.
Майлз посмотрел на двери зала, ведущие в ротонду.
– Скоро придет МакКой, – сказал он. Я не могла понять, обеспокоен он или испуган.
– Думаешь, он все еще у себя в кабинете? – спросила я. Майлз кивнул.
Селии дали передышку. МакКой, очевидно, точил топор палача.
Если я сейчас туда пойду, то, наверное, смогу остановить его, прежде чем он покинет кабинет. Это может сработать.
– Сейчас вернусь, – сказала я Майлзу. – Мне надо в туалет. Держись подальше от МакКоя, если он объявится здесь, о'кей?
– О'кей.
Исчезнув из поля зрения Майлза, я побежала трусцой. Ротонда была словно в красных пятнах – награды, фотографии, целые куски стен выкрашены в этот цвет. Длинная волнистая красная линия вела от зала к главному кабинету в дальнем конце коридора. Я пошла по ней.
Будь змеей.
Я прошла мимо стола дежурного, игнорируя протесты секретаря, и вторглась в кабинет МакКоя.
Он сидел за столом и выглядел неожиданно собранным. Костюм. Галстук. Сложенные на столе руки. Воспаленные глаза. Кабинет ничем не отличался от других кабинетов: сертификаты в рамках на стенах, книги на полках, гудящий компьютер на столе.
– Все в порядке, Мэри, – сказал он секретарше. Она фыркнула и вернулась на свое место.
– Что вы хотите сделать? – спросила я, сжав пальцы в кулаки.
МакКой снял ниточку с рукава:
– А что вы имеете в виду?
– Я знаю, вы вызывали Селию к себе в кабинет четыре последних года. Знаю, что с ее матерью вы разработали какой-то план. Знаю, что вы ненавидите Майлза. И хотите избавиться от него, потому что… потому что мама Селии считает, что он… препятствие.
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы тут толкуете, мисс Риджмонт.
– Вы совершенно точно знаете, о чем. – Я выглянула в дверь, дабы убедиться, что секретарша не подслушивает. – Я не сумасшедшая, понятно? И знаю о Скарлет. Знаю о ваших навязчивых мыслях. И не допущу этого. Не позволю вам тронуть Майлза.
МакКой переставил табличку с именем у себя на столе.
– Вы ошибаетесь. Я не планирую предпринимать что-либо по отношению к мистеру Рихтеру.
– Если не вы, то кто? Селия?
– Не могу понять, какое Селия Хендрикс имеет к этому отношение.
– Послушайте, психо…
– Как я понимаю, у вас был трудный год. Вы уверены, что пьете лекарства регулярно? – перебил меня МакКой.
– Да. Вы не моя мама и потому не задавайте мне подобных вопросов. А теперь скажите, что вы хотите сделать с Майлзом.
– Повторяю, мисс Риджмонт, я не позволю волосу упасть с арийской головы мистера Рихтера. – Он помолчал, и от меня потребовалась вся моя сила воли, чтобы не отвести взгляда от его жестоких, пронзительных глаз. – Вам надо поспешить обратно. Будет досадно, если вы не справитесь со своими общественными обязанностями как раз под конец учебного года.
Я засомневалась. Если МакКой отменит мою общественную нагрузку, меня точно куда-нибудь упрячут – в Вудлендс или куда похуже – и прощай мои хорошие оценки. У него были рычаги воздействия, у меня – обрывки истории и психиатр на кнопке быстрого дозвона.
Он с милостивой улыбкой сплел пальцы:
– Думаю, мы наконец-то поняли друг друга.
«Нет уж, засранец». – Но я не могла произнести этого вслух. Я вообще ничего не могла сказать, поскольку хотела выбраться отсюда не расчлененной. Я стояла по другую сторону его стола, и меня трясло от ярости.
Потом я молча поплелась в спортивный зал.
Остановить МакКоя в одиночку я не могу, а если расскажу обо всем кому-то еще, разве мне поверят? Это может показаться убедительным, если будет исходить, например, от Такера, но не от меня. Выхода не было. Стоит мне открыть рот и начать вещать о столь серьезных вещах, мать приговорит меня к дурдому прежде, чем я успею сказать, что я просто пошутила.
Я вошла в зал с другой стороны от трибун, рядом с табло. На трибунах уже сидели атлеты и их родители. Членов клуба расставили по всему залу рядом с дверьми. Майлз стоял под табло спиной ко мне. Селия топталась рядом с ним, словно была на поводке.
МакКой уже пришел и возвышался над микрофоном посреди зала. И уже говорил.
Но если он здесь, то с кем я разговаривала в кабинете?
– Добрый день, леди и джентльмены. Рад приветствовать вас на нашей Ежегодной церемонии вручения спортивных наград. Начнем с нашей бейсбольной команды, которая провела великолепный сезон…
Моя кроссовка взвизгнула, скользнув по плиточному полу. Селия повернулась и увидела меня; теперь она плакала еще сильнее, чем прежде.
Ее мать стояла в тени трибун на другой стороне зала в деловом костюме, с длинными светлыми волосами. Но ее лицо… Я уже видела его прежде. В газете. На стенде при входе в зал. Оно было как две капли воды похоже на лицо Селии – когда они стояли рука об руку, сходство было несомненным.
Но Скарлет – она была мертва. Она была мертва долгие годы.
– Помни, Селия, – сказала она, и ее голос наполнил зал, – я делаю это для тебя.
Селия никак не прореагировала.
– Ричард и я все устроили. Скоро этот кошмар кончится.
Селия не прореагировала, потому что просто не могла, ведь Скарлет была мертва.
– Ты можешь отправиться в лучший мир.
Табло зловеще заскрипело. Скарлет улыбнулась. Когда табло заскрипело во второй раз, МакКой стал говорить в микрофон громче. Никто ничего не заметил. Не может быть, что только я обращаю внимание на все это. Это все реально происходило. Все, кроме Скарлет. Почему-то она вовсе не Селии улыбалась; она улыбалась мне. И тут она подняла один острый вишнево-красный ноготь и указала им на табло.
Я посмотрела вверх. Красная краска каплями стекала по стене. Каждая буква была высотой в десять футов; два слова «сжимали» табло как окровавленные зубы.
КРИМСОН-ФОЛЛЗ
Табло скрипело так громко, что МакКой не мог перекричать его. Селия отпрыгнула прочь и вскарабкалась на трибуны. Майлз повернулся, чтобы нашипеть на нее.
Опоры табло обломились.
Мои ноги зацепились одна за другую; визгливый смех Скарлет трезвонил по залу.
Я оттолкнулась от дверной рамы и влетела в спину Майлза.
Пятьдесят вторая глава
Есть одна особенность в смерти от несчастного или трагического случая, как, скажем, в том, чтобы быть раздавленным спортивным табло.
Вы ее не ждете.
Я же ждала. И именно поэтому, наверное, осталась жива.
Пятьдесят третья глава
Я с трудом открыла один глаз.
Моя голова была сжата тисками. Рот забит ватой. Свет в комнате был тусклым, но достаточным для того, чтобы разглядеть очертания ног и ступней под покрывалом и заметить темную нишу за углом, где, по идее, должна быть дверь. Тихо работал аппарат «белый шум», до меня долетел запах стерильности.
Я была в больнице. Кровать. Санузел. Какие-то свисающие с потолка механизмы. Камера с красным глазком у двери. Никаких галлюцинаций.
Мое тело все еще пребывало во сне. Я расслабила пальцы на руках и ногах, дабы убедиться, что способна на это, а затем снова огляделась. Занавеска моей кровати была отодвинута. Кровать рядом с моей была пуста. По другую сторону какая-то укутанная в одеяло фигура крепко спала на стуле, который, казалось, был спроектирован специалистом по пыткам.
Мама.
Я кашлянула, желая прочистить горло. Она слегка дернулась и проснулась. И какое-то время смотрела на меня пустым взглядом, пока, наконец, не сообразила, что я тоже смотрю на нее. И тут же подскочила ко мне, убирая с моего лица пряди волос.
– О, Алекс. – В ее глазах уже блестели слезы. Она держала меня так осторожно, словно я могла разбиться.
– Что случилось?
– На тебя упало табло, – сказала она, всхлипывая. – Ты не помнишь?
– С трудом. – Но я помнила. Помнила, как бежала, помнила боль, затем свет вокруг меня потух, словно меня захлопнули между страницами книги.
– Врачи сказали… они не были уверены, что ты очнешься. – Новое всхлипывание спасло ее, и она быстро закрыла рот рукой.
– Где Майлз? С ним все в порядке?
– Да, да, солнышко, все хорошо.
– Он здесь?
– Сейчас нет.
Мне нужно было знать, где он. Надо было удостовериться, что он в безопасности.
– Как долго я спала?
– Три дня.
– Мамочка, – сказала я в основном от удивления. По ее лицу текли слезы.
– Я так испугалась. Когда папа сказал, что ты ушла в школу, я хотела вернуть тебя, но он был убежден, что ничего плохого не произойдет…
– Это не его вина.
– Я знаю.
– И не моя.
– Знаю, знаю. – Она вытерла глаза воротником рубашки. – Я не виню тебя, конечно же, не виню. Просто хочу, чтобы тебе ничего не угрожало, и я… я не знаю, как вести себя дальше.
Осторожно, постепенно убеждаясь, что острой боли в теле нет, я приподнялась на локтях. Мама поняла мое намерение и обняла меня.
Почему она так долго не говорила мне о Чарли? Потому что сама не могла думать об этом? Или потому что с Чарли я была более счастливой?
И, может, поэтому она хотела отправить меня в психиатрическую больницу? Не сбыть с рук, а спасти меня от самой себя, потому что у нее силы были на исходе?
– Я купила тебе… немного «Ю-ху»… – сказала она, когда, наконец, отпустила меня, всхлипывая. – Я поставила его в холодильник, потому что знаю, ты любишь, когда оно холодное…
А я думала, она подсыпает мне в пищу яд.
Иногда плакать больно. Мои слезы жалили меня. Голова пульсировала, лицо горело.
– Я люблю тебя, мамочка, – сказала я.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб.
Пятьдесят четвертая глава
На следующий день, когда мама ушла на обед, мне нанесли неожиданный визит.
Селия. Она стояла на пороге комнаты и слегка походила на себя прежнюю – светлые волосы, слишком короткая юбка, толстый слой косметики, увенчанный блеском для губ цвета земляники.
– Знаешь, – начала я, выпив воды из поильника, – все говорят, что история повторяется дважды, но я не ожидала, что это происходит так буквально.