру ее к себе на колени. Такая маленькая и легкая, будто совсем невесомая. Она по привычке кончиком холодного носа утыкается в мою шею и постепенно перестает дрожать. Я растираю ее руки, спину, ноги, целую ее лоб, щеки, губы, глажу по голове и повторяю, что все наладится.
— Прости, — произношу с горечью, когда она разомлевше мурчит. — Прости меня, девочка.
— Ты не мог это предвидеть, — шепчет она. — Никто не мог.
— Должен был… Знал, на что она способна…
— Забудь. Роман с ней разберется. Это в его интересах. Ему же власть нужна.
Моя умная девочка. Ведь правду озвучивает. Брат решит, что с этой ведьмой делать, чтобы она больше не путалась под ногами.
— Камиль, все живы? — спрашивает медсестричка.
— Да, — утвердительно киваю. — Не волнуйся.
Пусть она возненавидит меня завтра, когда узнает о ранении Азиза. А сегодня я хочу, чтобы она просто отдыхала и верила мне.
— Камиль, поехали домой, — просит она, слабо улыбаясь. — Я очень устала.
— Конечно, девочка, — отвечаю и целую ее в губы.
Аккуратно укладываю ее на сиденье, перелезаю за руль и завожу тачку. Пока везу нас домой, медсестричка засыпает. Не хочу будить ее, но ей нужно погреться в горячей ванне, помыться, обработать раны, выпить чаю. Это даже хорошо, что мне есть чем заняться. Меньше соблазна вернуться к Адель и разнести ее башку на куски.
Я осторожно раздеваю свою пошатывающуюся девочку, отогреваю под струей горячего душа, потом опускаю в ванну, где бережно исследую каждый сантиметр ее кожи. Синяков и ссадин нет, за исключением запястий. Значит, ее не били.
Она морщится и втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, пока я обрабатываю ее воспалившиеся ранки, удалив из них мелкие волокна веревки.
— Теперь ты док? — подшучивает она, пытаясь улыбнуться.
Я поправляю теплое одеяло на ней и шикаю. Перевязываю ее тонкие руки бинтом, завариваю травяной чай с малиновым вареньем и заставляю все выпить и съесть.
— Что-нибудь еще хочешь? — спрашиваю, когда она опустошает кружку.
— Только спать, — устало бормочет медсестричка, натягивая одеяло до подбородка. — Побудь со мной.
Куда я денусь?! Конечно, ложусь рядом, обнимаю ее и глажу по волосам.
— Я вызову врача, — предупреждаю ее.
— Нет, Камиль, не надо. Со мной все будет хорошо. Поверь. Ненавижу врачей, — улыбается она, засыпая.
Не так мы представляли себе нашу первую брачную ночь и начало семейной жизни. И я боюсь, что ее спасение — сон. Щипаю себя, прикусываю губу. Но моя девочка не исчезает. Она рядом. Живая. Спасенная.
Я слушаю, как мирно она сопит, и жду, что вот-вот вздрогнет, закричит, проснется в холодном поту. Но она совершенно безмятежна и все так же прекрасна. Мое искупление.
Лишь телефонный звонок заставляет меня отвлечься от нее. Я выхожу из комнаты и тихо прикрываю дверь.
— Операция прошла успешно, — слышу в трубке голос Захира Асманова. — Азиз будет жить.
Я облегченно выдыхаю. Прости меня, брат. Обещаю, что вытащу тебя из этого дерьма. Больше не будешь под пулями ходить. Женишься, старуху-мать внуками порадуешь.
— Ты сам-то как? — спрашиваю, сам не знаю, почему. Похоже, пережитое с медсестричкой открыло мне глаза, что близкими и родными надо дорожить, пока они живы.
— Хорошо. За Тимура волнуюсь.
— Поезжай домой. Я в больницу парней своих отправлю. Они подежурят.
Несколько долгих секунд мы оба молчим, потом он спрашивает:
— Ты нашел свою жену?
— Да. Мы вместе.
— Не отпускай ее больше. Ни на миг, — говорит он с тяжелым вздохом.
Мой взгляд опускается на обручальное кольцо на пальце. Кому, как ни Захиру Асманову знать, каково это — потерять любовь всей жизни.
— Не отпущу, — обещаю ему клятвенно. — Ни на миг. — Между нами снова повисает молчание. Мое горло стягивает невидимой удавкой, глаза начинает печь. Не дав ему оборвать звонок, я добавляю: — Спасибо, отец.
— За что? — взволнованно переспрашивает он.
— Я боялся, что потеряю ее. Едва не умер. Сердце собственное слышать перестал. Оно будто отключилось и вновь заработало, только когда она вернулась ко мне. Это ни с чем не сравнимая боль. Отравляющая. Парализующая. Превращающая в овощ. Я на себе познал то, что пережил ты. Это ад.
— Да, Камиль, — подтверждает он, — это ад. Цени каждый миг, проведенный с ней.
Я приоткрываю дверь, смотрю в ее милое лицо и осознаю, что мне мало каждого мига с ней. Она — мой воздух.
— Сообщи дяде Наилю, что Ася дома, со мной. Пусть Надежду Васильевну успокоит, — прошу его, откладываю телефон на тумбочку и возвращаюсь в постель.