Но Эдигор не собирался нападать на маленькую Тень. Вместо этого он спросил:
— Ты считаешь меня жестоким, Ленни?
Девочка удивлённо моргнула.
— Что?.. К чему вы это, ваше величество?
— Эллейн ведь рассказывала тебе обо мне. Ты знаешь, как я с ней поступил. Так что, Ленни? Ты считаешь меня жестоким?
На секунду взгляд девочки дрогнул, словно в смятении перед какой-то настойчивой мыслью, но затем вновь окаменел.
Эдигор даже не заметил, как непроизвольно сделал шаг вперёд — с таким нетерпением ждал ответа Ленни.
— Нет, ваше величество, — сказала она наконец очень тихо. — Я не считаю вас жестоким.
— Но то, как я поступил с Элли… Я использовал её. Я знал, что она страдает, но даже не нашёл в себе сил извиниться. Я раз за разом требовал от неё всё больше и больше, вместо того, чтобы сказать — хватит, довольно, перестань, возвращайся.
— Не берите на себя больше, чем вы уже взяли, ваше величество.
Эдигор с волнением вглядывался в тёмные, словно непроницаемые, глаза Ленни.
— Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что я не виноват?
— Виноваты, — девочка еле слышно вздохнула. — Но не больше, чем сама Эллейн. Вы не заставляли, не толкали, не насиловали. Просто просили.
— Приказывал, — уточнил Эдигор, но Ленни покачала головой.
— Нет, ваше величество. Вы просили. По крайней мере Эллейн именно так воспринимала все ваши слова. И это был её выбор — помогать вам или нет, работать на Тайную службу или уйти. И я повторюсь — не берите на себя больше, чем вы уже взяли. На ваших плечах и так весь Эрамир, совершенно ни к чему взваливать туда ещё и вину за то, что произошло с Эллейн.
— Но я ведь виноват.
— Она тоже. А вы просто были хорошим императором. Всегда были и, я думаю, всегда будете. Вы выполняли свой долг. И она это понимала.
Они смотрели друг на друга и продолжали говорить. Но уже без слов, одними глазами.
Так бывает, когда произнести вслух не можешь, но сказать всё-таки должен. Может быть, просто для того, чтобы наконец успокоиться.
— Простите сами себя, ваше величество, — прошептала Ленни. — И отпустите её. Вот и всё.
— Всё?
— Всё.
Эдигор улыбался, глядя на то, как маленькая фигурка девочки поднимается по лестнице и исчезает в коридоре, ведущем в комнаты Аравейна. Он чувствовал небывалое спокойствие и уверенность в будущем.
Всё получится. Должно получиться.
Императору очень хотелось в это верить.
Глава восемнадцатая, в которой я вновь встречаю Эллейн
Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны.
«Обыкновенное чудо»
Никогда раньше я настолько остро не чувствовала, как тикают часы.
Я не хотела, чтобы этот день кончался. Не хотела, чтобы наступала ночь, потому что знала — пройдёт всего несколько часов, начнётся бал, на который обязательно явятся Эллейн с Ибором, и моё время в Эрамире закончится. Так же, как время императора. Так же, как жизнь Ленни.
Я не знаю, почему связывала пробуждение Игоря с балом в честь дня рождения Эдигора. Не знаю. Возможно, просто потому, что не хотела находиться в Эрамире, когда здесь не будет больше Ленни. И вовсе не из-за частички своей души. Нет, из-за чего-то совсем другого, чего мне никогда не осознать и не постигнуть.
Ужинали все мы, в том числе и Робиар, вместе с императорской четой. Я думала, мне будет неловко за одним столом с Дорианой, но нет — она была настолько милой девушкой, хоть и казалась слегка рассеянной, что я совсем забыла о её статусе.
Чуть замутнённые глаза императрицы, как мне позже объяснила Милли, говорили об эмпатическом даре. Именно из-за него Дориана постоянно была вынуждена концентрироваться, чтобы ненароком не перепутать себя с кем-то другим. Вспомнив, как «провалилась» в чувства Вейна, я содрогнулась. Да уж, мало приятного.
А ещё, глядя на Дориану, я недоумевала — если у Эдигора есть такая женщина, зачем ему я? Императрица — умная, красивая, с внутренним достоинством, величественная… И я! Просто смешно.
«Ну что за глупости, Линн, — сказала мне Ленни мысленно. — Любят не за красоту или величественность».
«Я знаю. Но всё равно… Дориана беременна!»
Ленни вздохнула.
«Эдигор же просил тебя не думать об этом».
«Я… стараюсь».
Да, я действительно старалась. Но получалось не очень хорошо.
Забавнее всего было смотреть на Милли, Браша и Робиара. Эльфийка, оказавшаяся между отцом и будущим мужем, изо всех сил старалась ввязать обоих в диалог, чтобы они хоть немного начали привыкать друг к другу.
Браш собирался вместе с Эмиландил в Эйм. Это было невероятно, но… они хотели попробовать жить вместе с тёмными эльфами. Да и сам Повелитель решил попытаться начать налаживать отношения с дочерью и её избранником. И если в моей книге всё получилось наоборот — Милли покинула Эйм навсегда — то здесь эльфийка хотела вернуться. Браш поддерживал её, и я видела, какими любящими глазами они смотрят друг на друга.
Удивительно, но моё мнение о Робиаре поменялось кардинально. Не только после рассказа Эмиландил о его единственной. Просто я заметила, как он несчастен, а ещё — как он отчаянно пытается не смотреть на принцессу Луламэй, сидевшую почти напротив.
Насколько же сильна эта любовь, если она живёт уже двести лет, несмотря на то, что Лемены больше нет? Впрочем, наверное, в этом действительно нет ничего особенного, наоборот — так и должно быть.
Просто жаль Робиара. Удивительно, он же мне не нравился, когда я писала свою книгу, а теперь я его жалею. С ума сойти!
Нам всем была оказана огромная честь — обедать за одним столом с императорской четой, принцессой Луламэй и герцогом Кроссом, Повелителем Робиаром и его дочерью… Больше всего по этому поводу нервничали Рым с Галом. Привыкшие к простой пище и походам, они были не то, что не обучены этикету — они вообще не представляли, с какой стороны к этим вилкам и ложкам подступиться, можно ли есть хлеб, держа его в руке и кого просить положить в тарелку добавки? В общем, я ухахатывалась, глядя на тролля с орком. По сравнению с моими переживаниями по поводу Эдигора, Дорианы, Ленни и предстоящего бала вопросы этикета казались сущей ерундой.
Что касается Тора, то он решил проблему просто — с помощью правила «делай, как Ленни». Не знаю, кто научил девочку всем этим премудростям, но получалось у неё не хуже, чем у принцессы Луламэй.
Кто бы мог подумать, что у такой разношерстной компании найдутся темы для разговора. Но они нашлись, хотя произошло это только благодаря императорской чете. Никто из нас и не заметил, как своими деликатными, осторожными вопросами Дориана и Эдигор разговорили каждого. Я восхищалась ими.
Императрице, кажется, очень понравился Тор. По крайней мере рассказ о его жизни у гномов она слушала очень внимательно, задала кучу вопросов, а под конец пригласила их с мастером Дартом во дворец, заявив, что давно хотела обновить мебель в своей комнате, да и колыбельку для наследника престола нужно будет сделать. Тор, услышав всё это, засиял, как свежевымытый чайник.
Сразу после окончания трапезы я убежала. Очень боялась, что меня поймает Дориана. Я не знала, рассказал ей Эдигор хоть что-то, и если да, то что именно, но, если честно, я и не хотела этого знать.
Уже в дверях нашей комнаты меня поймал Рым.
— Лиша!
Брат легко приподнял меня над полом, обнял, прижал к себе и заглянул в глаза.
— Что с тобой? — спросил он тихо. — Что тебя беспокоит? Ты сегодня весь день какая-то странная. Когда ты убежала из зала для приёма посетителей, я хотел пойти за тобой, но Ленни попросила этого не делать, я теперь жалею. Что случилось, Лиша?
Мне было так нужно, чтобы он спросил. Именно он и именно сейчас. И вместо ответа я обняла брата как можно крепче и расплакалась.
.
Я не рассказала Рыму только одного. Наверное, это нечестно, но я не смогла. Пусть лучше он думает, что когда я разбужу Игоря, всё вернётся на круги своя. Душа Олега вновь перенесётся в наш мир, и мы больше не будем разделены. Пусть лучше брат не знает, что мне предстоит потерять его ещё раз или умереть самой.
— Значит, вот почему Эдигор казался мне таким знакомым… Ведь я видел его, Лиша, потому что всегда был рядом с тобой.
Мы сидели на моей кровати, и брат вытирал слёзы с моих щёк белым, как снег, платком. Не знаю, где в это время была Ленни, впрочем, зная маленькую Тень, я могла предположить, что она просто не хотела нам мешать.
— Ты не хочешь возвращаться?
Я всхлипнула.
— Я не знаю. Я бы предпочла остаться здесь, пусть Эдигор и женат. Мне было бы достаточно просто смотреть на него, понимаешь? И быть с тобой. Я хочу, чтобы ты был жив! И чтобы Ленни тоже была жива. И чтобы у ребёнка Эдигора был отец. Почему… разве можно так — жертвовать всем ради меня одной? Я боюсь, Вейну недолго оставаться Хранителем…
В глазах брата я видела боль. Он переживал за меня. И я почему-то вспомнила, как лежала в больнице спустя неделю после его смерти. Уткнулась в подушку и шептала: «Олежка… вернись, Олежка… вернись, Олежка…» Я шептала эти слова целыми сутками, как мантру, отказываясь от еды и воды.
Неужели он был рядом? Неужели он слышал?
— Лиша… — прошептал Рым, крепко держа меня за руки. — Я понимаю, тебе трудно, но надо решиться. Иначе получится, что всё было зря. Я понимаю — это слишком много для тебя одной, но потерпи ещё чуточку, совсем скоро всё закончится. Не думай об Эдигоре и Ленни — это их путь и выбор, думай только о себе…
— А о тебе? — спросила я, улыбнувшись сквозь слёзы. — О тебе мне нужно думать?
Рым рассмеялся.
— Я мог бы ответить «нет», но знаю ведь, что ты всё равно будешь думать, потому что не можешь иначе. Но это не страшно, мне кажется. Я тоже не могу не думать о тебе. Лиша, ты — моя жизнь.
«И твоя смерть», — подумала я, но вслух сказала:
— А ты — моя.
Брат улыбнулся, обнял меня и, погладив по голове большой зелёной ладонью, осторожно заметил: