И в напряженной тишине флайта раздался холодный голос Чи:
– Скучала?
Я не знала, что ответить. Хотелось сказать правду. Хотелось просто обнять, наплевав на все, хотелось…
– А впрочем, плевать. – Адзауро отвернулся и посмотрел в окно.
Мне казалось, под его ледяным взглядом по стеклу флайта сейчас поползет изморозь, и я была бы рада, случись это, – возможно, тогда я бы не стала спрашивать себя снова и снова, почему мне так холодно. Так пусто и холодно.
– Что здесь происходит? – перейдя на яторийский, спросил он.
Я молча достала две глушилки, активировала.
Секундное воспоминание обо всех выключенных камерах и хакерских навыках полковника Стейтона, и помимо глушилок я включила звуковую дорожку на своем сейре.
А потом вдруг поняла – выбор был неудачным. Запись с Ятори, звуки ночного яторийского леса, в котором поют соловьи и цикады, в котором снуют асины клана Синар, в котором на высоком дереве в объятиях Адзауро медленно сгораю я…
– Прости, – извинилась нервно, даже не осознавая этого, и быстро переключила на шум океана.
Когда возвращала сейр на место, ощутила взгляд Чи на себе – его темные глаза мерцали яростью, и это было самое жуткое и вместе с тем самое завораживающее, что я когда-либо видела в жизни.
– Ты так на меня смотришь… – Он откинулся на спинку кресла, с пренебрежением и даже презрением взирая на меня. И вдруг произнес, пристально глядя: – Судя по перехваченным мной сообщениям Исинхая, ты очень хочешь, чтобы я покинул Илонес.
«Сообщениям Исинхая»?! Я повторила эту фразу про себя трижды, прежде чем поняла, – речь идет именно о сообщениях шефа. Видимо, тех, которые он рассылал подконтрольным ведомствам, людям и даже пиратам, то есть не о моих… Слава нестабильной плазме.
– И? – поторопил с ответом Адзауро.
– Да, – тихо ответила, не в силах перестать смотреть в его глаза, – хочу.
Я понимала, что сегодня он спас меня, если не мою жизнь, то меня, и в то же время я отчетливо осознавала, что едва ли что-либо сейчас сделает меня столь же счастливой, как отлет Адзауро. В данный конкретный момент увидеть, как он улетает с этой проклятой планеты, действительно было моим единственным желанием.
– Надо же, ты, кажется, не лжешь… – язвительно протянул он и убийственно добавил: – Впрочем, с тобой никогда нельзя быть ни в чем уверенным.
И вдруг, резко подавшись ко мне, он вкрадчивым, пугающе вкрадчивым тоном произнес:
– Скажи, Кей, что ты видишь, глядя на себя в зеркало?
Наверное, для него все это было игрой, игрой в месть, которую так ценят на Ятори, превратив почти в культ, а для меня… каждое его слово выворачивало душу наизнанку, рвало сердце на части, ломало меня на куски, только почему-то было такое ощущение, что я сама ломаю стекло своего спокойствия, раня руки, измазавшись кровью, уничтожая все чувства, что еще оставались во мне.
– Ложь, Чи, – очень тихо ответила ему, – я вижу там ложь.
Он вновь откинулся на спинку кресла, окатив ледяным презрением так, словно вылил ведро воды с острым расколотым льдом… или жидкого азота, я даже не знаю, что больнее. Но было больно. И я не могла понять, что со мной. Что творится с моим рассудком, что это за извращение моего сознания, заставляющее воспринимать каждое слово Адзауро, каждое его движение так остро, словно он режет меня лезвием бритвы. И вроде в первое мгновение не больно, но затем выступает кровь и приходит боль… И какая-то часть сознания протестует, видимо гордость, боже, во мне, оказывается, еще осталась гордость, и она протестует, заставляет сопротивляться, словно пытается остановить кровь… Но слишком много ран, слишком много крови, слишком много боли, и я теряюсь в ней, я теряю в ней себя, я теряю в ней все…
– Улетай, – прошептала, все так же не в силах оторвать взгляда от его мерцающих ледяной ненавистью глаз, – пожалуйста.
Адзауро усмехнулся.
Улыбка монстра на божественно идеальном лице. Беспощадная красота, беспощадного чудовища… Как же это все неправильно…
Несколько секунд Чи молча смотрел на меня, а затем ядовито поинтересовался:
– И что мне за это будет, Кей? Что ты готова мне отдать за то, чтобы я оставил тебя в покое, не растоптав твою гордость, честь, самоуважение и положение в обществе?! – На последних словах его голос перешел почти в рык.
И я отчетливо поняла, что есть пропасть, которую преодолеть невозможно. Наверное, я понимала это всегда, просто сейчас… даже понимать оказалось слишком больно.
И вдруг, как удар под дых, злой вопрос:
– Ты любишь его, Кей?
Я вздрогнула, непонимающе глядя на Адзауро. Он холодно пояснил:
– Нет, я не об этом куске дерьма, – он даже взглядом не стал указывать на генерала, – я о том, ради кого ты согласилась лечь даже вот под этот кусок дерьма. – И красивые губы исказила презрительно-горькая усмешка, острием бритвы резанувшая по моим и так оголенным нервам.
Наверное, мне стоило сказать, что указанный «кусок» имеет предпочтения иного характера и вряд ли согласился бы на интим, даже если бы я его оседлала, не говоря уже о том, чтобы под него лечь, но вопрос был… был глубже. Адзауро в принципе умел задавать правильные вопросы.
Очень правильные вопросы.
– Не трогай Исинхая, – очень тихо сказала я.
И больно мне уже не было. Это за себя бывает больно, а за тех, кто дорог, только страшно. Страшно настолько, что ты перестаешь чувствовать свою боль, перестаешь чувствовать себя, и все, о чем можешь думать, – только бы он был жив.
– Многозначительный… ответ. – И Адзауро отвернулся, обрывая и этот разговор, и поднятую им же тему.
– Чи… – позвала я.
Акиро лишь дернул головой, приказывая заткнуться, и приказ был своевременный – генерал Энекс пришел в себя.
– О, – он потер шею, – что-то я задремал как-то.
Мы не прокомментировали: ни я, ни Акихиро.
Хотелось плакать. Хотелось кричать. Хотелось вырубить Чи так же, как он вырубил генерала, и убрать его с этой планеты, хотелось…
– Ты могла бы поблагодарить, – все так же глядя в окно и вновь сделавшись отстраненным, высокомерным и надменным, на яторийском произнес Адзауро.
– Я поблагодарю. Когда ты улетишь, – ответила ему на его же языке.
Красивые губы тронула ледяная насмешка, и он спросил, все так же глядя в окно:
– Ночь со мной?
Сердце болезненно сжалось, но…
– Если ты этого хочешь.
Он повернулся так стремительно и быстро, как хищник, готовый вцепиться в свою добычу, и даже генералу Энексу стало ясно, что происходит что-то странное.
– Вы знакомы? – спросил он. – Что это за язык?
Отвечать ему никто не спешил. Адзауро пристально смотрел на меня, сжигая и замораживая одновременно, я не знаю, как у него это получалось… но Чи рвал реальность, сминал ее без жалости и сожалений, превращал даже простой взгляд в оружие, кромсающее душу…
– Я развратен, Кей, – произнес он, пригвоздив меня полным ненависти взглядом до такой степени, что я ощутила себя бабочкой, которую сотней булавок пришпилили к стене, еще и стеклом придавили сверху. – В сексе я искушен настолько, что это может стать проблемой для таких, как ты, Кей, способных лишь разбрасываться пустыми обещаниями, ложными иллюзиями, намеками и только намеками. Да, ты в этом виртуозна, должен признать, впрочем, я видел все твои выступления на состязаниях по спортивному обольщению… Я правильно перевел название?
Молча кивнула.
Чи усмехнулся, в очередной раз окатив презрением, и добил:
– За выступление перед императором тебе полагается не золотая – бриллиантовая медаль. И он готов тебе вручить ее. Лично. Собственно, в этом и состоит суть моей… работы.
Мне вдруг показалось, что флайт пошатнулся.
В голове зашумело, руки вмиг стали ледяными, сердце сжалось, отчаянно забилось и снова сжалось. Я… я не могла поверить. Не могла осознать. Не могла даже представить… Я…
– Кей, – Адзауро отслеживал каждую мою эмоцию, более чем наслаждаясь всей палитрой моего ужаса, – ты же не думала, что я прилетел исключительно из-за мести? Это было бы крайне неразумно с моей стороны, не находишь?
И он безжалостно улыбнулся, наблюдая, как краски окончательно покидают мое все стремительнее бледнеющее лицо.
– К слову, – продолжил Адзауро, – император развратен. Более чем. Он искушен до кончиков пальцев. Но тебе не стоит беспокоиться об этом, Кей. Поверь, за время полета на Ятори я обучу тебя… не только позволять мужчине питать ложные иллюзии, но и удовлетворять все его… потребности.
И во мне что-то умерло.
Разбилось, разлетелось на тысячи осколков, сломалось…
Или это сломалась я?
– Иди на хрен! – пристально глядя в его черные глаза, отчеканила я даже не на яторийском, на своем родном языке.
И усмешка Адзауро превратилась в обещающую мало чего хорошего лично мне ухмылку.
– На хрен пойдешь ты, малышка, – на гаэрском ответил он мне. И на яторийском добавил: – И я даже могу тебе указать, конкретно на какой.
И мой самоконтроль полетел ко всем дохлым дерсенгам!
Откинувшись на сиденье, я сложила руки на груди, закинула ногу на ногу и пристально посмотрела на Адзауро.
Он издевательски поинтересовался:
– Знаешь, что означает твоя поза?
– Знаю. – Как я вообще могла подумать, что питаю чувства к этому монстру?! – Моя поза означает, что у тебя проблемы, крошка-Чи. Так, значит, ты здесь по приказу императора? Знаешь, – теперь улыбнулась я, – полагаю, раз вы оба настолько… искушенные, у вас есть превосходный шанс познать все грани разврата в объятиях друг друга!
Черные глаза монстра предупреждающе прищурились. Еще не угроза, но уже практически на грани.
– И – да, – продолжила я, – я действительно умею создавать иллюзии и раздавать ложные обещания… я делаю это профессионально, крошка-Чи. Подумай об этом прежде, чем пытаться подсунуть меня своему императору. Ведь вполне может быть, что моим первым «капризом» станет твоя смерть… Или, к примеру, так, чисто абстрактно – уничтожение твоего рода. Всего рода. Всех. Готов еще раз наблюдать, как умирают все твои близкие?