ни, что, клянусь, будь рядом хоть немного алкоголя — напилась бы от счастья впервые в жизни.
В голове стучало, в горле пересохло, а во рту поселился настолько неприятный привкус, как будто я только что съела дохлую мышь. Всё тело ломило и крутило, в ране на груди неприятно пульсировало, а к животу будто раскалённый утюг приложили.
В общем, препакостное состояние. И оно бы, несомненно, огорчило меня, если бы не факт возвращения… хм… кое-кого с того света. Причём во всех смыслах кое-кого…
— Как мне теперь тебя называть? — это был первый вопрос, который я выдавила из себя, когда смогла наконец собраться с мыслями и разлепить склеившиеся губы.
— В этом мире, пожалуй, Рым, — прошептал брат. Мне показалось, что ему сейчас в тысячу раз хуже, чем мне. Ещё бы, я всё-таки просто делилась силами, а у него была такая рана здоровая. И пусть она заросла, но наверняка ещё не перестала болеть.
— Хорошо… Рым, — я кивнула и улыбнулась. Глаза брата (теперь у него были самые обычные зрачки — видимо, это последствия ритуала Слияния) вспыхнули нежностью.
— А я… тебя?
— Как хочешь.
— Хорошо, — он слегка улыбнулся. Улыбка была очень слабой, но всё же — она была!
Я вздохнула и, протянув руку, прикоснулась к щеке брата.
Тёплый. Живой.
— Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и получше. Но это пройдёт полностью примерно через полчаса-час. А пока нам с тобой надо подумать, как сбежать от этих придурочных реформаторов.
Я хихикнула.
— Кажется, вместе с прошлой жизнью ты вспомнил кучу словечек из нашего мира.
Рым хмыкнул.
— Думаю, я их и не забывал никогда. Просто ритуал Слияния заставил меня… то есть, нас… вспомнить всё и взглянуть друг на друга по-новому. Помнишь, когда ты только появилась в Эрамире, Браш пытался прощупать тебя, и не смог? А потом попытался я, и ты упала в обморок, испытав дикую боль? Да и мне, признаться, было не слишком приятно.
— Помню, — я кивнула. — Кстати, действительно интересно, что тогда случилось.
— Я уже говорил тебе — я коснулся твоей души. И наши души узнали друг друга. В тебе вновь всколыхнулась вся та боль, которую ты испытывала после моей смерти. Я же ощутил и твою боль, и свою собственную — мне ведь тоже было плохо, когда я понял, что больше не смогу обнять тебя, поговорить с тобой, утешить. Но того краткого касания было недостаточно для того, чтобы узнать друг друга окончательно, мы просто начали испытывать необъяснимую симпатию, потому что наши души притягивались между собой.
Я смутилась.
— Да уж, какие-то не совсем братские нас одолевали чувства.
Рым, улыбаясь, смотрел на мои покрасневшие щёки, и в этой улыбке было так много от прежнего Олега, что я чуть не набросилась на него с объятиями опять, но вовремя сдержалась — сейчас ему было не до них.
— Это нормально, маленькая. Души испытывали друг к другу влечение — в совсем ином смысле этого слова — а тела, не состоящие в родстве, приняли его в том самом смысле. Я считал, что желаю тебя как женщину, тогда как пробудившиеся чувства были любовью к сестре. И… знаешь, маленькая, мне почему-то кажется, что если бы мы сорвались и переспали друг с другом, то уже никогда не вспомнили бы прежние чувства и отношения.
«Верно», — шепнул у меня в голове тихий голос Хранителя. Я вздрогнула.
— Боже… Как хорошо, что мы всё-таки вспомнили.
Рым рассмеялся.
— Видишь, даже в появлении этой стервы Эллейн есть кое-что положительное. Если бы не она со своей мега-магией, мы бы так и пребывали в заблуждении, что испытываем друг к другу физическое влечение, тогда как это было лишь влечение душ.
— Лишь?!
Я даже обиделась.
А Рым взял и подмигнул мне. Хм, этому бессовестному… орку… явно стало лучше.
— Самое лучшее «лишь» в моей жизни, Полиша.
И я тут же его простила.
— И всё-таки… Как ты собираешься сбежать отсюда, братик? Эта мегера Эллейн очень сильный маг. Вряд ли она не предусмотрела абсолютно все варианты.
— Это невозможно, сестрёнка. Абсолютно все варианты не может просчитать никто.
А мне почему-то вспомнились слова Эллейн: «Запомни, орк: нет ничего невозможного. Это только вопрос фантазии и изобретательности, а ещё — веры в себя».
Видимо, у нашей рыжей знакомой этой веры в себя было хоть отбавляй.
Но теперь её хватало и у меня тоже. Ведь рядом был брат.
.
Я лежала на груди Рыма, он обнимал меня сильными руками, и мы молчали. Времени до того, как нас решат побеспокоить, было предостаточно — ритуал проводится на рассвете, а сейчас вечер был в самом разгаре. Кормить нас — точнее, меня, поскольку реформаторы думали, что орк умер — явно не собирались. А зачем? Всё равно завтра помру, чего на драгоценную меня еду переводить?
В принципе, логично. Вот только есть очень хотелось. А ещё Рыму нужны были силы. Именно поэтому он и дремал сейчас, крепко прижав меня к себе. Может, от этого кратковременного сна у брата хоть немного сил прибавится.
А я, чтобы отвлечься от сосущего чувства голода в животе и медленно замерзающей филейной части — одеться я так и не соизволила — мысленно потянулась к Хранителю.
Он не покидал нас с братом ни на секунду, пока мы были у реформаторов — теперь я почему-то ясно чувствовала это.
«Ты здесь?»
«Здесь, — в его голосе мне почудились облегчение и радость. — Ты… счастлива, Линн?»
Я улыбнулась и тут же поняла — если Хранитель и не видит моей улыбки, то уж чувствует-то он её точно. Откуда во мне эта уверенность?
«Ты ведь знаешь. Если ты был со мной всегда, с момента рождения… Ты всё знаешь».
«Да, — сказал он мягко. — И я чувствую каждую твою эмоцию. Я настроен на тебя, как радиоприёмник на определённую частоту. Когда ты счастлива, я тоже счастлив, а когда грустишь, я тоже грущу».
Я вздохнула.
«Должно быть, это не очень приятно. По крайней мере мне бы точно не понравилось, если бы я была постоянно настроена на какого-то человека и чувствовала то же, что и он».
Хранитель рассмеялся.
«Это не просто приятно, Линн. Это восхитительно».
Я уже хотела спросить, что он имеет в виду, как Хранитель вдруг поменял тему разговора:
«Ты хотела что-то у меня спросить? Насчёт ритуала Слияния?»
«Да, — я мысленно кивнула. — Где мы оказались, когда я потеряла сознание? Будто парили в какой-то невесомости».
Он хмыкнул.
«Разве это так важно?»
«Мне просто любопытно».
«Я сожалею, но у этого места нет никаких ориентиров просто потому, что на самом деле его не существует».
«Как это?!»
«Скажи, Линн, когда ты видишь во сне горы, реки, моря и города, разве ты в тот момент находишься в каком-то конкретном месте?»
«Ну… я нахожусь во сне…»
«Вот именно».
«Хочешь сказать, что когда мы с Олегом парили в невесомости, это было почти то же самое, что и сон? Это мне просто приснилось? А… нельзя во сне перенестись в конкретное место? Реально существующее?»
«Можно. Но это не каждому дано».
Я задумалась. Что ж, хоть на одну тайну завеса немного приоткрылась. Хотя нельзя сказать, что она от этого стала менее таинственной.
Сон… А каким он был реальным!
«Сны могут быть очень реальными».
«А умереть во сне можно?»
«По-настоящему умереть нельзя. Тогда ты просто проснёшься».
Я вздохнула. Вот он, ключ к бессмертию, которое так ищут наши учёные — просто уснуть и видеть сны, которые никогда не кончатся, потому что во сне можно изменить всё, что захочешь. И никогда не умереть.
«Ещё я хотела спросить про пророчество…»
«Да?»
«Там было сказано: когда встретятся и узнают друг друга две половинки одной души. Это… о нас с Олегом?»
Хранитель ответил кратко:
«Да, Линн».
«Но что это значит — две половинки одной души? У нас так говорят о людях, которые встречают свою любовь, женятся и живут долго и счастливо. Но мы ведь брат с сестрой».
«Дело не в свадьбах, — Хранитель рассмеялся. — Вообще, такое бывает очень редко. Это одновременно дар и проклятие, потому что половинки всегда чувствуют друг друга. Если один умирает, второй будет его помнить и мучаться до конца жизни. В вашем мире переоценивают любовь между мужчиной и женщиной, половинки могут родиться и друзьями-мужчинами, и братом и сестрой, и сестрами-близнецами, сыном и отцом, матерью и дочерью… Это не имеет значения».
«Подожди… То есть… Если я — половинка Олега, то значит, я должна быть с ним? А как же Игорь?»
Почему-то я почувствовала, что Хранитель качает головой.
«Ты не слушала меня, Линн. Половинки одной души — это просто выражение, означающее глубокую связь между двумя людьми. А связаны они кровной связью или нет — это решается в момент рождения. Вы с Олегом в любой жизни будете именно братом и сестрой. Так не бывает, что в этой жизни он тебе брат, а в следующей — любовник. Кого однажды назвала братом, тот будет им всегда».
«А… — Я замерла. — А если бы мы… здесь… ну… приняли друг друга не за брата и сестру? Мы ведь запутались в собственных чувствах поначалу».
«Это было бы очень плохо».
«Чем?»
Хранитель долго молчал, а затем прошептал, вкладывая в свои слова столько тревоги и чувства, что я поневоле зажмурилась, ощутив отголоски чужих эмоций.
«Я очень боялся, что это случится. Очень боялся. Если бы вы не узнали друг в друге брата и сестру, то потеряли бы свою связь навечно. И в следующей жизни ты с Олегом не встретилась бы. А если бы и встретилась, то не узнала бы».
Я похолодела.
«Чёрт! Это было очень… рискованно».
«Но необходимо».
Я не понимала, что он имеет в виду, но сейчас меня больше занимали другие мысли.
«А что Олег вообще здесь делает? Как он оказался в Эрамире? Я этого совершенно не понимаю!».
«Не понимаешь?.. Линн… Неужели? Подумай хорошенько».
Я даже немного разозлилась. Опять это — подумай! Я что, кроссворд разгадываю?! Почему нельзя просто сказать, объяснить! Зачем нужны эти загадки?
«Затем, что до наиболее важных вещей нужно доходить своим умом. Иначе ты этого никогда не поймёшь и не запомнишь. То, что объясняется чужим языком, не так уж часто идёт дальше ушей».