Вопрос был столь неожиданным, а голос у него был таким тихим и лишенным каких-либо эмоций, что я засомневалась, а ждет ли он моего ответа.
– Хм. Ты немного скотина.
Это его не убедило.
– Ладно, ладно, ты настоящий засранец. Самый большой придурок на этом свете. Ты это хотел услышать?
– Нет, я хотел услышать правду.
– О’кей. Ты подлюга. – И у тебя прекрасные глаза. – Но я не ненавижу тебя. – Я сосредоточилась на том, что стала сгребать пепел в кучки. Мне не хотелось смотреть на него, но я чувствовала его взгляд на своем лице. – Мне кажется, твоя затея с учебниками зашла слишком далеко.
– А намертво заклеенный шкафчик? Кстати, ты хорошо изобразила полную непричастность к этому эпизоду.
– Спасибо. Как твоя рука?
– Лучше. Animalia Arhropoda Insecta Hymenoptera Formocidae Solenopsis. Маленькие ублюдки. К счастью, у меня нет на них аллергии. Иначе я бы подал на тебя в суд.
– А зачем богатому ребенку, как ты, судиться с бедным, как я.
Майлз ударил кочергой по земле рядом с огнем. И обратил на меня все свое внимание:
– Почему ты думаешь, что я богатый?
Я пожала плечами.
– Разве ты не избалованный ребенок? Не единственный в семье? И ботинки у тебя всегда блестят. Рубашка непременно идеально выглажена, галстук завязан безукоризненно, на брюках стрелки – обрезаться можно, а ботинки чернее и ухоженнее, чем у кого-либо еще в классе. – А что касается его волос, то тут и говорить не о чем: такое впечатление, будто каждое утро после душа их искусно укладывают в якобы беспорядочную, но при этом очень стильную прическу. Кем бы Майлз ни был, он, безусловно, прилагал немало усилий для того, чтобы выглядеть красавчиком.
– У меня всегда вычищены ботинки? – недоверчиво спросил он. – И поэтому ты решила, что я богатенький? Потому что я люблю, когда ботинки блестят?
Я снова передернула плечами. Лицу стало жарко.
– И иногда существуют немаловажные причины, из-за которых в семье всего один ребенок, так что лучше не затрагивай эту тему.
– Хорошо! – Я подняла руки. – Прости меня, ладно? Ты вовсе не богач.
Майлз повернулся спиной к костру. Молчание снова накрыло нас, как одеялом, но теперь оно не было неловким. А очень, очень тяжелым. Словно кто-то должен продолжить разговор, а не то он вовсе не состоится.
– Как у тебя с историей? – поинтересовался Майлз, его голос снова был равнодушным.
– История бывает разной. Ты о какой спрашиваешь?
– О всякой, – отрезал он и, прежде чем я успела спросить, что он имеет в виду, добавил: – Кто был четырнадцатым президентом США?
– Франклин Пирс. Единственный президент родом из Нью-Хэмпшира.
– Как звали его второго ребенка и от чего тот умер?
– Бен… нет, Фрэнк… Роберт Пирс. Фрэнк Роберт Пирс. Он умер от тифа.
– Сколько ему было лет?
– Хм… четыре? Пять? Я не помню. Почему тебя так интересует второй ребенок ничем не примечательного президента?
Майлз покачал головой и отвел взгляд. Но он улыбался. Странной, кривой улыбкой, это была скорее ухмылка, чем улыбка, но она была полна смысла. Насколько он умен? Ясно, что гений, но в чем? Создавалось впечатление, что ему хорошо дается абсолютно все: он помогал Тео с математикой, не моргнув глазом, щелкал задачки по химии, на английском спал, но имел по предмету самые высокие отметки, а все остальное, казалось, наводило на него скуку. Он знал имя Уицилиуитль. (И более того, знал, как оно произносится.) Он знал все.
Кроме правды обо мне. И я должна сохранить такое положение дел.
Я сосредоточила взгляд на огне, но мое внимание скоро отвлекла гидравлическая парочка; они сбросили одежду, и, судя по выражению лица Майлза, он был готов пронзить их шампуром.
Однако спустя секунду ситуация изменилась. Шум с террасы усилился и стал перемещаться в нашу сторону, и, прежде чем я решилась сбежать, на скамейку рядом со мной плюхнулась Селия Хендрикс, а рядом с Майлзом – кто-то еще, и расстояние в пять дюймов между нами исчезло. Нас притиснуло друг к другу, мое плечо оказалось у него под мышкой, его рука за моей спиной, а я почти у него на коленях. Похоже, большинство присутствующих на вечеринке окружили костер.
Я замерла и застыла, поскольку никогда не оказывалась так близко к кому-либо. Кроме Чарли. Даже маме я не разрешала ничего подобного.
Шея и уши Майлза запылали. Для него это тоже должно было показаться сущим мучением. Потому что толпа вокруг нас непременно должна была решить, что я бросилась в его объятия, а он, похоже, только и мечтал об этом.
– Да, неловкая ситуация, – сдавленно сказал Майлз.
Тройняшки хохотали где-то за нашими спинами. Мы с Майлзом обернулись, желая отыскать их взглядами, и сделали это одновременно. Его челюсть ткнулась в мой лоб.
– Боже, у тебя что, стальная голова? – взвыл он.
– Трудно прокусить? – Я потерла лоб. Тройняшки были уже где-то рядом, светлые пятна посреди моря голов.
Мне в ребра вонзилась чья-то рука.
– Эй, ребята! – обнажила белоснежные зубы Селия. – Как вам вечеринка?
– Э… хм… великолепно. – Майлз тем временем взял мою ногу и пронес над своей, чтобы я не так сильно налегала на его грудную клетку. Я потеряла равновесие, и он снова схватился за мою ногу, чтобы я не упала. Нога задрожала, как желе.
Гости, столпившиеся за скамейкой, не давали возможности спастись бегством. Я едва удержалась от того, чтобы ударить кулаком Селию. И не сразу поняла, что, размахиваясь, еще больше прижалась к Майлзу, пока он не закашлялся и не вздернул подбородок, чтобы моя голова не врезалась в его.
Мой нос учуял запах табака и древесных стружек. Его куртка. Такой запах я слышала раньше лишь однажды – он исходил от курящих трубки, копающихся в грязи археологов – коллег моих родителей. Я была достаточно близко от него, чтобы уловить совсем уж слабый запах чего-то еще… какого-то печенья, что ли. И… Мятное мыло. Словно кто-то смешал все самые лучшие запахи на свете и заставил Майлза искупаться в них.
– Уведи меня отсюда, – пробормотал он. Его рука, обнимавшая мою спину, упала, и его ладонь словно погладила меня ниже. Волоски на моем теле встали дыбом. Майлз страшно покраснел:
– Прости… рука затекла…
Мы сидели нос к носу. Прямой нос. Квадратная челюсть. Ясные глаза. Да, подумала я, очень симпатичный. Тут нет никаких сомнений.
– Я пытаюсь как-то выбраться отсюда, – чуть слышно сказала я, ерзая на скамейке. Мою задачу очень усложняла Селия, все еще пытавшаяся привлечь к себе внимание Майлза.
А также вспышка огня позади нее, резкий запах горящих волос и чей-то истошный вопль:
– ТЫ ГОРИШЬ!
Пятнадцатая глава
Две секунды между этим криком и тем мгновением, когда я поняла, что огонь не на мне, а на Селии, были почти одновременно страшными и благословенными секундами.
Селия кричала и колотила себя, и было трудно понять, что у нее горит: волосы, одежда или и то, и другое. Кто-то забежал к ней за спину и опрокинул на голову ведро воды. Какое-то время она стояла неподвижно, кончики ее волос почернели и обуглились, макияж струйками стекал по лицу.
– КТО ЭТО СДЕЛАЛ? – закричала Селия.
Все смотрели на нее. Она сидела слишком далеко от огня, чтобы он сам перекинулся на нее, так ведь? Спинка свитера тоже была подпалена. Тем не менее ожогов у нее, похоже, не имелось. Она кипела от возмущения и рыскала глазами по толпе до тех пор, пока не остановила взгляд на мне.
Я нацелила на нее свой фотоаппарат и сделала это прежде, чем поняла, что ее обгоревшие волосы – не галлюцинация.
– Ты сидела вплотную ко мне! – проскрипела она.
Я спрятала камеру в карман и попыталась убежать, но скамейка впилась в мои коленные сухожилия.
– Ты считаешь, что это сделала я?
– Ты сидела СОВСЕМ. РЯДОМ. СО МНОЙ. Кто это еще мог быть?
Не знаю. Всего лишь около десятка человек за твоей спиной.
Я сидела с самым что ни на есть идиотским видом – он всегда появляется на моем лице, когда меня обвиняют в чем-то, чего я не делала.
Я никогда ничего не доказываю и не отрицаю.
Отрицание и оправдания не помогли мне в прошлом.
– О боже, это сделала ты! Почему? – Селия схватила концы своих обгоревших волос, ее лицо перекосилось от ярости. Она смотрела то на Майлза, то на меня, а потом превзошла сама себя в стервозности: – Ты ревнуешь!
Я посмотрела на Майлза. Он посмотрел на меня. Мы оба посмотрели на Селию.
– Что за фигня? – сказал Майлз.
Селия вцепилась в мою одежду. И началось светопреставление. Кто-то поднял меня со скамейки и быстро понес через море тел, приготовившихся к драке. Остальные разбегались кто куда, кричали, визжали, а музыка почему-то внезапно стала еще громче.
Как только мы выбрались из этой заварушки, я увидела, что моим спасителем был Арт, это он тащил меня прочь от скамейки, его огромные мускулы до предела растягивали рубашку. Я была бы очень благодарна ему, если бы не то обстоятельство, что он обычно появлялся, когда Майлз проворачивал какое-нибудь дело. Если Арт поджидал момента, чтобы спасти меня, значит, Майлз имеет прямое отношение к огню, верно?
Я стиснула челюсти, а как только мы оказались на подъездной дорожке, высвободилась из рук Арта, ухватилась за его огромное плечо и выпалила ему в лицо:
– Это сделал Майлз?
– Нет, – немедленно ответил он. И взъерошил свои короткие волосы.
Невидимые пальцы легко коснулись моей шеи. Я выставила вперед палец и почти ткнула им в Арта:
– Лучше скажи мне правду, Арт Барбоу. А не то, что велел сказать Майлз.
– Слово скаута! – произнес Арт, подняв руку.
Я не верила ему. Мне в горло словно напихали ваты. Я задыхалась. Обеими руками дернула себя за волосы и, повернувшись кругом, дабы удостовериться, что на домах и фонарных столбах нет камер, пошла по пешеходной дорожке.
– Ты куда? – окликнул меня Арт. – Я знаю, ты без машины.
– Я иду домой! – крикнула в ответ я.
Домой. Там хорошо.