Нужен компромисс: станки и кредиты в обмен на нефть и лес, но без концессий, без данных о промышленности, без военных поставок. Отправьте делегацию в Вашингтон. Вячеслав, ты главный в этом вопросе, Максим — ты помогаешь Вячеславу. Доложите мне о результатах через неделю. И не дайте Буллиту повод думать, что мы слабы.
Литвинов кивнул, но его глаза выдавали разочарование, как у человека, чей план отвергли. Молотов остался неподвижным, но Сергей знал, что он доволен.
Поля под Смоленском покрылись дымом, воздух дрожал от рёва танковых моторов, залпов артиллерии и криков команд. Военные учения «Запад-33», организованные по прямому приказу Сергея, были крупнейшими за последние годы: участвовало 20 тысяч солдат, 200 танков Т-26 и БТ-5, 50 самолётов, артиллерия и пехота имитировали оборону от наступления условного врага с запада — сценарий, недвусмысленно намекавший на Германию. Сергей приехал на наблюдательный пункт, деревянную вышку в окружении сосен, где Климент Ворошилов, в тяжёлой шинели и с биноклем, докладывал о ходе манёвров. Рядом стояли старшие командиры: Александр Егоров, скептик, считавший учения пустой тратой ресурсов, и Михаил Тухачевский, чьи идеи о манёвренной войне вызывали споры среди других командующих. Внизу, на поле, танки двигались в атаку, пехота окапывалась, а артиллерия била по мишеням, обозначавшим вражеские позиции.
Но раздрай был очевиден: некоторые танки заглохли, дивизии теряли связь, а командиры кричали, пытаясь восстановить порядок.
Подготовка «Запад-33» началась за два месяца, но с первых дней выявила трещины в системе. Ворошилов лично отбирал дивизии, но столкнулся с нехваткой топлива, запчастей и даже формы для солдат. Логистика оказалась слабым местом: поезда с техникой опаздывали на сутки, вагоны с боеприпасами застревали в Минске из-за поломки локомотива. Склады под Смоленском оказались наполовину пустыми — часть патронов и снарядов, как выяснилось позже, была списана или украдена.
Сергей настоял на реалистичном сценарии: учения должны были включать ночные бои, авиаудары и манёвры танков, имитирующие немецкое наступление с использованием тактики «блицкрига. Ворошилов предупреждал, что армия не готова: штабных станций не хватает, танки ломаются, а командиры привыкли к линейной тактике времён Гражданской войны. Но Сергей был непреклонен.
Старшие командиры разделились во мнениях. Егоров, ветеран старой школы, ворчал, что учения — это «показуха», отнимающая ресурсы, которые лучше пустить на склады. Он писал Ворошилову: «Немцы далеко, а мы тратим патроны на этот театр». Тухачевский, напротив, требовал больше танков, самолётов и улучшенной связи, настаивая, что армия должна учиться манёвренной войне: «Противник не будет стоять в окопах, он ударит быстро и глубоко». Ворошилов пытался балансировать, но его собственные сомнения росли: он знал, что армия — это очень сложный механизм, который скрипит под тяжестью задач.
Сергей получил анонимное письмо за неделю до учений, доставленное через ОГПУ. Автор, назвавшийся «командиром, верным делу», указывал на хищения в снабжении: топливо сливалось, запчасти продавались, а склады боеприпасов разворовывались. Письмо заканчивалось словами: «Армия слаба не из-за солдат, а из-за воров наверху». Сергей приказал ОГПУ начать проверку, но держал письмо в тайне от армейских командиров, чтобы не подрывать моральный дух перед учениями. Однако оно укрепило его решимость: армия должна быть очищена.
Сейчас Сергей стоял на вышке, его взгляд был прикован к полю. Танки Т-26, двигались в атаку, но часть застряла в грязи, их гусеницы буксовали, выбрасывая комья земли. Пехота окапывалась, но без связи с артиллерией позиции выбирались наугад, некоторые роты залегли в низине, где их легко было бы накрыть огнём.
Самолёты И-15 были неплохи. Они, гудя, пролетали над полем, но их было слишком мало. Связь хрипела, передавая обрывки команд, а связисты, пытались наладить линии.
Ворошилов опустил бинокль, его лицо было мрачным.
— Иосиф Виссарионович, — сказал он. — Это бардак. У нас 600 танков, но треть не на ходу. Пехота теряет связь, самолетов мало. Много проблем с логистикой. Если противник ударит завтра, нам будет очень тяжело.
Егоров, стоявший рядом, кашлянул.
— Климент Ефремович преувеличивает, — сказал он. — Армия сильна, солдаты готовы. Но зачем нам эти учения? Мы тратим топливо, патроны, изнашиваем танки. Гитлер далеко, а мы устраиваем спектакль. Лучше копить силы, строить склады.
Тухачевский резко повернулся к Егорову, его голос был полон гнева.
— Александр Ильич, вы слепы! — сказал он. — Гитлер не далеко. Его танки уже на полигонах, их авиация растёт. Они готовят «блицкриг» — быстрые удары, танки, самолёты, прорывы. Эти учения показали, что мы не готовы: без связи, без скорости, без манёвра мы проиграем. Нам нужны новые танки, радио, обученные командиры. Дайте мне ресурсы, и я перестрою армию за два года.
Сергей слушал, его пальцы сжали деревянные перила вышки. Егоров был пережитком прошлого, его осторожность граничила с трусостью. Тухачевский видел будущее войны, но его планы требовали денег, которых не было. Ворошилов был прав: координация была главным врагом. Сергей видел, как солдаты, уставшие, тянули застрявший танк, как связисты путались в проводах, как командиры кричали, но не могли навести порядок. Учения обнажили правду: армия была громоздкой, плохо оснащённой, с командирами, боящимися брать ответственность.
— Клим, — сказал Сергей. — Это твоя работа, и ты за неё ответишь.
Ворошилов побледнел.
— Иосиф, — сказал он, — я вижу слабости. Я начну реформу: новые учебные программы, больше техники и связи, меньше таких командиров, как Егоров. Но дай мне год и деньги. И… я получил рапорт: часть топлива для учений исчезла, склады боеприпасов недосчитались трети. Кто-то ворует.
Сергей сжал кулак, вспомнив анонимное письмо.
— Егоров, — сказал он. — Если твоя дивизия не справится нга учениях, ты уйдёшь. Михаил, твои идеи хороши, но пока это только слова. Климент, найди воров в армии, ОГПУ тебе поможет. Учения продолжить, пусть учатся на ошибках. И готовь план реформы. Доложи мне через месяц.
Егоров покраснел, но промолчал. Тухачевский кивнул, его глаза загорелись решимостью. Ворошилов выпрямился, готовый действовать. Сергей посмотрел на поле, где солдаты, несмотря на трудности, продолжали манёвры, и подумал о Гитлере.
Вернувшись в Москву, Сергей позвал Молотова в свой кремлёвский кабинет. На столе лежал отчёт ОГПУ: немецкая разведка активизировалась по всей Европе. Их агенты были замечены в Париже и Варшаве. А в Берлине пытались завербовать сотрудника советского посольства. Утечка о переговорах с Францией могла быть их работой, и Сергей чувствовал, как тень Гитлера надвигается ближе.
— Вячеслав, — сказал он. — Немцы знают слишком много. Утечка — их рук дело? Или французы играют с нами?
Молотов взял отчёт, его глаза пробежали по строчкам.
— Иосиф, — сказал он, — немецкий атташе в Париже докладывал в Германию о «советско-французских контактах». Но я подозреваю Дюпона — он слишком болтлив, а его встречи с британцами не случайны. ОГПУ следит за французской делегацией.
Я отправлю нового человека в Берлин, чтобы проверить посольство. Гитлер не должен знать наши планы, раньше, чем мы объявляем о них официально.
Сергей кивнул. Немецкая разведка была пауком, плетущим сети вокруг СССР. Он знал, что должен быть быстрее и хитрее, чтобы выиграть время.
— Усиль контроль, Вячеслав, — сказал он. — Следи за Литвиновым — он слишком доверяет капиталистам. Переговоры с Америкой — это твоя главная задача. И держи Чилстона в узде. Молотов кивнул, его перо заскользило по бумаге, фиксируя указания.
Сделать надо было еще очень много. А время поджимало.
Сергей посмотрел на карту Европы, где Германия, словно чёрная туча, надвигалась на восток. Он знал, что каждая ошибка — это шаг к поражению.
Глава 34
Москва, февраль 1934 года
Февральская Москва утопала в снегу. Время шло, времена года сменяли друг друга, и Сергей знал, что роковой час для всей Европы становится все ближе. Сергей стоял у окна кабинета, а на столе громоздились телеграммы, каждая из которых вызывала тревогу. Вячеслав Молотов сообщал о польско-германском пакте о ненападении, подписанном 10 января 1934 года, и отказе Польши от сотрудничества с СССР; Максим Литвинов подтверждал, что Варшава игнорирует его предложения, ссылаясь на «западные интересы»; Андре Франсуа-Понсе телеграфировал о согласии Франции на учения в Па-де-Кале, но его сообщение не обещало никаких подвижек в военном союзе.
Армию разъедала коррупция: новое анонимное письмо намекало на кого-то из окружения Климента Ворошилова. Сергей так же заменил Генриха Ягоду на Николая Ежова в ОГПУ, поручив тому чистку партийных органов и армии. Молотову он приказал обсудить с Буллитом войну в Европе, Литвинова отправил в Вашингтон с прощупыванием почвы на предмет более тесных отношений двух стран. Ему нужно было убедить своих идеологических врагов, что СССР готов сотрудничать и не собирается устраивать революции или вести подрывную работу в их странах. Необходимо было выстроить более тесные связи и убедить всех, что именно Гитлер, главная опасность для всех.
На столе лежала шифровка из Варшавы: Юзеф Липски отказался от встречи с Литвиновым, заявив, что «СССР не интересен Польше». Польско-германский пакт, подписанный 10 января, закрепил сближение Варшавы с Берлином, изолируя СССР. Сергей сжал кулак, его взгляд впился в карту, где Польша, как клин, разделяла СССР и Германию, а Германия, как чёрная туча, нависала над Европой. Его злила недальновидность европейских политиков, которые не воспринимали речи Гитлера всерьез и думали, что союзом с ним, они смогут удовлетворить его желания властвовать над всеми.
— Вячеслав, — сказал Сергей, вошедшему Молотову. — Поляки продались Гитлеру. Их пакт — это абсолютно глупый поступок. Они думают, что спасутся, отвернувшись от нас? Наивные. Гитлер нападет на них, а пакт ему нужен лишь для отвлечения внимания. Что у тебя?