В трубке я отчетливо слышал заливистый смех дочери и голос жены, приговаривающей: «Догоню, догоню, поймаю». Так близко. Очевидно, мой собеседник стоял от них неподалеку.
– Итак, ваше решение, Олег? Больше звонков не будет. По крайней мере, таких.
Я смотрел, как один из малышей в забавном веселом песочнике со слоником тянул папу за руку к качелям. Он явно только-только научился ходить, ноги заплетались, но уже крепко держал взрослого за руку.
Когда-то давно, на стажировке, нам рассказывали, что делать, если нам угрожают, учили приемам самообороны, стрельбе. И тогда мы были полностью уверены, будто знаем, что делать, ведь на каждый случай была инструкция. По крайней мере, мы в это верили.
Малыш перевел взгляд с качелей на меня, на странного, с его точки зрения, дяденьку в черной форме, неизвестно что забывшего здесь. У него были карие глаза, такие же, как у моей дочери.
– Я согласен.
Чего не сделаешь ради родного ребенка.
– Так будет лучше для всех.
Связь оборвалась. Я провел рукой по лицу, стряхивая пот со лба. Сердце бешено стучало в груди, будто я пробежал несколько километров, я никак не мог отдышаться. Нужно было успокоиться, а еще лучше – увидеть жену и дочь. Я побрел обратно к машине, как вновь зазвонил телефон.
Я поднес трубку к уху.
– Привет, милый! Представляешь, я телефон чуть не потеряла на детской площадке. Хорошо, что мужчина заметил, отдал. Мир не без добрых людей.
– Хорошо, – ответил я машинально и через несколько мгновений спросил:
– Ты не запомнила, как он выглядел?
– Нет,– удивилась она. – А зачем? Такой неприметный.
Я вздохнул. Они почему-то всегда неприметные.
Часы в машине показывали без пяти шесть.
– Я попозже перезвоню, милая.
Я набрал номер Санька, но тот уже не отвечал.
Глава 10
Наталья Серикова
20 сентября
Голова раскалывалась, в горле пересохло, жутко хотелось пить. Нужно было встать, сходить на кухню за водой, но я не могла даже пошевелиться. Я открыла глаза и тут же зажмурилась. Свет был слишком ярким, потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к освещению и наконец-то оглянуться. Я очутилась в крошечной комнатке с голыми белыми стенами и с одной-единственной дверью из черного дерева. По коже пробежали мурашки. Я уже была здесь раньше и знала это место – как знала и то, кто должен войти в эту комнату в скором времени. Мой убийца, мой палач. Спасения не было. Я была прикована к узкой больничной койке, связана по рукам и ногам. Можно было кричать, но никто не услышит, никто не поможет, это только разозлит человека, который вскоре должен сюда войти. Я могла лишь беспомощно смотреть на правую руку и мечтать вытащить иголку, воткнутую в вену. Иголку, которая была присоединена катетером к капельнице.
Оставалось только лежать, дышать воздухом, насквозь пропитанным лекарствами, и чувствовать, как обжигающая жидкость проносится по венам. Как с каждой каплей мне становится хуже. Сердце бешено колотится, и дышать становится все сложнее.
Кап, кап, кап. Вместе с жидкостью из пластикового контейнера утекала и моя жизнь. Медленная и совершенно безликая смерть. Впрочем, человек, скрывающийся за дверью, вряд ли захочет так долго ждать. Он ведь намерен сделать все сам. Но перед этим…
Кап, кап, кап. Меня начало трясти, тело охватила судорога. Задыхаясь, я жадно хватала ртом воздух. Рядом пищала аппаратура.
Судорога прекратилась так же внезапно, как и началась.
В этот раз я пропустила момент, когда дверь открылась. Он даже кашлянул, чтобы я наконец обратила внимание на него. Ему было важно, чтобы я смотрела на него. Ему всегда это важно.
Белый врачебный халат – а я-то всегда считала, что врачи спасают, а не убивают. На голове медицинская шапочка, прикрывавшая волосы, но я точно знала, что под ней они русого цвета. На руках – перчатки. Он всегда был педантом и соблюдал правила, даже здесь и сейчас. Половину его лица закрывала повязка. Видны были лишь глаза. Когда-то такие родные и горячо любимые голубые глаза, которыми я всегда искренне восхищалась. Кирилл, некогда мой любимый, мой идеальный муж, а сегодня – мой палач и убийца.
В руках он держал наполненный какой-то светло-розовой полупрозрачной жидкостью шприц. Кончик иголки поблескивал на свету. Откуда-то я знала, что это яд.
Губы пересохли, язык не слушался, но я нашла в себе силы произнести одно-единственное слово:
– Почему?
По моим глазам текли слезы.
Он сел на край больничной койки, погладил мой лоб, поправил несколько прядей волос.
– Мне жаль, – ровно, без эмоций произнес он.
Он повернулся к моей руке, протер запястье проспиртованной ватой. Педантично, как всегда.
– Ты ведь любил меня? – спросила я. Как будто это могло остановить его.
– Любил? – Он повернулся ко мне. Я чувствовала, как он ухмыляется под маской.
– Любовь, Наташ, ты выдумала сама. Как и все остальное.
Иголка наконец проткнула вену. Кирилл все смотрел на меня, не отрываясь. И нажал на шприц.
Я проснулась в холодном поту. Сердце продолжало бешено стучать. Я несколько раз моргнула, прежде чем поняла, что жива и это был всего лишь сон. До жути реалистичный сон. – Это только сон, – прошептала я вслух. Но сказать было гораздо легче, чем поверить. Все казалось до того реальным, что я, не удержавшись, проверила руки. Никаких следов от уколов или связывания. Хотя чего я ожидала? Просто очередные игры подсознания. К тому же мой муж никогда не носил белый халат и не делал уколов. И уж точно никогда не пытался меня убить. Я посмотрела в окно. На улице – кромешная тьма. Даже звезд не было видно, взгляду не за что зацепиться. Нужно было заставить себя не думать о сне и Кирилле, но не получалось. В памяти все вертелся наш последний разговор – самый неприятный и мерзкий и всех, что были. И самый честный. – Давай попробуем еще раз. Ты ведь меня любишь, – умоляла я тогда. И этим совершила свою главную ошибку. Не следовало переступать через себя. Никогда никого не умоляй. Не проси – и тогда не надо будет бояться, что тебе могут отказать. – Любовь ты выдумала сама, Наташ, – ответил он. – Мне было тебя жаль. Кирилл не мог ударить больнее, ведь он отлично знал, как я ненавидела жалость по отношению к себе. Девочку, потерявшую родителей, все будут жалеть, называть ее бедняжкой, вздыхать при ее появлении. Вот только никто не спрашивал: а нужна ли ей эта жалость? Вернет ли она родителей? Поможет забыть звонок матери, ее слова, что отца сбила машина и его больше нет? Сможет ли стереть из памяти то, как медленно и мучительно умирала мама, пытающаяся бороться с болезнью, от которой нет лекарства? Помню, Аня восхищалась этим моим нежеланием вызывать у всех сочувствие, даже пост в интернете у себя на странице накатала, что гордится такой подругой, которая смогла найти свое счастье даже после таких жизненных невзгод. А мне просто не хотелось быть жалкой. Вот только тогда мы вместе с подругой явно ошиблись по поводу счастья. Первой проблемы Кириллу хватило для того, чтобы снять маску и открыть истинное лицо. Если после смерти матери я еще как-то пыталась держаться, то потеря ребенка выбила меня из колеи полностью. Когда одно несчастье случается за другим, очень сложно найти в себе силы, особенно если у тебя нет никакой поддержки. Все привыкли к тому, что я была сильной, все привыкли к тому, что я все стоически переносила. И даже лучшая подруга не поддержала меня в тот момент. Кирилл же поступил гораздо хуже. Он обвинил меня во всем, бросил в тот момент, когда я в нем нуждалась. И, что самое неприятное, он изменил мне. Иногда я вспоминаю момент, когда узнала об измене. Кирилл задерживался на работе. Я ждала его дома, готовила ужин, когда позвонила подруга. Настя увидела его в ресторане с другой и быстро определила, что это явно не деловой ужин. Деловых партнеров обычно не целуют. И букеты им не дарят. Я помню, как с гулким звуком упал на пол нож, а с ним – несколько капель крови. Я даже не почувствовала, что порезалась. Боли не было, шок ее полностью вытеснил. Я не хотела в это верить. Это должно было быть ошибкой. Такое не могло произойти со мной. Но когда все же дождалась мужа с работы, я осознала, что никакой ошибки не было. От Кирилла пахло чужими женскими духами, и он отправился спать, не произнеся ни слова в ответ на мои расспросы. Я слишком хорошо понимала, что будет дальше, и решила сделать то, чего Кирилл не ожидал: уйти первой. «Я все знаю. Я от тебя ухожу. Не ищи меня», – отправила я перед полетом, отлично зная, что он будет искать. Он не ждет от меня подобного шага.
Иногда мне даже любопытно, что он чувствовал, когда получил мое сообщение, что он ощутил, когда его ключ не подошел к замку, и о чем он подумал, когда ему позвонила Настя с просьбой забрать свои вещи. Интересно, мог ли он за подобное желать мне смерти? Сложный вопрос, но тогда мне было слишком плевать на свою жизнь, чтобы задаваться им.
Уснуть у меня все-таки получилось, и даже удалось сделать почти невозможное – выспаться.
Это было хорошо, учитывая, что начальство с утра неожиданно решило обо мне вспомнить. Я была слишком редким гостем в кабинете Галины Викторовны, чтобы позволить себе зевать во все горло. Иногда мне казалось, что она и вовсе забыла о моем существовании. Нет, я, конечно, получала огромное количество письменных поручений от нее, но все они были в основном связаны с архивом, ничего интересного и важного мне не доверяли. Особых надежд начальница на меня не возлагала. По совету Виталика я уже подыскивала себе другую работу, поскольку предполагала, что на этой долго не задержусь. Марина меня не понимала и отговаривала. С ее точки зрения, было бы глупо увольняться с места, где хорошо платят, хотя я подозревала, что ей попросту будет без меня скучно.
Услышав просьбу подняться к начальнице в кабинет, я грустно вздохнула. Это было ожидаемо. От работников, которые не приносят пользы, быстро избавляются. Обидно только было, что шанса проявить себя мне так и не дали.