— Можно мне иногда обнимать тебя? — силюсь улыбнуться. — Как на пирсе. Мне так проще. Это похоже на компромисс?
— Я подумаю.
Он снова снимает халат, бросает его на тумбу, проходит мимо меня и встает под душ. Закрывается прозрачной дверцей. Его эрекция опала, видимо, разговоры об объятиях не слишком-то возбуждают моего судью.
Он стоит ко мне сначала боком, потом поворачивается спиной, я же наношу крем на лицо и снова разглядываю его тело, затем силуэт через запотевшее стекло.
Несмотря на то, что он был довольно резок со мной, я не сомневаюсь, что он говорил правду, и это подкупает. Он симпатичный, чистоплотный, умный, состоятельный. Но по каким-то причинам ему не нужны отношения. Возможно, он в принципе эмоционально холоден и близость ему в тягость. Но при этом он молодой здоровый мужчина, имеющий определенные вкусы и потребности.
В таком случае наша сделка выгодна обоим.
Я оставляю его одного. В спальне надеваю прозрачную ночную сорочку и укладываюсь в постель. После нашего разговора на душе становится спокойнее. Теперь я лучше понимаю Кирилла, хотя его позиция лично мне совсем не близка.
Я крайне тактильный человек. Дома мне всегда не хватало объятий, мои родители — прекрасные люди, которые за меня отдадут жизни без раздумий, но обниматься и целоваться у нас не принято. Папа с мамой вместе более тридцати лет, но я ни разу не видела, чтобы они флиртовали друг с другом. Конспирация высшего уровня. В юности я считала, что мама забеременела каким-то волшебным образом. Ну не могли они! Ну конечно же нет!
Каждый раз, вступая в отношения, я едва ли не растворялась в них! Сначала роман с одногруппником, затем — с Леонидасом. Вспоминаю, как мне нравилось чуть ли не висеть на Лео, зацеловывать! Но люди разные, далеко не все такие липучки, как я.
Да и жизнь ткнула носом в то, что ласковый мужчина не равно надежный мужчина. Леонидас был очень ласковым. Меня тошнит от одной мысли о греке. Если бы не Кирилл, мне пришлось бы лгать, имитировать страсть к человеку, которого раньше любила, а теперь презираю. При этом ежесекундно думая о Константине Андреасовиче и о задании, которое он мне дал. Те еще отношения в присутствии призрака отца любовника.
Это намного хуже, чем быть шлюхой. От шлюхи не ждут пылких чувств. Кирилл не ждет.
Он выключает свет, ложится рядом на свою сторону кровати. Двигается ближе и кладет на меня руку. Я послушно льну к нему вплотную, игриво трусь бедрами о его пах, давая понять, что «нет» он больше не услышит.
— Утром. Сейчас спи, — говорит тихо. Голос звучит устало.
Я замираю, не понимая, настаивать мне или слушаться. Даже дыхание задерживаю. Чего бы ему больше хотелось? Несмотря на долгие отношения в прошлом, рядом с Кириллом я чувствую себя неопытной девочкой.
— Это компромисс, — усмехается он, и я улыбаюсь до ушей.
Ликую! Я правильно сделала, что не стала с ним спорить, а просто все объяснила без истерик. Он услышал!
Решаю больше не наглеть, закрываю глаза и засыпаю, машинально подстраивая свое дыхание под его размеренное. Представляя, что в его холодном сердце все же отыскалась капля тепла для меня.
Глава 28
Лада
Я поцеловала его спящего. В шею сразу под подбородком. Проснулась внезапно среди ночи и сделала это для себя, потому что захотелось. На мои слова о том, что мне приятны его касания, он ответил: «Тем лучше для тебя» — и был прав. Мне будет легче спать с ним, если я начну получать от этого удовольствие. Тем более он только за.
Кирилл крепко спал и ничего не заметил, и я поцеловала его еще раз, легонько лизнула, чтобы попробовать что-то кроме пальцев и члена. Удивительно, но гоблин мне не противен. Его кожа, оказывается, не ядовита, клыков во рту нет, ниже пояса тоже все стандартно. Я бы даже сказала, отлично.
А может, и никогда не был противен? Меня мучило чувство вины, что унизила его при всех, поэтому, дабы защитить себя от собственной совести, — а хорошие девочки ведь не обижают людей просто так, — я начала считать его плохим и странным. Но время инфантильных поступков закончилось.
Он отворачивается на бок, и я обнимаю его со спины, утыкаюсь между лопаток и, наконец, засыпаю с улыбкой на губах. Мое положение не так плохо, как я считала еще сутки назад.
Леонидас обнимал меня все ночи. Роман с греком — значительная часть моей жизни, пять лет из двадцати пяти, и против воли я иногда мысленно возвращаюсь в те отношения. Сложнее всего после разрыва было научиться высыпаться в пустой кровати. Я все ждала, когда распробую наркотик под названием «одиночество», но сейчас, чувствуя, как прямо во сне мужские руки вновь касаются меня, я понимаю, что мой наркотик — это присутствие близкого человека.
Кирилла близким можно назвать с большой натяжкой, но он заботится обо мне и у нас отношения. Пусть договорные, но в некотором роде они даже понятнее и надежнее общепринятых.
Он ведет по моей спине пальцами, прижимает к себе. Кожа к коже. Не спеша, мягко, но настойчиво. Идеально. Я закидываю на него ногу — сразу высоко, на талию, и его ладонь тут же перемещается на мое бедро. Гладит, сжимает. Касается ягодиц, задирая сорочку. Я хочу прошептать что-то поощряющее, но еще не проснулась, мысли плавают в сиропе, поэтому я нежно касаюсь его плеч и произношу только его имя.
Он замирает. Руки останавливаются. Полсекунды паузы, и я слышу у своего уха четкое:
— Пошла. На хрен. Отсюда.
Мгновение, чтобы осмыслить…
…И тонкий лед под ногами трескается. Меня окатывает холодом, бросает в мерзлый океан, накрывает тяжеленной льдиной. Я просыпаюсь моментально и испуганно округляю глаза.
Я назвала Кирилла чужим именем. Я знала, что это он, но спросонья ошиблась и прошептала по привычке: «Лео».
Лео-Лео-Лео. Тысячи раз я повторяла это слово, и мой мозг выдал его автоматом. О боже…
Поспешно присаживаюсь.
— Кирилл, прости, все не так, — суечусь, растерянно потирая лоб и хаотично соображая, как замять ситуацию. Свести все в шутку? Однажды у меня случится разрыв сердца рядом с этим человеком, так сильно оно колотится. Пробивается сквозь ребра, терзает меня. Мне холодно, словно я и правда в воде.
— Пошла вон, — повторяет он, отстраняясь.
Ослушаться слов, произнесенных настолько бескомпромиссным тоном, — самоубийство. И я иду на этот шаг осознанно. Нарываюсь на пики, бросаюсь на скалы, выпрыгиваю из вертолета в надежде, что он сжалится и поймает.
— Мне очень жаль. Давай продолжим, пожалуйста, — я сжимаю его ладонь своими, мокрыми от волнения, стараюсь удержать на месте, но он забирает руку.
Я все испортила. Он сделал шаг мне навстречу, он пошел на контакт, а я оттолкнула его.
Рассвет уже начал раскрашивать небо, солнечные лучи проникают сквозь плотные шторы, и я вижу его лицо. Оно безэмоционально, он будто мертвый. Хотя любой другой мужчина на его месте впал бы в истерику. И меня это пугает. А еще почему-то ранит, словно задели меня саму.
Слезы брызжут из глаз, когда я думаю о том, что это хуже, чем обозвать тупым гоблином. В момент удовольствия я назвала его именем другого мужчины. Да и какого мужчины… Бывшего! Господи!
— Пожалуйста, пожа-алуйста, прости меня, — пораженно закрываю рот ладонью. — Клянусь, я не уйду, пока не простишь! Это ничего не значит, привычка. Я дура, я такая дура. Ты ведь сам это знаешь. Я постоянно ошибаюсь.
— Пздц. — Он поднимается с кровати с намерением уйти сам, но я не могу этого допустить.
Хватаюсь за его плечи, обнимаю за шею изо всех сил. Я начинаю рыдать, не понимая, как могла так страшно обидеть его снова. Окончательно уничтожила зародыши теплых чувств в мою сторону, сколько мне ни дай шансов, я все потрачу впустую.
— Не уходи, Кирилл, пожалуйста. Кирилл… — шепчу я, сама прижимаюсь, льну, целую. — Давай забудем и продолжим. Я хочу тебя. Все сделаю. Все, что только захочешь!! — уже в истерике.
— Хочешь меня?
Он освобождается от моей хватки, но не чтобы покинуть спальню. Вместо этого встает на матрас на колени. А потом кидается на меня. Стягивает волосы на затылке и утыкает лицом в подушку, вынуждая встать на четвереньки. Изловчившись, я поворачиваю голову набок и хватаю ртом воздух, готовая к чему угодно. Если он захочет получить оставшуюся часть комплекта прямо сейчас, я не представляю, что мне делать. Просто терпеть? Закусываю губу, готовая к любому исходу.
Ему достаточно моей вагины.
Я беззвучно плачу, когда он меня трахает. Не от боли. От шока, в котором все еще нахожусь. Мне казалось, что он был грубым прошлым утром.
Я ошибалась
Тогда он кайфовал каждую секунду, упивался удовольствием. То, что происходит сейчас, не нужно никому из нас двоих. Но он это делает. Наказывает. Дерет меня самым потребительским образом. Вколачивается в мое тело с громкими сильными шлепками.
Он бросился за мной из воображаемой вертушки, но не чтобы спасти, он решил тоже разбиться насмерть. Прямо сейчас он переступает черту, а я начинаю его ненавидеть. Внутри растет протест, который требует выхода. И я приглушенно выкрикиваю его имя. Один раз. Второй. Третий.
— Кирилл! Кирилл! Кирилл! — С каждым повтором все громче и чувственнее.
Так тебе нравится? Теперь тебе хорошо, ублюдок?
— Вот сука, — судя по голосу, он в раздрае.
Резко выходит, снова хватает за волосы и тянет к себе.
— Рот открывай и зубы спрячь, — безэмоционально, но четко.
Слушаюсь. Он трахает меня в рот быстро и глубоко, до слез из глаз, которые уже потоками струятся по моему лицу. Это длится недолго. Десять движений, и он кончает с тихим стоном, все еще фиксируя мой затылок. Когда он замедляется, я начинаю облизывать его член, ласкать, нежно посасывать, постанывая. Ты страшен в гневе, я увидела и запомнила. Просто прости меня. Еще раз.
Он освобождает мой рот, стискивает подбородок, заставляет поднять на себя глаза. Смотрит в упор, пока я глотаю. Перекатываю во рту его вкус.