– Трубку подняла мама Ника, – отвечаю, не веря в то, что несколькими мгновениями ранее я с ней разговаривала. – Она знает о моем существовании, – мои губы подрагивают в улыбке.
– А я всегда говорила, что твой мажор – хороший парень. Странноватый немного, но хороший. Да и кто из нас без тараканов? – Аня часто-часто кивает и смотрит так, будто я или Саня собираемся с ней спорить.
– Сказала любимая доча своего папочки, который исполняет любую ее просьбу по первому чиху, – фыркнула младшая из Комаровых.
– Если ты не заметила, мы близнецы, сестрица. Папа не может любить кого-то из нас больше или меньше.
Аня не спорит, демонстративно закатывает глаза и подталкивает сестру.
– Мы шли в аптеку, любимая дочь своего отца? – Саня смешливо интересуется.
– Ты что, ревнуешь? – отвечает ей сестра.
– Помолчите, у меня сейчас голова взорвется! – я останавливаю очередную перебранку.
– А вот налицо и второй признак беременности: женщина становится раздражительной, – увещевает Аня.
– Давай уже, не тяни время, – Комарова-старшая указывает глазами на стол.
– Ань, а зачем так много-то? – Я даже боюсь касаться красочных картонных упаковок, не говоря уже о том, чтобы вскрыть, прочитать инструкцию и использовать тесты по назначению.
– Чтобы уж наверняка. – Она собирает со стола продолговатые коробки и вкладывает мне в руки. – Иди. Там все просто: вскрываешь, писаешь, ждешь. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет! С ума сошла? – с моих губ срывается истерический смешок.
Закрыв замок в ванной, я внимательно изучила инструкцию и, с точностью выполнив все пункты, присела на крышку унитаза.
– Сорокина, – настойчивый шепот Ани просачивался под дверь. – Ты жива? Минут пятнадцать прошло. Все плохо, да?
– Что ты такое говоришь? – прошипела Саша. – Что значит плохо?
– Я не знаю, – отвечаю я, пока сестры вновь не принялись ругаться.
– Как не знаешь? – почти хором спросили подруги. – Есть полоска или нет?
– Я не смотрела, – признаюсь я, плотнее зажмуривая глаза.
Дверная ручка дернулась.
– Давай мы посмотрим, – впервые, я не различала, кто из сестер сейчас со мной говорит. К словам прибавляется тактичный стук.
– Нет, сама. – Я смотрю в упор на дверное полотно.
За несколько минут в моей голове пролетело сотни пугающих фантазий, и ни в одной из них я не была счастлива. Нет, возможно, один из вымышленных мной сценариев порадовал бы, но вряд ли он возможен. Я с трудом представляю свободолюбивого молодого мужчину, что радуется беременности своей подружки после месячного знакомства. Я даже улыбнулась этим мыслям. И себе улыбнулась, мельком взглянув на серебряную гладь зеркала. Сочувственно и боязливо.
– Аля, не томи!
Наконец я осмелилась опустить голову.
– Я не беременна, – произнесла я слишком громко и вздрогнула. – Но… – Взяла четвертый тест и чуть повернула к свету. Щелкнула маленьким бронзовым «барашком» замка. – Вот тут что-то есть.
Девочки не ждали дальнейшего моего разрешения и ввалились в ванную, оттеснив меня к стене.
Комаровой-старшей хватило беглого осмотра, чтобы безапелляционно произнести:
– Это явно брак. Смотри, тут и сама упаковка как помята снизу.
– Ну да, – подтвердила Саша. – Все нормально, Алин, никаких проблем.
Я забрала пластиковую полосочку из рук Комаровой-старшей и поспешила протиснуться к выходу. Вместе с легкостью где-то глубоко в душе ощутила отголосок грусти. Но у грусти не было шансов под натиском доводов разума. Они со скоростью гоночного болида обрисовали перспективы подобной беременности.
Во-первых, вероятность того, что будущий отец будет рад перспективе появления ребенка, ничтожно мала. В моем представлении она ровна нулю. Во-вторых, я действительно смогу забыть о научной работе на ближайшие лет пять, совершенно уверенная в том: мне неоткуда ждать помощи. Последний разговор с мамой привел к нашему обоюдному молчанию. Она не звонила и не настаивала на возвращении к Балабаеву, не вспоминала о его матери, впрочем, мама вообще не звонила, как и отец. Словно родителей и нет в моей жизни, или меня нет. А все мое существо противилось набирать мамин номер и услышать сухое: «Здравствуй». Я малодушно откладывала наше примирение. Наверное, я просто устала извиняться, за что не следовало. Механически просить прощения, не чувствуя при этом вины или раскаяния. И что я должна сказать маме? Прости меня, пожалуйста, что не захотела возвращаться к Вите? Настоящая глупость. И при этом унизительная.
Хорошенько смяв коробки, я сложила в мусорное ведро, прикрыв сверху упаковкой от чипсов.
– Алин, красавчик звонит. Как почувствовал, что сейчас решалась его судьба. – Аня протянула мне телефон. – Бери, будет странно, если ты не ответишь. – Подруга сама приняла вызов и приложила аппарат к моему уху.
– Привет, зайчишка, – мужской голос вырвал из реальности, унес куда-то далеко, где никого нет, кроме нас двоих.
– Привет. – Мое тело словно прошил удар молнии. Лицо опалило жаром, а в уголках глаз собралась влага.
– Что случилось?
Я торопливо выхожу из кухни, прячусь от подруг во мраке жилой комнаты.
– Ничего. – Знаю, Ник услышит ложь. Я не умею врать и уже никогда не научусь.
– Алина, – он растягивает имя, – точно? У тебя голос дрожит.
– Честное слово, – заверяю я.
– Ну, раз честное слово, то тогда верю. Я рад, что ты позвонила. Ты уж извини мою маму, она не удержалась, – смеется Ник, и я улыбаюсь вместе с ним. – Мама давно хотела с тобой познакомиться. Зайчишка, а как ты смотришь на знакомство с родителями, а?
– Я? – я спрашиваю испуганно.
– Испугалась? В принципе, ты уже встречала моего отца и с мамой поговорила. Ну, так что, я говорю своим, что мы вместе приедем на этих выходных?
– Я не против, – я не забочусь о том, чтобы мой голос звучал уверенно. Мне точно не справиться с волнением. – А твои родители знают, что я не студентка?
– Поверь, никто из домашних и не подумает, что Алина Васильевна развратила скромного мальчика Никиту. Все уверены, что было с точностью наоборот.
– То есть они не знают? – я настойчиво уточняю.
Долгий тяжелый вздох Ника вызывает улыбку.
– Родственникам известно о тебе все.
– Сейчас ты сделал еще хуже.
– Алин, тебе не о чем беспокоиться. Сестры с тобой, или мне приехать?
И как же хочется соврать, сказать, что я дома одна.
– Да, они на кухне.
– Отлично, отдыхайте. А я еще разомнусь, зверь просит воли. Не забудь, утром заеду за тобой. До завтра, зайчишка. Люблю.
Ник сбрасывает вызов, оставляя слова «И я тебя люблю» не произнесенными моими губами.
«Я трус, – сообщение приходит через пару мгновений после разговора, – буду думать, что и ты меня любишь».
Несколько часов до сна разговор с близняшками откровенно не клеится, я витаю в своих мыслях, невозможно радужных и приятных, от которых закладывает уши и неслышно веселой болтовни Комаровых.
– Зайчишка, – голос Ника проникает в сон. – Как я скучал. – Меня вытягивают из-под толщи тяжелого теплого одеяла.
– Тише, девочки спят. – Я ныряю под полы расстегнутой куртки и прижимаюсь к твердой горячей груди. Меня переполняет невероятная теплота, тонкое щемящее чувство, от чего пощипывает в носу и хочется, уткнувшись в мужскую шею, беспричинно плакать.
Ник бросает взгляд поверх моей головы на кокон из двух тел, завернутых в теплый плед и прижавшихся тесно друг к другу. Аня и Саня продолжают спать, а мы уходим на кухню.
– Я совсем о них забыл. – Я ни на секунду не покидаю мужских объятий. Ник ставит мои босые ступни на свои. – Замерзнешь. Вот за это не люблю старые дома: отопительный сезон начинают, когда вздумается. – Его руки забираются под плюшевую пижаму и по-хозяйски сминают ягодицы. – Мы успеем принять душ, пока сестрицы спят? По-быстренькому, – идеальные губы изгибаются в порочной ухмылке.
– Даже не думай. Я не буду заниматься сексом при Булочке, – меня разбирает смех только от одной мысли.
– А любовью? – уточняет Ник.
Я сдавленно хохочу, закопавшись лицом в мягкий джемпер.
– Поверь, ты и сам не захочешь. Она очень внимательная собака, не моргнет, пока не закончишь.
– Поверю тебе на слово. – Ник размыкает объятия. – Опаздываем, Алина Васильевна. Собери вещей на пару дней, поживем у меня, пока здесь не дадут тепло. Аль, – перехватывает меня за руку, – совсем забыл: двумя комплектами не обойдешься. В пятницу сразу после учебы стартанем в долину к родным. Собирай вещей дней на пять.
Наша кратковременная разлука дает о себе знать. Ник не позволяет даже попробовать сосредоточиться на работе, засыпая десятками сообщений с планами на вечер.
– Уже закрываю кабинет, буду через пару минут. – Я прижимаю телефон плечом к уху, проворачивая огромный ключ в замочной скважине.
– Поторопись.
– Что-то случилось? – Я впервые слышу в голосе Ника жесткость и нетерпение.
– Мне срочно нужно в долину.
– Если ты торопишься, я могу добраться сама, – я предлагаю вариант. Сбегаю по лестнице и тороплюсь сдать ключ на вахту. – Или вызову такси.
– Алина, пожалуйста, просто поторопись, – Ник выдерживает паузу после каждого произнесенного слова, стараясь скрыть свое раздражение.
Знакомый автомобиль ожидает у входа главного корпуса университета, а не, как обычно, чуть вдалеке от стоянки. Автомобиль срывается с места, как только раздается щелчок ремня безопасности. Я молча наблюдаю за парнем, за его резкими движениями, за тем, как подергивается уголок плотно сжатых губ. Передо мной другой человек: неразговорчивый, серьезный, сосредоточенный. Ник игнорирует запрещающий знак светофора, выезжает на встречную полосу, когда это позволяет ситуация, и притапливает педаль газа, извлекая из автомобиля низкое утробное рычание.
– Я не знаю, что произошло, – Ник впервые за двадцать минут нашей поездки нарушает тишину. – Мне нужно вернуться в долину максимально быстро. – Паркуется напротив подъезда, не глушит мотор. – Я подожду, пока ты поднимешься в квартиру и включишь свет. – Он вкладывает в мою ладонь связку ключей. – Вернусь, как только смогу. Ложись спать, не жди.