— Значит мы так и жили бы с тобой на расстоянии, — отстраненно говорит Лиза. — Я училась бы дальше. Переходила с курса на курс. А ты примерял на себя жизнь Алекса Эдера?
— Да. Я так и делал. Но только ответь мне на один вопрос, — поднимаю ее руку и подношу к губам. — У меня в отличие от настоящего Алекса нижняя часть тела не пострадала. Все работало отменно сразу как только я вышел из наркоза. Почему тогда я никого не хотел, малыш? И почему у меня никого не было за все это время? Ни Клер, ни кого-то другого.
Она молчит. Отворачивается. А я беру и поворачиваю ее за фарфоровые прозрачные щечки.
— А я тебе скажу. Потому что один тоненький Стебелек умудрился пробиться и пустить корешки даже в таком запущенном и заросшем сорняками сердце как мое. Как тебе это удалось, малыш?
Она очень силится не моргать. Распахнутые голубые глаза становятся прозрачными от набежавшей влаги.
Вытираю ладонью и глаза, и щеки.
— Я бы вернулся, Лиза. Я и тут не выдержал, прискакал как сайгак. Куда бы я делся? Я ночами спать не мог, у Сереги спроси, как я его донимал, чтобы он мне видео с тобой записывал. А он меня матами крыл. Но самое неблагодарное занятие думать, что могло бы быть, если бы… Давай попробуем жить настоящим и немного будущим, ммм?
Она поворачивается ко мне, собирается с духом.
— Знаешь, когда я узнала, что тебя взорвали в машине, я думала, что меня взорвали вместе с тобой. А теперь чем больше думаю, тем больше утверждаюсь в мысли, что любила мужчину, который просто меня бросил. Поэтому… — набирает в грудь воздуха, — раз ты стал Алексом, я хочу лучше узнать Алекса. Каким он был. Кем он был, — и совсем тихо добавляет. — Я же все равно Марата почти не знала…
Раздумываю.
А малышка не так уж неправа. И я буду последним долбоебом, если буду спорить с беременной девчонкой. Будем довольствоваться малым.
Не послали, и ладно.
Будем вместе изучать биографию Алекса.
Звучит хуевенько, хуже чем будем жить долго и счастливо. Но лучше чем нахуй.
— Договорились, — целую и ссаживаю с колен. — Пойдем в дом, уже наверное готов обед.
Лиза
Я дала себе слово, что поближе узнаю этого человека. И мне действительно интересно, каким был Алекс до всего этого. Настоящий Алекс Эдер, которого заменил Марат.
Каким он был, что он любил. Какие читал книги, какие любил блюда.
Хожу по дому, рассматриваю фотографии.
Их много. Они стоят на полках, висят на стенах, вмонтированы в рамки рядом с дверными проемами. И на всех он очень разный.
Мальчишка в очках, подросток с гитарой, молодой мужчина в костюме, улыбающийся на фоне гор. Алекс на лыжах в горах, в безупречном костюме на конференции, расслабленный в ресторане с друзьями, улыбчивый с мамой, очень разный один.
Я сильно сомневаюсь, что у меня была бы возможность увидеть и десятую долю похожих снимков с Маратом.
Рассматриваю фото сама, иногда спрашиваю у фрау Эльзы, где сделан тот или иной снимок. Она охотно рассказывает, хоть порой и путается, но видно, что ей приятно вспоминать.
Фрау говорит, что Алекс был мальчиком закрытым, но очень добрым и хорошим. Много читал, долго сидел за учебниками, учился на отлично. Дальше работа, бизнес, поездки. Он редко приезжал, чаще звонил и всегда помогал. После аварии настоял на том, чтобы она переехала в этот дом.
Фрау Эльза говорит о сыне с нежностью, с придыханием. Как наверное любая мать говорит о своем ребенке. Я ее слушаю и пытаюсь увязать услышанное с тем, кого вижу перед собой сейчас. Что в нем есть похожего от настоящего Алекса Эдера, а что только маска?
Мой муж при этом чаще молчит. Но иногда вмешивается, чаще делает шуточные замечания. Например, что после аварии его вкусы поменялись. Теперь он терпеть не может кальмаров, а стал обожать телячьи стейки и говяжий язык.
И книги перестал читать, потому что не хочет перегружать глаза. Зато в клинике подсел на боевики и триллеры.
Фрау Эльза умилительно кивает и зовет помощницу по кухне, чтобы сменить недельное меню.
Иногда я ловлю взгляд мужа и замечаю, что он следит — не за мной, а за моей реакцией. Считывает эмоции.
Подсознательно жду, когда ему надоест и внутренне готовлю протест, но он на все реагирует на удивление спокойно. Как будто признает, что я имею право узнавать все, что мне интересно.
Зато Кристина злится. Сначала просто хмурится, потом не выдерживает, взрывается.
— Зачем тебе все это? Зачем тебе так подробно знать все про детство левого мужика, если твой сын будет совсем другим?
Я говорю:
— Мы решили оставить прошлое в прошлом. Мой сын будет жить в этом доме, его будут окружать эти люди, эти фотографии. Фрау Эльзу он будет называть бабушкой. Алекса отцом. И я должна ему рассказывать, нет, у тебя был другой отец? Это все декорации?
— Но это же обман! — вспыхивает она.
— Все обман, Крис, — отвечаю спокойно, — но Алекс сказал, обратной дороги нет. Он хочет остаться в этой жизни, ему здесь нравится. И он не хочет прятать своего сына в багажнике, как это делал Марат со своей дочерью. Поэтому мы с ним решили так, и он со мной согласен.
— Но это же не он! Мой отец не такой!
— А у меня не было времени узнать, какой он, — тихо отвечаю ей. — У нас совсем нет общей истории, а мы с тобой о нем почти не говорили, это было слишком больно.
— Вы оба больные, у вас у обоих биполярка, — психует Крис, хлопает дверью, а я стою и думаю, неужели я в самом деле начинаю узнавать его заново?
Ближе к полудню приезжаем в торговый центр. Мой живот хоть и небольшой, но все равно растет, и сегодня я обнаружила, что на джинсах на застегивается пуговица. Пальто тоже застегивается впритык, фрау Эльза даже отругала Алекс когда увидела.
Крис не хотела ехать с нами, но Алекс чуть ли не силой затолкал ее в машину.
Он паркуется на крыше, оттуда открывается вид на город и заснеженные горы. Солнечный свет слепит, асфальт сверкает, будто полит сахарной глазурью.
В лифте Кристина зевает, недовольно кривится.
— Не уверена, что я вообще что-то хочу смотреть, — бурчит с кислым видом. — Мы точно не могли остаться дома?
— Тебе полезно проветриться, — отзывается Алекс.
Крист закатывает глаза, но ничего не отвечает. Выходим в просторный зал, нас встречает запах кофе и выпечки.
Идем вдоль витрин, обсуждаем, кому что нужно. Я смотрю платья, Алекс держит меня под руку. Внезапно в толпе мелькает знакомое лицо.
— Мам? — Кристина замирает. — Мама?..
К нам навстречу шагает Лора — как всегда безупречная, в элегантном пальто. Она улыбается, но при этом в глазах читается безотчетная тревога.
— Здравствуй, родная, — говорит она ласково. И немного жалостливо. — Мы можем поговорить?
Кристина останавливается как вкопанная. Губы шевелятся, но звука нет. Оборачивается на меня, как будто ждет разрешения. Не на Алекса — на меня.
Лора подходит ближе. Тихо обращается ко мне:
— Привет, Лиза. Ты позволишь мне поговорить с дочкой?
Я не знаю, что сказать. Лора, конечно, сука, но смотреть на Крис без боли невозможно.
И почему я должна принимать решение, если рядом ее отец? Обращаюсь к Кристине.
— Иди если хочешь.
Крис кивает, подходит к Лоре. Алекс ничего не говорит, молча смотрит. Лора бросает на него взгляд, в котором нет ничего, кроме… триумфа?
— Ты ведь не возражаешь, правда? — ее губы плывут в змеиной улыбке.
Алекс поднимает брови, поворачивается ко мне и спрашивает по-английски:
— Кто эта женщина? — кивком головы показывая на Лору.
— Это мама Кристины, — включаюсь в игру и тоже отвечаю на английском.
— Мама, мужу Лизы наплевать на то, с кем и куда я иду, можешь мне поверить, — говорит Кристина матери, берет ее за локоть и тянет от нас. — Пойдем выпьем кофе. Лиз, мы тут в кофейне посидим. Я буду тут вас ждать.
Я ей киваю, и мы с Алексом идем к лифтам.
— Я потому и говорю, что надо на людях на английском говорить, — бормочет Алекс, — мало кого можно встретить.
В лифте мы одни, он нажимает на третий. Но лифт пролетает мимо нужного этажа. Алекс нажимает кнопку повторно, жмет на «стоп», бесполезно.
В груди нарастает тревога.
— Он не реагирует, — спокойно произносит он и резко поворачивается ко мне. — Так, малыш, что бы ни случилось, думай в первую очередь о себе, поняла? О себе и о ребенке. О себе и о нем.
Кабина останавливается. Двери открываются, перед нами оказывается технический коридор — бетон, голые провода, шум вентиляции.
Я чувствую холод. Не тот, что от воздуха, а тот, что изнутри.
— Выходите.
Нас уже ждут. Трое с одной стороны, пятеро с другой. Все в черном. На лицах ни одной эмоции.
Алекс делает шаг вперед. Его лицо приобретает недоумевающее и даже немного шокированное выражение — снова тот добропорядочный бизнесмен, честно и вовремя платящий налоги, за которого меня все в один голос уговаривали выйти замуж.
— В чем дело, господа, кто вы такие? Что вам нужно? — спрашивает он и закрывает меня собой. Свою беременную жену.
— Без паники, господин Эдер. Вас никто вас не тронет, — говорит один из типов вчерном.
Открывается дверь, из нее выходит мужчина. Он прихрамывает. Его лица в полумраке не видно, но когда я слышу голос, мне кажется, что я падаю в шахту лифта.
— Как ты могла поверить этому уебку, малыш? Как ты могла предать меня, нашу любовь? Ну ничего, ничего, теперь все будет хорошо. Я пришел за тобой, Стебелек. За тобой и за нашим сыном.
А потом я вижу лицо.
Лицо Марата.
Глава 35
Лиза
Инстинктивно делаю шаг навстречу.
На меня смотрит лицо мужчины, в которого я когда-то без памяти влюбилась. Безумно любила, провалилась в любовь по самую макушку.
Потом потеряла. Надеялась забыть.
Теперь он стоит передо мной, смотрит в упор, пригвоздив холодным взглядом. Упирается рукой в бок, оглядывается на окружающих нас мужчин.