Он глубоко затягивается и тушит сигарету в пепельнице.
— Пошли в номер, я замерз.
Я следую за ним, закрываю балконную дверь. Напоследок бросаю взгляд на залив — море бушует. Настраивает на свою неспокойную волну. Мне кажется, ночью будет шторм.
— Так что, Кирилл? Боже, у тебя снова кровь!
Он быстро касается носа.
— Блть, я сейчас.
Пока он умывается в ванной, я подпираю спиной дверь. Послушно жду. У него случаются носовые кровотечения, и мне кажется, чаще, чем об этом знаю я. Поначалу я несильно беспокоилась, потому что страдала подобным в школе, затем все прошло. Но у меня не было за плечами побежденной смертельной болезни.
Побежденной ли? При одной этой мысли я за сердце хватаюсь. Мне снова больно, как тогда в подъезде, когда я смотрела на пистолет Леонидаса и не хотела жить. Какой-то бред, гнать метлой надо страшные подозрения.
Прохаживаюсь по коридору туда-сюда, потираю плечи.
— Поговорим? — предлагаю, застыв на месте.
— О чем? — спрашивает из-за закрытой двери.
Утыкаюсь лбом в стену.
— О твоем здоровье.
— А что о нем говорить? Оно либо есть, либо его нет.
Делаю глубокий вдох-выдох.
— Оно есть, Кирилл? — набравшись смелости.
Он молчит. Потом щелкает замочек, и я захожу в ванную. Кирилл запрокинул голову, прижимает мокрое полотенце к переносице.
— Я чувствую себя хорошо, Лада, — говорит он спокойно. Океан тих, безмятежен. Но что скрывают его воды? — Большую часть дня. Иногда накатывает слабость, но это быстро проходит. Как моя будущая жена, ты должна знать, что у меня был рак.
Я молчу.
— Я… долго лечился, прошел химию. Несколько курсов. Обошлось без облучения. Теоретически у меня могут быть дети, если тебя это беспокоит. А могут и не быть. Моего отца убил рак, и я… допускаю, что тоже помру не своей смертью. И случиться это может… Лада, не реви. Будешь реветь, я больше не скажу ни слова.
— Я даже думать о таком боюсь.
— Думать «о таком» надо. Не постоянно, иначе можно сойти с ума. Просто быть готовыми. У меня хреновая наследственность. Поэтому я хочу, чтобы ты научилась о себе заботиться. Мои хитрые родственники в тебе души не чают, но, если появится возможность отхватить бабла, даже не задумаются. Несмотря на то, что в деньгах не нуждаются. Я не собираюсь оставлять им состояние моего отца. Других наследников у меня нет. Только ты. Завещание я тоже напишу.
— Но я тебе… только невеста.
— Ты мой близкий человек. — Он проверяет, прекратилось ли кровотечение, умывается. — Если мое здоровье ухудшится, вплоть до потери дееспособности… — Кирилл мрачнеет, погружается в воспоминания, потом выныривает из них, смотрит на меня. Глаза ясные: — Если такое случится, родня начнет на тебя давить. Поэтому с технической точки зрения я хочу тебя защитить. Брачный договор они никак не оспорят. Я все подгадал так, что при любом раскладе они ничего не получат. Это мое решение, ты останешься богатой.
— Но у тебя же сейчас нет рака? Сухой кашель, кровотечения, слабость… этому же есть другое объяснение?
В ответ он нейтрально пожимает плечами и улыбается.
— Пойдем ужинать? — спрашивает.
Глава 61
Лада
— Ты издеваешься?! — хмурюсь. — Вот на этой ноте мы просто возьмем и пойдем ужинать?
— Да, именно так все и будет, — отрезает он.
Я прищуриваюсь, а потом… мы ругаемся! Впервые с той ночи в отеле, когда я назвала его именем бывшего, мы ссоримся по-настоящему! Раньше поводов не было, вообще ни единого, чтобы спорить до хрипоты, выдумывать аргументы, злиться друг на друга.
Я не просто осмеливаюсь повысить голос на Кирилла или покритиковать его поступок, что раньше казалось немыслимым. Я кричу на него.
Прошу, пытаюсь спрашивать.
Он раздражен, но по-прежнему спокоен, и это спокойствие — самое худшее, что я видела в жизни. Он будто смирился. Судья принял решение и не допускает сомнений. Доводы несогласной стороны слушать отказывается!
— Мы возвращаемся в город и в понедельник идем в больницу, — ставлю его перед фактом. — Ты обследуешься от и до. И не дай бог что, будешь лечиться. И бороться.
— Нет.
У меня аж руки затряслись.
— Кирилл, я не собираюсь жить в ожидании, когда тебе станет хуже!
— Ты и не будешь. Час назад ты была счастлива, ярко кончала с моим членом в заднице на кровати люксового номера пятизвездочного отеля. Мы продолжим в том же духе. За последний час не изменилось ничего.
— Кроме того, что у тебя пошла кровь!
— Перестала же.
Его слова обидны, но грубость — меньшая из моих проблем на данный момент.
С каждой минутой разговора я чувствую, как меня заполняет ужас. Он вообще непробиваем. Абсолютно и полностью. С какой бы стороны я ни подходила, какие бы доводы ни выдумывала, — словно бьюсь головой об стену, царапаю ногтями глухую плиту, барахтаюсь, с каждым движением лишь сильнее увязая в безысходности.
Он говорил мне столько приятных слов, так нежно любил меня. Он… стал для меня всем, а теперь собрался бросить?! Я не хочу оставаться богатой вдовой! Я хочу прожить с ним долгую жизнь! Я не какая-нибудь там тупая кукла, которой можно заткнуть рот блестящей цацкой. И мне до глубины души обидно, что именно так он обо мне думает.
— Я тебя люблю. — Спустя еще один час я просто плачу, сжавшись в комочек на диванчике и понимая, что ничего не могу сделать. Я уговаривала, убеждала, злилась, он даже бровью не повел. — Так сильно люблю.
— И я тебя люблю, — он терпит буквально из последних сил. — Лада, я всю жизнь тебя люблю.
По привычке мне хочется скорее взять себя в руки, чтобы не раздражать и не расстраивать его. Подыграть ему, помочь, поддержать. Но не в этом же вопросе!
— Лада, просто ни о чем не думай, я обо всем позабочусь.
— И научишь жить без тебя, верно?
Он кивает, а я отворачиваюсь. Я… как я могу идти ужинать с ним под руку и радоваться, зная, что, возможно, именно сейчас страшная болезнь его убивает и он ничего не делает, чтобы сражаться? Как я могу улыбаться, что-то планировать, принимать его подарки и поцелуи, когда сама… будто соучастница?
Я ради него на все готова, я никогда его не предам. И уж точно не стану спокойно наблюдать, живя удобной сытой жизнью, как самый лучший мужчина на свете идет на верную смерть.
— Ты пойдешь в больницу в понедельник, Кирилл. Иначе…
— Иначе что? — он скрещивает руки на груди и прищуривается.
Иначе мы расстанемся.
Расстанемся. Расстанемся. Расстанемся. Какие страшные слова! Я закрываю рот ладонью, не желая произносить их вслух.
Вместо этого хватаю со стола телефон и швыряю его в стену.
Кирилл не пошевелился. Тогда я тянусь к пульту и бросаю его в телевизор, разбивая экран. Кирилл крутит у виска, достает сигарету, третью за сегодня(!), и уходит на балкон. Курит там.
Итог моей истерики — он делает себе еще хуже, потом снова будет кашлять! Это все, чего я смогла добиться, тараторя два часа без остановки. На меня накатывает паника, я вдруг резко вспоминаю, почему так сильно боялась его поначалу.
Равнодушие. Стопроцентная холодность в глазах и в принятии решений. Самодурство, подкрепленное профдеформацией.
Он судья уже полтора года, и до сих пор у него не было ни одной отмены. Сколько бы я ни билась над апелляцией, ничего не получается.
Но ведь он сделал так много уступок! Он слушает меня, спрашивает мое мнение по многим вопросам. Заверяет, что мы семья.
Разве такие вещи, как здоровье, не обсуждаются на семейных советах?
Кирилл словно отшвыривает меня в прошлое, когда я сидела перед ним на заседаниях и лишний вдох боялась сделать. Неподкупный! Ни слезами, ни лаской его не взять. Ни деньгами, ни телом. Он сказал мне об этом однажды прямым текстом. Но я забыла. Поверила, что у нас может быть иначе. Что у нас есть общее будущее.
Он долго курит там один. Возможно, все же передумает? Надежда теплится, греет сердце. Меня снова и снова захлестывает ледяной водой. Столько времени греть океан, чтобы сдаться и замерзнуть насмерть в его водах.
Кирилл выходит через пять минут, бросает на меня взгляд:
— Ты почему еще не оделась? Я голоден.
— Потому что мы не договорились.
— Если ты не поспешишь, я уйду без тебя. Твоя истерика уже начала действовать мне на нервы.
— Кирилл, неужели у меня нет права голоса? Это ведь я, твоя семья. Твоя девочка. Ты меня совсем-совсем не слушаешь.
— А ты меня, — он поджимает губы и эмоционально разводит руками.
Хоть какие-то эмоции за вечер, боже!
— Лада, все было хорошо вчера. Все хорошо сегодня. И завтра тоже будет отлично. Не накручивай себя на ровном месте. Что ты сейчас хочешь услышать? Я не пойду по врачам, потяну столько, сколько можно. Лечиться я не стану. Превращать остаток жизни в непрерывное прощание — тоже не по мне.
— Мне надо убедиться, что ты здоров, — говорю упрямо.
— Этого я тебе обещать не могу. Пожалуйста, как моя будущая жена, поддержи меня. — Он присаживается на корточки около моих ног, смотрит снизу вверх. Трогательный, безумно нужный.
Мое сердце болит и колотится, но я отрицательно качаю головой.
— Во всем на свете, кроме этого вопроса, Кирилл, — кусаю губы. — Потому что я слишком сильно тебя люблю, — слезы вновь струятся по щекам. Я не понимаю, почему не спросила его раньше о здоровье, не задала прямых вопросов.
Я просто… привыкла ему во всем доверять. Слепо. И сейчас в ужасе от того, какую жизнь он для нас выбрал.
— Я знала, что у тебя был рак. Ты справился один раз, теперь у тебя есть я. Вместе мы…
— Блть! — он вновь всплескивает руками и поднимается на ноги. И я понимаю, что вывела его из себя. — Знаешь, рак чего у меня был? — ведет рукой по ширинке. — На кастрацию я не пойду, для того чтобы подольше тебя радовать своей физиономией. Импотенция, депрессия, слабость… дальше я не дочитал.
— Существуют же гормональные препараты.