– Главное – там была полиция, – говорю я. – Кто бы это ни сделал, надеюсь, их поймают.
– Вряд ли, – отвечает Себ. – Но я тоже надеюсь.
И тут он меняется в лице.
– Погоди, ты что, туда ездила? На эту аллею?
Проболталась.
– Да я просто хотела убедиться, что «скорая» приехала, – оправдываюсь я. – И вообще мне по дороге было.
– Не было тебе по дороге, – говорит Себ, и какое-то странное выражение появляется на его лице. – Просто ты мой ангел-хранитель.
– Это вряд ли. А долго тебе лежать?
– День-два, – говорит Себ. – Врачи особенно беспокоились из-за травмы головы. Но, как видишь, я почти в норме.
Он вдруг корчит забавную гримасу, и я невольно смеюсь.
На некоторое время мы умолкаем и прислушиваемся к голосам в соседней палате. «Почти незаметно», «Да это и шрамом не назовешь», «Скоро будешь как огурчик, Джефф!» – твердят там наперебой.
– На этого парня тоже напали, – кивает Себ на занавеску, и я вздрагиваю. – Знаешь, я человек широких взглядов, но сейчас испытываю что-то вроде жажды мести.
Он улыбается, давая понять, что шутит, но голос его звучит жутко.
– Неудивительно. – Надо поддерживать разговор на оптимистичной ноте. – Уйдешь в мстители?
– А что, – хмыкает Себ. – Включаешь вечером новости – а там я в лосинах и в маске обломком свинцовой трубы размахиваю.
– Подсвечником, – советую я, и мы снова смеемся.
– А ты мстительная? – спрашивает Себ, отпивая глоток воды. – По-моему, ты не из тех, кто проглотит обиду.
– На самом деле нет, пожалуй, – говорю я после короткого раздумья. – Хотя пару лет назад был один случай, которого я до сих пор не могу простить.
– Расскажи, – просит Себ, и в глазах его вспыхивает интерес.
Мне становится неловко.
– Да ну, дурацкая история.
– А я люблю дурацкие истории, – твердо говорит Себ. – И вообще, я инвалид, и меня положено развлекать. Рассказывай.
– Ну… ладно. Пару лет назад я открыла фирму по кейтерингу, и административную работу вела девушка по имени Сара Бейтс-Уилсон.
– Имя вполне злодейское, – признает Себ.
– Именно. В точку. Она вечно все таскала с моего стола. Ручки, всякое такое. А однажды щетку для волос взяла.
– Мерзавка.
– Хватит! – смеюсь я. – Я же еще не закончила. Это была действительно красивая черепаховая щетка из набора, который мне подарили папа с мамой. Знаешь, бывают такие: щетка, расческа, зеркальце. Это комплект.
– И она не вернула щетку! – догадывается Себ.
– Вот именно! Сначала она вообще говорила, что не брала, потом сказала, что вернет… И в конце концов я пошла к ней домой.
– За щеткой для волос?
– Я правда хотела ее вернуть! – защищаюсь я. – Это же был набор! Та девица жила на первом этаже, и когда я обходила дом, то заглянула в окно спальни. Щетка была там, на комоде лежала!
Мой голос звенит от возмущения.
– И что было дальше? – допытывается Себ.
– Я позвонила в дверь, вышла девица в пижаме, заявила, что нет у нее никакой щетки и чтобы я убиралась. Пришлось уйти ни с чем.
– Ну нет! – негодует Себ.
– Представляешь?! Тогда я решила сфотографировать щетку через окно как доказательство. Подхожу – а щетки нет! Она ее спрятала.
– Маразм, – резюмирует Себ. – Странная какая-то девица. Она у тебя тогда еще работала?
– К тому времени уже нет.
– Ну и слава богу. Она на социопатку похожа.
– Я бы махнула рукой, конечно, но это был подарок мамы с папой, а папы не стало… – У меня срывается голос. – Неприятно вот так что-то терять.
– Конечно. – Взгляд Себа смягчается. – Я бы озверел. И про набор можешь не объяснять. У нас была семейная легенда про старинные прапрадедушкины шахматы. Однажды в Сочельник королева исчезла, а на ее месте лежала записка с требованием выкупа.
– Серьезно? – Я не могу сдержать смех.
– Требовали оставить два фунта в дедушкиных часах. По тем временам сумма была немалая. Кроме прапрадедушки в доме были только его жена и четыре сына, в возрасте от двенадцати до двадцати трех лет. Это мог сделать кто угодно из них.
– И что было дальше? – возбужденно спрашиваю я.
– Прапрадедушка заплатил выкуп, фигурка вернулась на прежнее место, и больше об этой истории не вспоминали.
– Что? – Я с недоверием смотрю на него. – Представляю, если бы такое в нашей семье случилось! Твой прапрадедушка не хотел узнать, кто это сделал? Поймать, выяснить, для чего понадобилось воровать шахматные фигурки?
Себ на секунду задумывается и мотает головой.
– Думаю, больше всего он хотел получить обратно фигурку.
– Ничего себе! – поражаюсь я. – Семьи – это самое странное…
И тут спохватываюсь.
– Извини! – Я прикусываю губу. – Извини, пожалуйста!
– За что?
– Я знаю… – Я сглатываю ком в горле. Трудно подбирать слова. – Про твою семью. О том, что случилось.
И как я объясню свою осведомленность? Но Себ, по счастью, не допытывается.
– Не повезло мне, – говорит он со свойственной ему прямотой. – По крайней мере, в семейных делах.
Он вздыхает, и на мгновение в его глазах мелькает боль.
– Только, пожалуйста, не надо извиняться.
Занавеска отдергивается, и к нам заглядывает парень лет двадцати с небольшим.
– Себ, дружище! Что с тобой приключилось?
– Энди! – сияет Себ.
– Извините, что помешал. – Энди косится на меня и снова обращается к Себу. – Мы тут с ребятами. Тебе ведь все сорта «Криспи крема» нравятся? А то мы поспорили в магазине.
– Я пойду, – торопливо говорю я.
– Не надо из-за нас уходить! – дружелюбно улыбается Энди. – Пирожное будете?
– Нет, спасибо, мне правда пора.
– Тогда вам, наверное, попрощаться надо, – решает Энди и скрывается за занавеской.
Я поднимаюсь на ноги.
– Так ты поправляйся.
Мне вдруг становится неловко.
– Спасибо, что зашла. – Себ смотрит на меня, и в его глазах искрится улыбка. – Спасибо за все.
И вдруг он вскидывается, точно его осенила неожиданная идея.
– Слушай, а у тебя случайно нет с собой той кофейной манжеты? Надо сделать новую запись.
– Не надо! – смеюсь я, качая головой.
– Надо! Это долг благодарности, и я хочу записать его. Так манжета еще у тебя?
– Думаю, да. Надо поискать. – Я нахмуриваюсь, как будто до конца не уверена. – Давай я завтра зайду и принесу?
– Было бы хорошо, – кивает Себ. – Даже отлично. Если ты не очень занята, конечно.
– Не занята. – Я беру свою сумочку. – Тогда до завтра.
– С манжетой, – настаивает Себ.
– Разумеется! – Я смеюсь, закатывая глаза. – Если найду.
Ясное дело, найду. Она у меня на туалетном столике, всегда на глазах.
За занавеской терпеливо ждут трое парней. Они вежливо здороваются, и им явно очень любопытно, кто я такая. Одного из них я видела у Себа в офисе и от души надеюсь, что он меня не узнал.
Я иду к выходу из палаты, прислушиваясь к их возгласам:
– Ни фига себе!
– Ну, тебе и досталось!
– Но им ведь хуже пришлось, да, Себ?!
Их негодование вызывает у меня невольную улыбку. В лифте я вспоминаю, что читала о Себе в Интернете: как он создал свою компанию, готовил для сотрудников пасту, добился удивительной атмосферы. И понимаю: он хотел семью. Этой семьей стала его компания.
На следующий день я снова просыпаюсь в пять утра. С этой привычкой надо заканчивать. При виде кофейной манжеты на туалетном столике возникает легкое волнение. Я не испытывала такого с тех пор, как…
Ну да. С тех пор, как тут был Райан. Веду себя как шестнадцатилетка. Даже обидно.
Принимая душ, я сама себе делаю строгое внушение. Парень занят. Это просто дружба такая платоническая. И нет никаких намеков… А если и есть, то это просто я утрирую. И вообще он занят. Занят, кому сказано!
Я вылезаю из душа, заворачиваюсь в полотенце и долго торчу перед зеркалом. Как быть? По-хорошему мне надо тихо смотаться. Позвонить ему в больницу, придумать вежливую отговорку, пожелать здоровья и попрощаться. И никаких больше игр в долговые расписки. Это неприлично. Шутка и так затянулась. Хватит! Выкинуть манжету и заниматься собственной жизнью. И точка.
А потом смотрю в собственные лихорадочно блестящие глаза и понимаю, что именно этого и не будет.
После завтрака я тщательно собираюсь, надеваю платье, купленное в недорогом и непафосном бутике в Экстоне. Оно синее, с нарисованными таксами, при виде которых нельзя не улыбнуться. Хотела его приберечь для праздников, но это скучно. Почему бы его сейчас не надеть? Сегодня? Крашусь, отправляю Грегу эсэмэс, чтобы меня подстраховал, берусь за сумочку.
И беру кофейную манжету. Пробегаю глазами наши расписки. Его почерк… мой… снова его… Мгновение я колеблюсь, а потом почти с вызовом пихаю манжету в сумку и выбегаю из дома.
Себ не спит и встречает меня улыбкой. Выглядит он на порядок лучше, чем вчера, и уже не такой бледный – хотя синяки приобрели жутковатый оттенок. Себ замечает, как я их разглядываю, и смеется.
– Не бойся, пройдут!
– Как себя чувствуешь? – спрашиваю я, садясь с ним рядом.
– Великолепно, – отвечает он. – Завтра выписываюсь. И у меня бесплатные костыли, так что все отлично. А ты принесла манжету? Скажи, что принесла!
Я не могу сдержать улыбки при виде такого волнения.
– Принесла!
И я достаю манжету из сумочки.
Себ берет с тумбочки ручку, что-то тщательно выводит на манжете, а потом с улыбкой протягивает ее мне.
– Прочитаешь дома.
Я умираю от желания сделать это прямо сейчас, но послушно прячу манжету обратно. А потом достаю из парусиновой сумки плоскую коробку и, слегка нервничая, протягиваю ее Себу.
– Это тебе, а то вдруг ты тут скучаешь? Шахматы, – зачем-то добавляю я, хотя Себ и сам прекрасно видит, что написано на коробке. – То есть там ничего особенного, это просто набор…
– Гениально! – Себ сияет. – Спасибо! А ты сама играешь?
– Нет, – признаюсь я. – Без понятия.
– Давай научу. Это все лучше убрать. – И он кивает на газеты, разбросанные по кровати. – Их очень любезно принесла медсестра, но там в основном о пришельцах.