«Это пока что», — подумал про себя Егор, снимая с девушки последний элемент одежды, скрывающий от него центр женского наслаждения. Стянул тонкую ткань вниз, несмотря на слабое сопротивление со стороны Леры. Это его все равно бы не остановило. Теперь она предстала перед ним абсолютно нагая. Стыдливая. Уязвимая. Но такая соблазнительная, с чуть пухлыми губами, которые облизнула вновь. Как на камере. С помутненными бездонными глазами. Слегка потемневшими, скорее всего, от возбуждения. Как он и мечтал когда-то, наблюдая за хрупким девичьим телом ночью.
Руками он чуть раздвинул прекрасные, стройные ножки девушки, а пальцами провел по половым губам, собирая естественную влажность. И наткнулся на преграду, как только он хотел нырнуть пальцами внутрь, желая доставить ей удовольствие.
— Цепочка... — он смаковал это слово, будто пробовал его на языке. — Мне достался хороший приз.
Лера промолчала, но это было даже к лучшему. Егор знал о ее невинности по рассказам матери-алкоголички, хоть сомнения порой посещали его голову. Теперь он мог насладиться девчонкой по полной, зная, что она целиком и полностью будет принадлежать лишь ему одну. А как же ее мнение на этот счет? Оно вскоре изменится. Именно такой вывод сделал для себя Мороз, приближаясь к женскому естеству губами и пробуя Леру на вкус.
Сладкая. Что на губах, что здесь. Он нежно скользнул языком между половыми губками, так же нежно вернулся обратно, останавливаясь на все еще скрытой розовой горошинке, совершая легкие удары по ней. Девушка вновь выгнулась, еле удерживая равновесие, буквально повисая на ремнях. Она не знала, что с ней происходит, зачем Егор так наказывал ее, однако подобная мера возбуждала, открывала какие-то неизведанные ранее вещи. Расширяла границы дозволенного.
Он двигался по ее плоти то медленно, то быстро, то острыми ударами, то нежными и успокаивающими ласками. Подобное она случайно видела лишь на картинках, но не представляла, каково это на самом деле. Его действия сводили Леру с ума, заставляли прикрыть глаза, вслушиваясь в голос собственного тела. Она не знала, где сейчас находилась, как оказалась в подобной ситуации и как из нее выбраться. А хотела ли она? Вряд ли. Не сейчас, когда ее ласкали языком и губами так искусно и умело, не сейчас, когда ноги подкашивались, а равновесие еле удерживалось. Не сейчас, когда она на грани между сном и реальностью. Однако всему есть предел, всему есть начало и конец. Конец ее наслаждению настал так же резко, как и наступил. Нет, Лера не испытала ту агонию, а затем атомный взрыв, поглощающий каждую клеточку ее трепещущего тела. Ласки мужчины остановились очень неожиданно, сменяясь болью. Тянущей. Разрывающей на части. Острая боль пронзила ее тело, словно тысячи ножей вонзали в нее. Девушка резко открыла глаза, завидев перед собой его лицо. Такое знакомое, но в то же время чужое. Тот мужчина с легкой поволокой похоти исчез. Это не он заставлял ее тело трепетать, не он оставлял на ней влажные поцелуи.
Не он ласкал ее между ног...
Это был другой человек. Не с этим яростным взглядом, готовым прожечь дыру в ней, не с сильными руками, сжимающими сейчас ее бедра до синяков, не с резкими движениями внутри, причиняющими боль. Тот мужчина исчез, выпуская страшного тирана наружу. На свое законное место. Там, где ему позволено находиться. Внутри нее.
— Ты думала, я дам тебе кончить после стриптиза моему персоналу, маленькая сучка? Думала, останешься безнаказанной? — еще одно движение внутри нее. Резкое. Заставляющее вновь скорчиться от боли. — Я говорил тебе, не будь слишком наивной, — внезапно вместо жара Лера почувствовала пронзающий холод. Вновь. Как несколько минут назад до этих ласк. До фальшивых, наигранных ласк, которые сводили ее тело с ума.
Егор в какой-то момент разозлился, вспоминая, как она спровоцировала его, как заставила буквально упасть его на колени и до безумия ласкать нежнейшую кожу. Когда наступило это понимание действительности? Совсем недавно, стоило ему осознать, где он находился и между чьими ногами. Однако Егор не был с этим согласен. Не для того он похитил ее, чтобы самому стоять на коленях, не для того, чтобы она приручала его. Все должно быть наоборот, и Егор всеми силами старался сбалансировать эту реальность. Но правильно ли он поступил, причиняя девушке боль и отрицая доводы собственного разума?
Боль просачивалась во все клеточки тела от сильных и резких толчков мужчины, ее щеки изнутри искусаны. Больно. Слишком больно. Однако она не сдавалась. Не жмурилась. Не показывала свою слабость. Потому что это его не остановит, не поможет облегчить ее участь. Потому что с каждым его движением понимала, насколько оказалась слабой, как сильно подставила саму себя. Она уже показала ему свое уязвимое место, показала свою доступность. Только осознание этого, к сожалению, пришло не сразу.
— Мать твою, какая же ты узкая, — он продолжал входить в ней все быстрее и быстрее, все глубже и глубже, приподнимая ее аккуратные ножки и заставляя обнять его бедра. Только Лера все равно не слушалась, а ему приходилось применить силу, чтобы удержать хрупкое тело в своих руках. После этого она не уйдет без синяков, а следы первой близости навсегда останутся не только на ее теле, но и в душе. В сердце. Как воспоминания о собственной ничтожности и падения ниже плинтуса. А когда-то она считала, что ниже некуда.
Девушка чувствовала себя ужасно не только физически, но и морально. Ремни сильно впивались в кожу, а каждый толчок причинял ей жгучую боль, которую, казалось, невозможно заглушить. Он не заботится о девушке, о ее чувствах, об ощущениях, которые не причиняли ей ни капли удовольствия, он не дал боли возможность исчезнуть. Она только нарастала. Некоторые отголоски каких-то других чувств начали проявлять только спустя время, когда он сжимал грудь и крутил в пальцах соски. В какой-то момент Лера поняла, что ее сжимали две стены. Обе холодные. Обе неподвижные. Но только одна из них претендовала на право называться человеком.
Егор задвигался очень быстро, рычал ей в ухо, слушая в ответ только всхлипы и глядя на собравшиеся в глазах слезы, но, к облегчению Леры, резко остановился, достигнув пика. Он кончил быстро, громко, разрывая все внутри еще всхлипывавшей и отчаявшейся девушки.
— Ты великолепна, — прохрипел ей в губы, а затем, стянув ее со страдальческой вешалки, схватил на руки и положил в постель. — Спи. Завтра у тебя будет масса времени на размышления, — напоследок он оставил поцелуй на ее макушке, а затем исчез из комнаты, но лучше бы из ее жизни. Раз и навсегда.
И только сейчас Леру будто прорвало. Она готова была кричать, реветь, скулить, как побитая собака, готова выплеснуть все переполняющие чувства наружу. В этот момент полного одиночества, когда ее слабость сейчас видели лишь стены, девушка почувствовала себя пустой. Убитой. Разбитой. Бесхребетной.
Сукой...
ГЛАВА 15
Опустошение. То самое ощущение, когда человек лишается каких-либо чувств, эмоций, просто-напросто позабыв о них. Он не дышит, хотя механически это действие выполняется, не слышит, хотя слух улавливает некоторые звуки вокруг. Не плачет, хотя слезы текут по щекам, не переставая. А главное — ничего не чувствует. Совсем. Потому что нечего. Потому что все хорошее, что когда-то переполняло человека, исчезло. Испарилось. Осталась лишь пустая оболочка, способная выполнять необходимые для жизнедеятельности человека действия, но не более. И вернутся ли когда-нибудь эмоции? Будет ли человек способен испытывать радость или боль? Отчаяние или гордость за кого-то? Вряд ли. Нет, не так.
Никогда...
Сегодняшней ночью Лера не спала, проливая море слез в моментально намокшую подушку, повидавшую много горя за последние дни. Глаза просто-напросто не закрывались от вечно капающих солоноватых дорожек и содроганий тела, а наполненная противными воспоминаниями минувшего вечера голова гудела так сильно, что возникло желание пойти и застрелиться, чтобы больше не мучиться. Не мучиться грязными мыслями и не думать. Никогда и ни за что не думать, превращаясь в один миг в гламурную тупую девчонку с атрофированным мозгом за ненадобностью. Потому что это причиняет лишь больше боли, больше проблем, а незажившая рана в груди начинала дико зудеть и кровоточить. И болеть. Сильно болеть. Хоть Лера и понимала, что совершенные ошибки не исправишь, а воспоминания не выкинешь из головы, думать о случившемся все равно неприятно, обидно. Больно. За себя больно. За свой разум, подкинувший дурацкую идею, за свои действия, которые привели к таким последствиям. Раньше она считала себя достаточно умной девушкой, думающей дальновиднее сверстников, но в эту ночь жестокая реальность дала понять, что это не так. Она такая же, как все. Такая же глупая, наивная.
Такая же дурочка...
Не так Лера представляла свой первый секс. Не прикованной к вешалке на стене, не беспомощной перед ненавистным мужчиной, не так резко и подло, как поступил Мороз, играя с ее невинностью и неопытностью. Надо сказать, в последнее время она вообще не думала о сексе. Если раньше возникали мысли о брачной ночи, во время которой будет заниматься любовью со своим суженым, то сейчас и эта мечта канула в лету. Испарилась. И ей не суждено сбыться. Как и остальным. Мороз отнял у нее все: далеко грядущие планы на будущее существование, свободу, право на существование. А она так сопротивлялась мысли о том, что ей предстоит провести под его крылом продолжительное время, возможно, всю жизнь, или хотя бы до того момента, пока не надоест. Да, она попыталась поторопить этот момент, но в итоге все усугубила, сделала хуже, а судьба сыграла явно не в ее сторону.
Порой она задавалась вопросом: за что? Почему именно она? Почему всевышний решил поиздеваться именно над ней, закинув ее в подобную ситуацию? Это своеобразная проверка на прочность? Или что-то другое? Этого девушка не знала. А хотела ли знать? Не важно.
Долгое время девушка не выходила из комнаты. Хотя это неудивительно, ее и не выпускали, только теперь заточение ощущалось более остро. Она не хотела ни есть, ни п