На массивном столе, покрытом зеленым сукном, лежала потрепанная кожаная папка, найденная в архиве Кремля. Она была перевязана грубой бечевкой, словно кто-то пытался защитить ее содержимое от посторонних глаз. Сергей осторожно развязал узел, ощущая, как шершавый шнур царапает пальцы. Внутри были личные записи Сталина: письма, заметки, черновики речей, написанные мелким, аккуратным почерком с легким наклоном вправо. Некоторые листы пожелтели, края их истрепались, но текст оставался четким.
Он начал с письма, датированного 1918 годом, адресованного Ленину из Царицына. Сталин — настоящий Сталин — писал о проблемах с поставками хлеба, о саботаже местных командиров и просил больше полномочий для их наказания. Тон был резким, почти требовательным, но между строк проглядывала искренняя вера в революцию, фанатичная преданность делу. Сергей отложил письмо, задумавшись. Этот человек был не просто политиком — он был одержим идеей, готовый идти на крайности ради нее. Сергей же, как юрист, привык взвешивать каждое слово, каждое решение, зная, что ошибка в зале суда могла стоить клиенту свободы или потере крупной суммы. Здесь ставки были неизмеримо выше — судьба миллионов людей, целой страны, которую он знал из книг и которая теперь лежала перед ним, и зависела от его действий.
Он взял блокнот, лежавший рядом, и записал: «Царицын, 1918. Проверить конфликты с командирами. Возможные враги среди старых большевиков». Его знания из 2025 года подсказывали, что многие обиды Сталина уходили корнями в Гражданскую войну. Троцкий, Зиновьев, Каменев — все они могли помнить старые счеты, и Сергей должен был понять, кто из них представляет угрозу. Но были и другие имена, мелькавшие в исторических книгах, но оставшиеся для него менее понятными: старые большевики, чьи мотивы и лояльность он не мог предугадать. Он должен был быть осторожнее, чем когда-либо.
Среди бумаг он нашел любопытный предмет — небольшой серебряный медальон, спрятанный в картонной папке, словно кто-то забыл его там. Медальон был старым, с выгравированным орнаментом в виде виноградных лоз, потемневшим от времени. Сергей осторожно открыл его: внутри была выцветшая фотография молодой женщины с темными волосами и серьезным взглядом. На обороте фотографии было написано от руки: «Екатерина, 1901». Сергей замер. Он знал, что Екатерина Сванидзе была первой женой Сталина, матерью Якова, умершей в 1907 году. Этот медальон был личной реликвией, чем-то, что настоящий Сталин, вероятно, хранил втайне. Сергей почувствовал укол вины — он вторгался в чужую жизнь, в чужие воспоминания. Но вместе с тем он понял, что этот медальон мог стать ключом к пониманию Сталина как человека, а не только как политика. Он решил сохранить находку в тайне, спрятав медальон в карман гимнастерки.
Размышления прервал резкий стук в дверь. Сергей вздрогнул, поправил грубую шерстяную гимнастерку, которая все еще казалась ему чужой, и откашлялся.
— Войдите, — сказал он, отложив перо в чернильницу, чья медная крышка тускло блестела в свете лампы.
В кабинет вошел Климент Ворошилов. Лицо, обветренное и с небольшими морщинами, выражало смесь усталости и решимости. Он положил на стол папку, аккуратно перевязанную красной лентой, и сел на деревянный стул, который скрипнул под его весом. Ворошилов был одним из тех, на кого Сергей решил сделать ставку: преданный, прямолинейный, но не слишком амбициозный, считающийся с его авторитетом, он мог стать надежным союзником в реформах армии.
— Иосиф Виссарионович, — начал Ворошилов, его голос был низким, с легкой хрипотцой. — Принес доклад о Красной армии, как вы просили. Положение тяжелое. Винтовок не хватает, артиллерия устарела, дисциплина на местах хромает. Солдаты ропщут, командиры жалуются на нехватку всего — от патронов до сапог. Троцкий давит, требует больше контроля, но его планы… — он замялся, подбирая слова, — слишком громкие. Хочет реформировать все за год и на свой лад, но без ресурсов это пустая болтовня.
Сергей кивнул, внимательно слушая. Его знания из 2025 года подсказывали, что Красная армия в 1924 году была в плачевном состоянии: разрозненные части, устаревшая техника, слабая подготовка. Но он также знал, что к 1941 году она должна стать силой, способной противостоять нацистской Германии. Он не мог позволить Троцкому взять армию под полный контроль, но и открыто конфликтовать было рано — это вызвало бы слишком много подозрений.
— Климент Ефремович, — сказал он, постукивая пальцами по столу, — нам нужна армия, которая сможет защитить страну не завтра, а через… скажем, пятнадцать лет. Какие шаги вы предлагаете? Заводы,командиры, дисциплина — с чего начать?
Ворошилов посмотрел на него с легким удивлением. Пятнадцать лет — необычный срок для таких разговоров. Сергей понял, что зашел слишком далеко, и поспешил исправиться.
— Я имею в виду долгосрочный план, — добавил он. — Мы строим социализм, но без сильной армии он не устоит. Нам нужны заводы для оружия, школы для командиров, порядок в частях. Что скажете?
Ворошилов кивнул, его лицо стало серьезнее. Он раскрыл папку, вытащив лист с аккуратно составленным списком.
— Заводы — это главное, — сказал он, указывая на записи. — Урал, Донбасс, Харьков — там есть предприятия, которые можно поднять. Но нужны деньги, инженеры, сырье. В Царицыне, помните, мы с вами… — он осекся, словно наткнулся на неприятное воспоминание, — в общем, там были проблемы с местными, но мы справились. И еще командиры. Надо отправить молодых в академии, учить их по-новому. Но Троцкий… он хочет, чтобы все шло через него.
Сергей сделал мысленную пометку: Царицын. Он знал из книг, что Сталин и Ворошилов работали там вместе в 1918 году, и их сотрудничество было отмечено конфликтами с местными командирами. Эти старые обиды могли всплыть, если он не будет осторожен. Он решил использовать доверие Ворошилова, но не торопиться с выводами.
— Хорошо, Климент Ефремович, — сказал он, слегка наклонившись вперед, чтобы подчеркнуть важность слов. — Составьте подробный список предприятий, которые можно восстановить, и командиров разного ранга, которых стоит продвинуть. И подумайте, как нам обойти Троцкого, не вступая в открытый конфликт. Нам нужна армия, а не его личная игрушка.
Ворошилов улыбнулся, его глаза загорелись энтузиазмом. Он явно был доволен, что его идеи находят отклик.
— Сделаем, Иосиф Виссарионович, — сказал он, поднимаясь. — Начну с Урала. Там есть пара заводов, которые можно запустить за год, если найти деньги. И командующих подберу — есть толковые ребята, не из тех, что слушают Троцкого.
Сергей кивнул, провожая его взглядом, пока тот выходил из кабинета. Дверь закрылась с тяжелым стуком, и тишина снова накрыла комнату. Он чувствовал, что сделал еще один шаг к укреплению своей позиции, но упоминание Царицына не давало покоя. Он вернулся к папке и нашел письмо от Ворошилова, датированное 1919 годом. В нем упоминались конфликты с местными командирами, которых Сталин обвинял в саботаже. Одно имя выделялось — некий полковник Миронов, которого Сталин требовал арестовать. Сергей знал, что такие конфликты могли оставить след, и кто-то из старых соратников мог затаить обиду. Он записал в блокнот: «Проверить Миронова и других командиров из Царицына. Возможные угрозы».
Усталость навалилась сильнее. Сергей взглянул на часы — старые, с потертым кожаным ремешком, которые он нашел в ящике стола. Было уже за полночь. Он решил вернуться на дачу в Зубалово, где его ждали Надежда, Яков и Василий. Вызвав он спустился во двор Кремля. Там его ждал черный Mercedes-Benz 15/70/100, массивный автомобиль с хромированными деталями и глубоким, низким гулом двигателя. Сергей остановился, глядя на машину. Он ожидал увидеть привычный Rolls-Royce 40/50 Silver Ghost, но водитель, объяснил, что Rolls-Royce отправлен на ремонт, а этот Mercedes-Benz прислали из гаража ЦК как временную замену. Сергей кивнул, скрывая удивление, и сел на заднее сиденье, ощущая холодную кожу под пальцами. Охранники заняли места, и машина плавно тронулась, ее фары выхватывали из темноты узкие московские улицы.
Дорога до Зубалова заняла около часа. Москва осталась позади, сменившись темными силуэтами соснового леса. Фары Mercedes-Benz освещали проселочную дорогу, усыпанную гравием, который хрустел под колесами. Сергей смотрел в окно, наблюдая, как мелькают деревья, и пытался привести мысли в порядок. Медальон в кармане казался тяжелее, чем был на самом деле. Он думал о Екатерине, о Якове, о том, как Сталин — настоящий Сталин — держал этот медальон, возможно, в моменты ностальгии. Это делало его более человечным, но и усложняло задачу Сергея. Он не просто играл роль — он жил чужой жизнью, и каждая деталь, вроде этого медальона, напоминала ему об этом.
Дача в Зубалово встретила его тишиной.
Дверь открыла Надежда.
— Иосиф, — сказала она тихо, — ты поздно. Василий ждал тебя, но уже спит. Яков в своей комнате, читает.
Сергей кивнул, стараясь улыбнуться.
— Пойду взгляну на них, — сказал он, входя в дом.
Гостиная встретила его теплом камина, где потрескивали дрова, отбрасывая тени на потертые ковры с узором. Массивная дубовая мебель, слегка потрепанная, но крепкая, создавала ощущение уюта.
Сергей поднялся на второй этаж, где в одной из спален спал Василий. Трехлетний мальчик свернулся калачиком, сжимая деревянную лошадку, его светлые волосы растрепались на подушке. Сергей остановился в дверях, чувствуя, как что-то сжимается в груди. Он никогда не был отцом, но этот ребенок, с его невинной верой в отца, вызывал в нем тепло, смешанное с чувством вины. Он поправил одеяло и тихо вышел.
В соседней комнате Яков сидел за небольшим столом, освещенным лампой. Он листал книгу о паровозах, его худое лицо было сосредоточенным, а гимнастерка аккуратно застегнута. Увидев Сергея, он напрягся, но не закрыл книгу.
— Здравствуй, Яков, — сказал Сергей, стараясь говорить тепло, но с привычной для Сталина сдержанностью. Он знал, что настоящий Сталин был строг с сыном, и не хотел вызывать подозрений. — Все еще читаешь про машины?