— Я справлюсь, — сказал он тихо, глядя на карту. — Я должен.
Но где-то в глубине души он все еще думал о Бароне, о тете Маше, о своем кабинете на Таганке. Сможет ли он вернуться? Или это теперь его жизнь — жизнь Сталина, жизнь, от которой зависит судьба миллионов?
Он встряхнул головой. Сейчас не время для сомнений. Он должен действовать. И он начнет прямо сейчас.
Глава 2
Раздался стук в дверь. Сергей вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
— Войдите, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, с той хрипотцой, которую он ассоциировал со Сталиным.
В комнату вошел Вячеслав Молотов. Сергей уже запомнил его лицо: пенсне, аккуратно зачесанные волосы, сдержанная манера держаться. Молотов был из тех, кто не бросался в глаза, но всегда был рядом, выполняя поручения с точностью и пунктуальностью. Сергей знал из книг, что Молотов станет одним из самых верных соратников Сталина. Его соратником.
— Иосиф Виссарионович, — начал Молотов, держа в руках стопку бумаг. — Доклады готовы. Зиновьев и Каменев просят вас присутствовать на сегодняшнем заседании Политбюро. Они хотят обсудить вопросы партийного руководства и экономической политики.
Сергей кивнул, хотя внутри все сжалось. Политбюро. Он представлял себе комнату, полную людей, которые будут следить за каждым его словом, каждым жестом. Зиновьев, Каменев, Бухарин — они были не просто именами из учебников, а реальными людьми, с которыми ему предстояло столкнуться. И Троцкий, чья тень витала над всеми. Сергей знал, что в 1924 году Зиновьев, Каменев и Троцкий еще действовали сообща, формируя мощный блок в партии. Но он знал и то, что этот союз был хрупким, и его знания о будущем могли помочь ему использовать это в свою пользу.
— Хорошо, — сказал он, стараясь говорить медленно и веско. — Когда заседание?
— В пять вечера, в большом зале, — ответил Молотов. — Еще есть письма от местных парторганизаций. И… — он замялся, — Надежда Сергеевна просила передать, что Яков приедет сегодня. Он хочет с вами поговорить.
Сергей почувствовал, как сердце екнуло. Яков. Пятнадцатилетний сын Сталина, сын от первого брака. Сергей знал из книг, что Яков был молчаливым, замкнутым подростком, который часто чувствовал себя чужим в семье отца. И Василий, трехлетний малыш, сын Надежды, — ребенок, который, наверное, ждет от отца тепла и внимания. Как он будет с ними говорить? Он, Сергей, никогда не был отцом. Он умел вести переговоры с клиентами, но как быть отцом для детей, которых он знал только из исторических справок?
— Спасибо, Вячеслав Михайлович, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Оставь бумаги, я разберусь.
Раздался новый стук в дверь. Сергей поднял голову.
— Войдите, — сказал он, стараясь подражать тону, который, как он думал, должен быть у Сталина.
В комнату вошла Надежда Аллилуева. Она была моложе, чем на фотографиях, которые Сергей видел в книгах. Усталое, но живое лицо, темные волосы, убранные в аккуратный пучок, внимательные глаза. Она держала в руках несколько писем и смотрела на него с легкой тревогой. Сергей знал, что Надежда была не только женой Сталина, но и активным членом партии, женщиной с сильным характером и своими убеждениями. Он вспомнил, что ее жизнь оборвется в 1932 году, и эта мысль кольнула его. Он хотел сделать так, чтобы эта история закончилась иначе.
— Иосиф, — сказала она тихо. — Я не помешала?
Сергей заставил себя улыбнуться. Это было непросто — чужое лицо слушалось с трудом.
— Нет, Надя, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал тепло. — Проходи, присядь.
Она кивнула и села на стул напротив стола. Сергей заметил, как она нервно сжимает письма. Он чувствовал, что должен быть осторожен. Надежда была не просто женой — она была частью его новой жизни, и от того, как он выстроит с ней отношения, зависело многое.
— Это письма от Якова, — сказала Надежда, кладя их на стол. — Он пишет из Тифлиса. Говорит, что хочет приехать в Москву. И Василий… он опять капризничал сегодня утром. Хочет, чтобы ты поиграл с ним.
Сергей никогда не умел ладить с детьми. В 2025 году его жизнь была заполнена работой, а не семейными заботами. Но теперь он должен был стать отцом.
— Расскажи о них, — сказал он, повинуясь внезапному порыву. — Как они?
Надежда посмотрела на него с удивлением, но ее лицо смягчилось.
— Яков… он сложный, — начала она. — Все время молчит, но я вижу, что он скучает по тебе. Он пишет, что хочет учиться в Москве, но боится с тобой говорить. А Василий… он такой активный. А сегодня утром он рисовал для тебя картинку — домик и солнце. Сказал, что хочет показать тебе.
Сергей слушал, стараясь уловить каждое слово. Это была его новая жизнь. Его новая семья. Он должен был научиться быть для них не просто Сталиным, но родным человеком. Отцом. Мужем.
— Я поговорю с Яковом, когда он приедет, — сказал он. — И с Василием… я посмотрю его рисунок. Обещаю.
Надежда улыбнулась.
— Ты сегодня какой-то другой, — сказала она, глядя на него. — Более… внимательный.
Сергей чуть не рассмеялся. Конечно, он другой. Он — юрист из 2025 года, попавший в тело Сталина. Но он только кивнул.
— Много дел, Надя, — сказал он. — Но я постараюсь быть… лучше.
Она кивнула и встала, собираясь уйти. Сергей проводил ее взглядом. Он знал, что должен быть осторожен. Надежда была не только его женой, но и человеком, который мог заметить, что он не совсем тот, за кого себя выдает. Он должен был учиться быть Сталиным — не только для партии, но и для семьи.
После ухода Надежды Сергей вернулся к бумагам. Он понимал, что заседание Политбюро станет его первым настоящим испытанием. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Ворошилов — каждый из них будет оценивать его. Сергей знал, что в 1924 году Зиновьев и Каменев были сильным тандемом, поддерживаемым Троцким. Их влияние в партии было огромным, и Сталин — то есть он, Сергей — пока был лишь одним из игроков. Но он знал и то, что его позиция генерального секретаря давала ему рычаги: контроль над партийным аппаратом, назначениями, информацией. Его юридический ум подсказывал: нужно использовать эти рычаги, но осторожно, чтобы не вызвать подозрений.
Он взял доклад Ворошилова о Красной армии. Строчки о нехватке оружия, плохой дисциплине, необходимости реформ. Сергей знал, что армия станет ключом к выживанию страны в будущем. Он вспомнил, как читал о Великой Отечественной войне, о героизме советских солдат, о том, как страна выстояла. Но для этого нужно было начать подготовку уже сейчас. Укрепить армию, модернизировать заводы, вдохновить людей.
Он перелистал доклад о Ленинградском губкоме. Зиновьев, как председатель Коминтерна, имел сильное влияние в Ленинграде. Каменев, с его интеллигентной манерой, был популярен в Москве. Бухарин, с его идеями о крестьянстве, был любимцем интеллигенции. Сергей знал, что должен найти подход к каждому из них — или перехитрить их. Его знания о будущем могли стать его главным оружием. Он взял перо и начал делать заметки. Первое: собрать информацию о соратниках. Молотов, Ворошилов, Каганович — они могли стать его опорой. Второе: изучить настроения в партии. Зиновьев, Каменев и Троцкий были сильны, но их союз был нестабильным. Третье: экономика. Страна была в разрухе после гражданской войны. Голод, безработица, разбитые заводы. Сергей знал, что индустриализация станет рывком к развитию, но как начать ее, не вызвав сопротивления?
Раздался стук в дверь. Сергей поднял голову, глубоко вдохнув, чтобы успокоиться.
— Войдите, — сказал он.
В кабинет вошел Вячеслав Молотов. За ним следовал Лазарь Каганович, высокий, энергичный, с резкими чертами лица и цепким взглядом. Сергей знал, что Молотов, секретарь ЦК, был мастером организации, человеком, которому можно доверить любые организационные моменты. Каганович, работавший в аппарате ЦК, был энергичным исполнителем, готовым выполнять любые поручения. Оба были лояльны Сталину, но Сергей должен был заслужить их доверие.
— Иосиф Виссарионович, — начал Молотов, кладя бумаги на стол. — Доклады для Политбюро готовы. Троцкий прислал дополнения к своему отчету о Красной армии. Зиновьев и Каменев уже в Кремле, готовятся к заседанию. Бухарин прислал свои предложения по крестьянскому вопросу, хочет обсудить их сегодня.
Каганович добавил, его голос был громким, с легким акцентом:
— Григорий Орджоникидзе тоже здесь. Просит встречи. Говорит, в Закавказье проблемы с партийной дисциплиной, нужна ваша поддержка. Он ждет в приемной.
Сергей кивнул, стараясь скрыть внутреннее напряжение. Политбюро, где будут Зиновьев, Каменев и Бухарин, станет его первым испытанием. Троцкий, хотя и не присутствовал лично, прислал доклад, и его влияние ощущалось даже на расстоянии. Орджоникидзе, лидер Закавказского крайкома, был еще одной фигурой, которую Сергей должен был сделать своим союзником. Его ум подсказывал: нужно выслушать, проанализировать, найти точки опоры.
— Хорошо, — сказал он. — Позови Орджоникидзе, обсудим Закавказье. И подготовьте материалы для Политбюро. Лазарь Моисеевич, останьтесь, мне нужно ваше мнение по кадрам.
Молотов кивнул и вышел, а Каганович остался. Через минуту в кабинет вошел Григорий Орджоникидзе — высокий, энергичный, с громким голосом и театральной манерой говорить. Сергей знал, что Орджоникидзе был человеком действия, чья энергия и преданность делу революции делали его ценным союзником.
— Иосиф Виссарионович, — начал Орджоникидзе — В Закавказье бардак. Местные парторганизации разболтались, нужны новые кадры. Но люди верят в партию, верят в революцию. Если укрепим дисциплину, все будет в порядке.
Сергей слушал, делая пометки. Орджоникидзе говорил о кадрах — это был шанс усилить контроль над регионами. Каганович, стоявший рядом, кивнул, добавив:
— Я могу подготовить список надежных людей, Иосиф Виссарионович. Дайте мне пару дней, и мы закроем пробелы в аппарате.
Сергей кивнул, чувствуя, как напряжение немного спадает. Эти люди были его опорой. Молотов с его организаторскими навыками, Каганович с его энергией, Орджоникидзе с его влиянием в Закавказье. Он должен был выстроить с ними отношения, как юрист выстраивает доверие с клиентом перед сложным делом.