— Не надо. В гардеробе полно одежды, — сказала она практически бездушным голосом, не имеющим какую-либо интонацию.
— Тогда бегом одеваться! — вновь рявкнул, но почему-то у мужчины возникло ощущение, что его ярость никак не пронимает девчонку.
— Я сама решу, когда мне одеваться, а когда нет!
— Ты хочешь меня на прочность проверить? — опять замолчала. Или ей так нравилось издеваться над Егором? — Отвечай!
— Не ваше дело! — «Опять решила показать свою смелость? — подумал про себя Егор. — Ну уж нет. Я вырву все остатки решительности, чтобы больше не пыталась мне перечить!»
— Мое, девочка, мое! Ты находишься в моем доме и под моей ответственностью. Я не позволю творить тебе всякую хуйню! Только я могу решать, как жить, как дышать и чем заниматься. Это ясно?
Ее злили слова Мороза, которые он повторял вновь и вновь, напоминая о ее статусе. О безнадежном положении, из которого невозможно выбраться так легко, как ей казалось. И теперь они вновь обожгли ей душу, открыли еще не затянувшиеся раны в сердце. Она сама не ожидала, что поступит именно так, что решится, что ярость, пустившая в ее тело корни, обернется против нее самой.
Не предполагала, что сможет плюнуть мужчине в лицо. Буквально...
Почему-то от этого действа ей не стало стыдно, она не покраснела и не испытала чувство вины, а о своей частичной наготе совсем забыла, ослепленная не самым положительным чувством. И она не жалела о нем, ни кали. Даже в тот момент, когда его лицо исказилось гримасой злости, стоило мужчине тыльной стороной ладони вытереть ее слюну. Даже в тот момент, когда он взял ее за плечи и потащил в сторону выхода и, не дойдя до него, остановился. Даже в тот момент, когда она старалась вырваться из его цепких лап, запереться в ванной и ни за что в жизни не впускать этого мужчину в помещение, в свою жизнь. В душу. Должна была, но почему-то он оказался сильнее, а намерения настырнее. Теперь же, приплюснутая к стене его сильным телом, не смогла сделать и шага, пока он снимал с брюк ремень и завязывал ей руки. Конечно, во время осознания происходящего она не сразу поняла, что он собрался с ней делать, однако громкий колокольчик тревоги в голове начал звонить именно сейчас. Когда уже поздно. Когда уже ничего сделать нельзя.
Егор резко впечатал Леру в стену и поднял завязанные руки наверх, словно вешал ее на вешалку. Хотя в какой-то степени так оно и оказалось, стоило девушке вспомнить, что на этом самом месте прямо над ее головой находился крючок для верхней одежды. Она бы с удовольствием освободилась от оков, только этот самый крючок висел слишком высоко, а девушке пришлось стоять на носочках, едва удерживая равновесие. Ремень на руках сковывал движения и оказался сильно затянут Наверняка останутся следы, хотя Лера в этом не сомневалась.
Она стояла перед ним практически голая, обездвиженная со всех сторон, ощущая обнаженными участками кожи тело рядом находящегося мужчины. Ощущала его частое дыхание, его жар, слегка трясущиеся от злости руки, хоть и находящиеся с двух сторон от ее лица. Лера боялась. По-настоящему. Казалось, раньше легкий холодок, исходящий от Егора, лишь слегка трепал нервишки и заставлял вздрогнуть от любой резкости, сейчас же девушка готова провалиться сквозь землю, испариться, надеть каким-то волшебным образом шапку-невидимку, только бы ее здесь не было. Однако она не исчезнет, не испарится без желания хозяина. Да, теперь хозяина, Потому что именно от него зависела ее жизнь. От него зависели последствия совершенного проступка. Именно проступка. А раньше она считала себя умной и продуманной девушкой, но, видимо, этого недостаточно для подобной дальновидности.
— Смелая девочка. Дерзкая, — тихо прорычал он, едва не выпуская свои клыки. — Мама не учила, что со старшими себя так не ведут? — мороз по коже прошел. Нет, не легкий холодок, как раньше, а именно мороз. Табун мурашек бежал по всему телу, вызывая непонятную реакцию на его слова. Страшную. В какой-то момент Лере хотелось расплакаться, сказать, чтобы перестал мучить, лишь бы больше не запугивал и не делал с ней ничего. Лишь бы оставил в покое. Только вот он не позволил бы этому совершиться. Не отпустит, не пощадит, не пожалеет.
А наказание должно свершиться...
В его глазах Лера видела лишь злобу и ярость, поглощающую его душу, лишь черные зрачки, слившиеся с темным цветом глаз. Пока в один прекрасный момент он коварно не улыбнулся, пока она не поняла, что эта затея ей сейчас не понравится.
Девушка не сразу почувствовала, как на ее талию опустилась мужская рука, как она медленно разминала мышцы, гладила изгиб. А она теплая — рука — широкая, жесткая, чуть шершавая. Касается ее нежной бархатной кожи в том месте, где ее не трогал никто. Никто не видел ее такой, никто не прикасался к ней. Кроме него. Кроме этого монстра. Ладонь продолжала гладить. Она то поднималась выше, то, наоборот, опускалась чуть ниже. То гладила плоский животик, то оказывалась на пояснице. Дыхание перехватило. Она просто не дышала, была не в состоянии пустить кислород в легкие и дать хоть какой-то шанс своему телу на нормальное жизнеобеспечение. Подобные действия Егора ее пугали. До смерти. До слез. До дрожи в ногах. Однако вырываться она не смела, будто по ее телу скользили не рукой, а ножом. Одно неверное движение, и тонкое лезвие войдет в кожу, разрывая органы на части.
— Чувствительная, — его ладонь прошлась по завязанной руке и опустилась вниз, к лямке кружевного лифчика. — Ты красива, когда возбуждена, — его взгляд коснулся груди.
«Он совсем с ума сошел? Не понимает, что это не возбуждение, а страх?» — протестовала в мыслях Лера, стараясь найти хотя бы один аргумент, опровергающий его слова. Только на деле происходило все с точностью до наоборот.
Его рука прошлась по ее быстро вздымающейся груди, поднялась к горлу, чуть придушив, а затем, перехватив ее за затылок, Егор резко впился в сладкие губки. Как и в прошлый раз, Лера старалась не отвечать, никак не участвуя в обжигающем поцелуе, но это мало останавливало мужчину. Он пьяно целовал ее уста, то жестко сминал сладкие губки, то ласкал их языком, то покусывал до чувствительной боли. В знак наказания. Чтобы поняла, насколько сильно разозлила его и наравне с этим возбуждала, вгоняя его в пучину страсти.
Егор не сразу оторвался от чувственных губ, пьяно осмотрел ее тело с головы до ног, словно видел впервые. Хотя так оно и было. Он впервые лицезрел столь прекрасное, хрупкое тело, старающееся сопротивляться ему. Только это бесполезно. Он все равно получит то, чего желает.
Лере показалось, что его взгляд накрыло странной поволокой, а дыхание участилось далеко не от злости.
От похоти...
От желания обладать ею...
Он прошелся губами по ее коже от лямки лифчика до нежной кожи за ушком, прикусил слегка мочку, которую ему так удачно подставили вопреки сопротивлениям девушки.
— Как же ты сводишь меня с ума, — прошептал, там опустился обратно, покрывая ее кожу легкими, но такими влажными и приятными поцелуями.
Быстрым движением свободной руки, которая не ласкала кожу девушки, мужчина расстегнул лифчик, а затем порвал лямки, освобождая Леру от его оков. От оков нижнего белья, оставив на ней лишь трусики. Ее опять сковало. Захотелось прикрыться от его взгляда, от его прикосновений. Только это все равно бы не помогло. Не закрыло бы от его ласки, которая последовала потом. Столь же неожиданно, как и сам этот процесс. Его язык скользил по крохотной груди, обводил темную ореолу, а затем припадал к соску, то играясь с ним губами, то чуть больно вытягивая зубами, заставляя Леру испуганно вскрикнуть. Однако Егор все равно зализывал укус своей искусной лаской.
Мужчина медленно наслаждался ее телом, не спешил, не причинял боль, зная, что нельзя с ней поступать так же резко, как в кабинете. Сейчас она запугана, а у него в голове выстроены абсолютно другие планы, никак не связанные со страхом. Пока что. Он целовал ее кожу, чуть прикусывал, искал самые чувствительные места на теле, завидев, что она перестала скрывать собственные эмоции. Но так ли оно было на самом деле?
Лера поначалу изо всех сил старалась держать себя в руках, не расплакаться у него на глазах и не показывать испуг от его действий, однако прикосновения нежных рук в какой-то степени успокоили Леру, по крайней мере, ее тело. А душу? Вряд ли когда-нибудь ее душа будет спокойна, но она не давала пока что о себе знать, концентрируясь только на физических ласках. Считала ли сама девушка манипуляции Егора ласками? Нет. Однозначно нет. Только ее реакция пугала. Точнее, реакция тела. Пугали мурашки, бегающие по тем местам, где только что он прикасался широкой, чуть шершавой ладонью или губами, пугало собственное сбившееся дыхание.
Пугала буря, грозящая перейти в настоящее стихийное бедствие...
Девушка чувствовала, как некое тепло разливалось медленными волнами в каждую клеточку тела, как остро ее плоть реагировала на его ласки. Она могла состроить любое выражение лица, могла не показывать, насколько сильно он влиял на нее, как вновь открывал в ней что-то новое, ранее неизведанное, но довольно знакомое. Только это бесполезно. Мороз прекрасно осознавал, что и как нужно делать, как нужно прикасаться к упругой девичьей груди, как властной, тяжелой рукой провести по талии, чтобы мурашки по всему телу выдали все с потрохами. И это сильно убивало ее. Морально. Потому что физически невозможно было описать эти ощущения.
В какой-то момент, двигаясь языком и губами по нежному телу, он сел перед ней на колени, продолжая играться с чувствительной кожей внутренней стороны бедра, которые были по максимуму сведены. Отрицает. Отрицает, насколько ей хорошо сейчас и как хорошо будет потом. Пальцами он прошелся от лодыжки до попки, останавливаясь на кружеве чулок, параллельно целуя место прикосновения. И даже в тот момент, когда она прогнулась в спине, когда резко выдохнула воздух из легких и выпустила вместе с ним очень-очень тихий, едва уловимый стон, вряд ли полностью расслабилась.