ротень остервенело бился в захвате, пытался вывернуться и ухватить демона, но прекращал бесполезные попытки, возвращался к мужику, визгливо скулившему от страха.
– Демон, он мой! – я прорычал, выхватывая Балабаева.
– Не угадал, волк. Человек мой! – Балаам отпихнул оборотня и вернул добычу себе.
– Мой, – прорычал Коваль, рассекая пастью воздух у самой шеи демона, впиваясь когтистой лапой в человеческую спину.
– Не обессудьте, господа волки, но черная душа моя. Черные – самые жестокие и самые услужливые, когда понимают, что у них нет другого выхода, как подчиниться хозяину.
Мы толчёмся на крохотной кухне, круша низкие табуреты и неустойчивый стол, сталкивая утварь, перетягивая человека, как игрушку.
– Он мой по праву! – я удерживаю Балабаева на шею. Тварь едва касается носами обуви пола, повиснув между мной и Ковалем. Неловкое движение кого-либо из нас и…
От предвкушения подрагивают руки.
Зверь кроваво рисует картинки в моей голове.
– Твой по праву, но мой по… э-э-э… по моему желанию. Поверь, волк, ты с ним не сделаешь того, что сделаю я, – демон шепчет, не отводя взгляда от человека. – У тебя для этого не хватит фантазии, опыта, смелости. А у меня всего в избытке.
– Он мой, – повторяю я настойчиво. – За угрозу паре и потомству я имею право лишить его жизни!
Коваль медленно вынимает длинные загнутые когти из-под человеческой кожи, пачкая белую рубашку бордовыми разводами, отступает, согласно тряся головой.
– Демон?! – Я сжимаю на хрупкой шее пальцы, не желая уступать.
– Демоны не подчиняются вашим законам, волк. – С самодовольной улыбкой Балаам выхватывает мою жертву и исчезает, успев добавить: – Вернись к паре.
– Демон! – выкрикиваю я.
– Он прав, – рокочет Коваль, – ты нужен девочке. – Опирается ладонями на низкую столешницу, возвращая человеческий облик.
Демон прав. Коваль прав. Все правы, кроме меня!
Сознание простреливает невыносимой болью, что хочется орать. Громко. Стараться выместить все, стереть воспоминания, отмотать назад, не совершать ошибок. Не оставлять Алину, уберечь маму и спасти отца. Все это хочется сделать, но я не могу. Никто не может. У меня не получится отключить голову. Я не смогу ничего исправить. И от этого больнее в сотни раз. Наверное, сейчас я понимаю, как чувствуют себя отчаявшиеся люди, готовые прервать собственную жизнь.
– Он не успел, – Аля отвечает на мой немой вопрос, надевая брюки.
– Я помогу. – Ладони жжет от прикосновений к женской коже, а легкие от чужого запаха на моей паре.
В квартире наступает тишина, Коваль перестал хрустеть осколками посуды, застыв где-то на кухне, а мы с Алей друг напротив друга, молчаливо разделяем тяжесть прошедших дней.
– Я не думала, что он способен на подобное, и не хотела его впускать. Ты его убил? – спрашивает она.
– Нет. Он получит то, что заслужил.
Каждое слово – как шаг по минному полю. Оступись – и конец.
– Я беременна, – Алина бросает опасливый взгляд исподлобья.
– Знаю и рад.
– Знаешь… И деньги свои можешь засунуть, знаешь куда? – Алина наконец срывается. Бросается на меня с кулаками, бьет изо всех сил, вижу: старается причинить боль. Но вряд ли кто-то сможет причинить мне большую боль, чем я сам.
– Тише. – Я перехватываю кулачки и стягиваю дрожащее тело в объятиях. – Ты навредишь себе и волчонку.
Глава 26
Алина
Не знаю, сколько мы провели времени, стоя в углу комнаты, с силой прижимаясь друг к другу, но я почувствовала смертельную усталость, такую, когда подкашиваются ноги и глаза сами собой закрываются. Поначалу Ник обнимал меня, даже не обнимал, а пеленал, словно в смирительную рубашку, стягивал руками. Упрямо ждал выплеска эмоций, задрав голову к потолку и прикусывая собственные губы. Он смотрелся отрешенным, будто и не со мной сейчас. А где-то далеко в своих мыслях.
– Ты успокоилась? – спросил он тихо.
– Нет, – ответила я на чистом упрямстве, прислонившись лбом к мужской груди.
– Хорошо. – Он поудобнее меня перехватил, и я повисла в воздухе. – Я подожду.
Тишину нарушили посторонние звуки. С кухни отчетливо доносились шаги и мужской голос.
– Скажи, пусть помогут убрать, – произнес кому-то Ник. – И передай, что я вернусь не один. Мы здесь скоро будем мешать, – обращался уже ко мне. – Собирай вещи. Тут ты не будешь жить.
Мне хватило сил на отрицательное покачивание головой и тихое возмущение:
– Я не вернусь в твою квартиру. Чтобы ты снова оставил меня одну? Нет, спасибо. Я справлюсь сама.
Господи, зачем я это говорю? Никогда не замечала за собой склонности к глупым, пустым угрозам. У меня нет работы, нет поддержки родных, только ребенок под сердцем и он – человек, перевернувший мой крохотный мир, невольно доказавший, что окружавшие годами меня люди недостойны и минуты проведенного с ними времени.
– Алин, за последнюю неделю я совершил столько ошибок, что их хватит лет на двести вперед. И еще одной я точно не допущу, – произнес твердо Ник, поставив точку во всем, что сейчас происходит.
Он усаживает меня на диван, распахивает створки шкафа. Снимает вещи вместе с вешалками, скидывает их рядом со мной, достает объемную сумку и небрежно запихивает остальное, что лежало ровными стопками на полках.
– Выбери, во что переоденешься чуть позже. Я не могу терпеть его запах на тебе. Что еще тебе нужно? Документы? Книги? – Ник наконец поворачивается ко мне лицом. – Зайчишка, давай не тратить время впустую. Возможно, ты хочешь что-то спросить?
– У меня много вопросов, – произношу я.
– Я на них отвечу, но после того, как убедимся, что с вами все в порядке.
– С вами? – уточняю я.
– Именно. С тобой и… ребенком, – Ник кривит губы.
Неужели эта мысль его пугает?
Мои ладони обессиленно поднимаются с колен, распластываясь внизу живота.
– Ты против, да? – я озвучиваю свой страх.
Бледное, растерянное мужское лицо покидают последние краски, делая его болезненно зеленым, а ставшие привычными шаги на кухне замолкают.
– Не сейчас, – Никита отвечает осипшим голосом. – Чуть позже поймешь, что вы значите для меня и какую глупость ты озвучила.
Не дожидаясь моих действий, Ник собирает небольшую сумку с одеждой, спешно выходит из комнаты, вновь в нее возвращается и так несколько раз. А я, набравшись сил и смелости, бреду на кухню.
– Вы? – я фокусируюсь на молодом мужчине. – Что вы тут делаете? – И мой мозг отмечает все больше и больше. Почему полуобнаженный мужчина, которого я встретила утром в аптеке, в данный момент топчется по моей посуде? Что с мебелью? Обеденный стол и стулья превратились буквально в щепки, фасад кухонного гарнитура покрыт царапинами, а дверца углового шкафа держится на честном слове, раскачивалась.
– Где Балабаев? – я задаюсь вопросом. – Что произошло? – Подхожу к окну и бросаю короткий испуганный взгляд на асфальтированную дорожку.
– Поранишься! – Ник вновь подхватывает меня так, чтобы ноги не касались пола. – Нам предстоит долгий разговор, но позже.
Я молча позволяю себя одевать, оглядываясь по сторонам.
– Что с дверью? – спрашиваю я.
Нет, я понимала, что произошло с дверью, ее вскрыли, но как? События последнего часа, с момента появления на пороге моей мамы и Натальи Олеговны с сыном, они будто произошли во сне. Кошмар наяву. Да, кошмар. Ведь подобное не могло быть правдой. И правдой называется предательство и разочарование. Предательство и разочарование в самых близких, как я еще недавно думала, людях.
Ник делал вид, что не слышит, вел вниз по лестничным пролетам, крепко удерживая мою руку, а второй сжимая ремешки фиолетово-розовой дорожной сумки. Он остановился перед знакомым по утренней встрече у аптеки автомобилем. Бросил сумку на заднее сиденье и после усадил меня, пристегнув ремнем безопасности и подергав его, удостоверяясь, что тот надежно закреплен.
– Куда мы едем?
Ник занял водительское место и, казалось, не собирался отвечать.
– В частную клинику, – отвечает тихо.
– Кто тот человек, что в моей квартире?
– Коваль Роман. Его ты должна была вчера дождаться. Он присматривал за тобой в мое отсутствие.
Не знаю, что меня остановило от очередных обвинений. Только в автомобиле у меня появилась возможность рассмотреть Ника. Внешние изменения бросались в глаза. Даже под слоями одежды я отметила худобу, как после продолжительной болезни. На лице выделялись заостренные скулы, подчеркнутые многодневной щетиной, и всклокоченные волосы. И это не тщательно спланированный беспорядок, что делал внешность парня дерзким, а просто пряди, упавшие на лицо. И я замолчала, оставляя сотни вопросов без ответов, позволяя позаботиться, вот так грубовато, но искренне.
– Я бы хотела не вспоминать этот день. И всю прошлую неделю, – говорю тихо, но уверенно.
Ник кивнул, не отрываясь от дороги.
– Обещаешь? – Я хочу услышать обещание.
– Да. – Ник дернул головой и пальцами растер глаза.
– Не так все плохо, как ты рассказал по телефону, – черноволосый мужчина в полосатой рубашке представился и с этого момента разговаривал только с Ником, словно в комнате они были одни.
– Она истощена, – возразил Ник.
– Считай это последствиями токсикоза, – возразил Константин.
– А… – Ник замялся. – С ребенком все в порядке?
– Я могу поговорить с Алиной?
И врач действительно ожидал разрешения, не поворачивал головы, пока не получил короткий кивок в ответ.
– Как себя чувствуешь? – Холодные пальцы подцепили мой подбородок и повернули лицом к свету.
– Я хочу есть. – Никакая усталость не шла в сравнении с голодом.
– Тошнит? – Мое лицо повернули другой стороной.
– Да.
– Жар был?
– Сегодня ночью.
– Хорошо, – мужчина улыбнулся уголком губ. – Теперь это пройдет, но нужно усиленно питаться. Сможешь?
– Постараюсь, – я отвечаю, словно загипнотизированная плавными движениями.