Яков кивнул, его взгляд был настороженным.
— Да, отец, — сказал он тихо, почти шепотом. — Хочу понять, как они устроены. Чтобы стать инженером, надо много читать.
Сергей сел на стул, напротив.
— Это хороший выбор, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Технари — будущее страны. Ты должен хорошо учится, Яков. Ты мой сын и другие не должны думать, что к тебе особое отношение.
Яков посмотрел на него, и в его глазах мелькнула искра интереса, но тут же сменилась настороженностью.
— Отец, я очень хочу учится. Я не подведу тебя. Меня действительно интересует техника.
Сергей кивнул, понимая, что давить нельзя. Яков был замкнутым, и доверие нужно было завоевать. Он поднялся, пожелал сыну спокойной ночи и вышел, чувствуя, что сделал маленький, но важный шаг. Медальон в кармане словно напоминал ему о Якове — сыне, которого Сталин потерял в будущем, и которого Сергей теперь должен был защитить.
В гостиной Надежда разбирала письма партийцев за длинным столом. Она подняла взгляд, и ее лицо смягчилось.
— Иосиф, — сказала она, — ты сегодня какой-то задумчивый. Все в порядке?
Сергей улыбнулся, стараясь скрыть напряжение. Он чувствовал тяжесть медальона в кармане, но решил не упоминать о нем.
— Дела, Надя, — сказал он, садясь рядом. — Много дел. Но я справлюсь.
Она кивнула, но в ее глазах мелькнула тень сомнения. Сергей понял, что Надежда слишком наблюдательна, и любая ошибка в его поведении может вызвать вопросы. Он прошел в свой кабинет, где была обширная библиотека. Взяв одну из книг — томик Ленина с немного потрепанной обложкой, — он устроился в кресле у камина, но мысли его были далеки от чтения. Он думал о Ворошилове, о Царицыне, о медальоне. Его знания из 2025 года были преимуществом, но и то же время и бременем. Он должен был использовать их так, чтобы не выдать себя.
Перед сном он достал медальон и еще раз посмотрел на фотографию Екатерины. Ее взгляд, строгий и печальный, словно спрашивал: «Кто ты? И что ты делаешь в его жизни?» Сергей закрыл медальон и спрятал его в ящик стола, решив, что никому не расскажет о находке. Это было его личное открытие, кусочек прошлого Сталина, который мог помочь ему понять, кем был этот человек.
Ложась в кровать, он посмотрел на темный потолок, где плясали тени от камина. Сон не шел. Он уже анализировал следующий день: разговор с Молотовым, доклад Орджоникидзе, возможные ходы Троцкого. Медальон, спрятанный в ящике, казался символом его миссии — сохранить человечность в мире, где власть искушала жестокостью. Он должен был быть готов к испытаниям. И он будет готов.
Глава 6
Кремль был пропитан напряжением, как небо перед грозой. Сергей сидел за массивным столом в своем кабинете, освещенном настольной лампой с зеленым абажуром. Его пальцы перебирали листы, это было письмо от Григория Зиновьева, доставленным вчера вечером. Бумага, слегка желтоватая, пахла табаком и чернилами. Текст был сухим, официозным, но за формальными фразами скрывалась угроза: Зиновьев предлагал обсудить на заседании ЦК вопрос о «партийных кадрах», явно нацеливаясь на ограничение влияния Сергея на назначения. Каменев, как всегда, оставался в тени, но его поддержка делала Зиновьева опаснее. Сергей понимал, что это не просто спор о должностях — это был вызов его власти как генерального секретаря, попытка оттеснить его на обочину, пока он не укрепил свои позиции.
Его ум, привыкший к юридическим баталиям, работал с холодной четкостью. Он знал из исторических книг, что должность генсека, которую многие считали бюрократической, станет ключом к абсолютной власти Сталина. Отдавать этот рычаг он не собирался. Его план был прост, но требовал точности: продвинуть лояльных людей на второстепенные, но стратегические посты в регионах, создавая сеть поддержки, не провоцируя при этом открытого конфликта. Зиновьев опирался на ленинградскую организацию, Каменев контролировал часть московских делегатов, а Троцкий, пока молчавший, был игроком, готовой нанести удар в любой момент. Сергей должен был действовать быстро, но осторожно.
Он вызвал Вячеслава Молотова. Молотов был идеальным союзником: дисциплинированный, внимательный к деталям, он не искал славы, но умел выполнять задачи с хирургической точностью. Сергей указал на стул, стоявший у стола, и начал без предисловий.
— Вячеслав Михайлович, — сказал он. — Зиновьев и Каменев готовят удар на ЦК. Они хотят забрать контроль над кадрами. Если мы это допустим, нас вытеснят. Нужно перехватить инициативу.
Молотов кивнул, его пальцы слегка постукивали по блокноту, который он держал на коленях.
— Я знаю, Коба, — ответил он тихо, но уверенно. Сергей вспомнил, что Коба это прозвище Сталина с молодости, и так его называли только очень близкие соратники.
— Зиновьев встречался с делегатами из Ленинграда, Ростова и Нижнего Новгорода. Они подготовили список из двенадцати человек для назначений. Семь — его, три — Каменева, двое — нейтральные. Он рассчитывает, что мы согласимся, чтобы избежать открытого конфликта.
Сергей усмехнулся, скрывая внутреннее напряжение. Зиновьев был мастером манипуляций, умевшим прятать свои амбиции за ленинской риторикой. Каменев, менее напористый, но расчетливый, усиливал его позицию. Сергей знал, что прямое противостояние сейчас было бы ошибкой — Троцкий мог использовать раскол, чтобы нанести решающий удар. Его знания из будущего подсказывали, что такие конфликты решались не громкими речами, а тихими договоренностями в кулуарах.
— Мы не будем спорить, — сказал он, наклоняясь к Молотову. — Пусть Зиновьев думает, что побеждает. Мы согласимся на двух его кандидатов — самых слабых, на малозначительные посты в Ленинграде. Но ключевые должности в Поволжье, на Урале, на Кавказе — наши. Я подготовил список: Каганович для Украины, Ежов для Поволжья, Шверник для Урала, Андреев для Сибири. Они лояльны, но не бросаются в глаза. Сможете убедить делегатов?
Молотов кивнул, быстро записывая имена. Его рука двигалась с механической точностью, словно он уже мысленно выстраивал план.
— Сделаем, — сказал он. — Я поговорю с делегатами из Киева, Самары и Тифлиса. Они поддержат, если пообещать финансирование для них. Но Зиновьев уже распространяет слухи, что вы «слишком много берете на себя». Он говорил об этом на закрытой встрече в Ленинграде. Каменев пока молчит, но, думаю, он готовит что-то свое.
Сергей почувствовал, как внутри закипает раздражение, но подавил его. Зиновьев играл на публику, используя образ «верного ленинца», чтобы выставить его выскочкой. Но Сергей знал, что партия ценит стабильность, а не громкие обвинения. Он должен был переиграть Зиновьева на его же поле.
— Пусть болтает, — ответил он, его голос стал жестче. — Главное — голоса делегатов. Убедите их, что наши люди укрепят партию, а не разделят ее на части. И следите за Каменевым. Его молчание и нарочитая нейтральность — это только маска. Если он начнет действовать, я хочу узнать это первым.
Молотов кивнул, закрыл блокнот и вышел. Сергей остался один, глядя на портрет Ленина над столом. Его строгие глаза, казалось, следили за каждым движением. Он достал из кармана серебряный медальон с фотографией Екатерины Сванидзе. Ее взгляд, строгий и печальный, напоминал ему о человеческой стороне Сталина — стороне, которую он должен был понять, чтобы не стать тем, кем боялся стать. Он спрятал медальон и вернулся к бумагам, перечитывая список делегатов.
Заседание ЦК началось в десять утра в Большом Кремлевском дворце. Зал с высокими потолками, украшенными лепниной, и массивными хрустальными люстрами, слегка позвякивающими от сквозняка, был заполнен делегатами — около ста человек, в основном мужчины в строгих костюмах, гимнастерках или военных шинелях. Сергей занял место в президиуме, между Молотовым и Григорием Орджоникидзе. Зиновьев сидел напротив. Каменев, как всегда, держался чуть в стороне, перебирая бумаги с деланным равнодушием.
Зиновьев взял слово первым. Его голос, громкий и слегка театральный, заполнил зал.
— Товарищи, — начал он, обводя делегатов взглядом, — партия стоит перед сложным выбором. Нам нужно единство, но оно невозможно без правильной кадровой политики. Мы должны назначать людей, верных ленинским принципам, а не тех, кто ставит личные амбиции выше дела революции. Я предлагаю список кандидатов, проверенных временем и делом.
Сергей почувствовал, как взгляды делегатов скользнули в его сторону. Это был явный выпад, замаскированный под общие слова. Он заметил, как Молотов слегка напрягся, а Орджоникидзе, сидевший рядом, тихо хмыкнул, явно не впечатленный. Сергей ждал своей очереди, постукивая пальцами по столу, чтобы скрыть внутреннее напряжение. Он знал, что должен говорить убедительно, но без агрессии, чтобы не спровоцировать раскол.
Когда Зиновьев закончил, Сергей поднялся. Его голос, хрипловатый и размеренный, разнесся по залу.
— Товарищи, — сказал он, глядя на делегатов. — Кадры — это основа нашей партийной работы. Без сильных руководителей в регионах мы не построим социализм. Товарищ Зиновьев прав: нам нужны люди, верные делу Ленина. Но эти люди должны быть не только идейными, но и способными работать на местах. Я предлагаю компромисс: утвердим часть кандидатов из списка товарища Зиновьева, но добавим наших товарищей, которые доказали свою преданность. Товарищ Каганович для Украины, товарищ Ежов для Поволжья, товарищ Шверник для Урала, товарищ Андреев для Сибири. Они знают нужды регионов и готовы служить партии.
Зал загудел. Имена были неожиданными, но Сергей выбрал их не случайно. Каганович был энергичным и лояльным, Ежов — пока незаметной фигурой, готовой исполнять приказы, Шверник и Андреев — надежными организаторами, не связанными с Зиновьевым. Делегаты начали перешептываться, и Сергей заметил, как Зиновьев нахмурился, а Каменев склонился к своему блокноту, избегая его взгляда.
Молотов взял слово, поддержав Сергея. Его речь была сухой, официальной, но убедительной, с акцентом на необходимость укрепления регионов. Орджоникидзе добавил несколько громких фраз о «партийной дисциплине» и «будущем социализма», что вызвало одобрительный гул среди делегатов с Кавказа и Украины. Зиновьев попытался возразить, настаивая на своем списке, но его аргументы звучали все менее уверенно. Сергей заметил, как делегаты из Поволжья и Сибири переглянулись — работа Молотова и Орджоникидзе дала свои плоды.